Джек М. Балкин (родился 13 августа 1956 года) — американский правовед. Он является профессором конституционного права и Первой поправки в Йельской школе права . Балкин является основателем и директором Йельского проекта информационного общества (ISP), исследовательского центра, миссия которого заключается в «изучении последствий Интернета, телекоммуникаций и новых информационных технологий для права и общества». Он также руководит Программой права и медиа имени Найта [1] и Институтом Абрамса по свободе слова в Йельской школе права. [2]
Балкин публикует юридический блог Balkinization , а также является корреспондентом The Atlantic . Он является ученым в области конституционного права и права Первой поправки . В дополнение к своей работе в качестве ученого-юриста он также написал книгу о мемах и культурной эволюции , а также перевел и написал комментарий к древней китайской Книге Перемен, или И Цзин .
Родился в Канзас-Сити , штат Миссури , Балкин получил степени бакалавра права и доктора права в Гарвардском университете и степень доктора философии в Кембриджском университете . Он был клерком судьи Кэролин Динин Кинг в Апелляционном суде пятого округа. С 1982 по 1984 год он был юристом по судебным разбирательствам в нью-йоркской юридической фирме Cravath, Swaine & Moore . Он преподавал в Университете Миссури в Канзас-Сити с 1984 по 1988 год и в Техасском университете с 1988 по 1994 год. Он присоединился к преподавательскому составу Йельского университета в 1994 году. Он также преподавал в Гарвардском университете , Нью-Йоркском университете , Тель-Авивском университете и колледже королевы Марии в Лондонском университете . В 2005 году он был избран членом Американской академии искусств и наук [3] , а в 2020 году — членом Американского института права [4] [5].
В книге Балкина 1998 года « Культурное программное обеспечение: теория идеологии» утверждалось, что идеологию можно объяснить с точки зрения мемов и процессов культурной эволюции. [6] Он утверждал, что идеология является следствием «культурного программного обеспечения» или инструментов понимания, которые становятся частью людей и которые производятся посредством эволюции и передачи мемов. В то же время Балкин утверждал, что весь идеологический и моральный анализ предполагает трансцендентный идеал истины и «трансцендентную ценность справедливости». [7] Как и TK Seung , он предполагает, что трансцендентная идея справедливости — хотя и неспособная к идеальной реализации и неизбежно «неопределенная» — лежит в основе политического дискурса и политического убеждения. [8]
Балкин ввел термин «идеологический дрейф» для описания феномена, посредством которого идеи и концепции меняют свою политическую валентность, поскольку они со временем вводятся в новые социальные и политические контексты. Вместе с Дунканом Кеннеди Балкин разработал область юридической семиотики . Юридическая семиотика показывает, как юридические аргументы содержат повторяющиеся тропы [9] или топосы , которые реагируют друг на друга и чье противопоставление воспроизводится на более высоких и более низких уровнях доктринальной детализации по мере развития юридических доктрин. Поэтому Балкин утверждал, что юридический аргумент имеет самоподобную «кристаллическую» [10] или фрактальную структуру.
Балкин использовал деконструкцию и связанные с ней литературные теории, чтобы доказать, что правовая мысль структурирована в терминах «вложенных оппозиций» — противоположных идей или концепций, которые со временем переходят друг в друга или иным образом зависят друг от друга новыми и неожиданными способами. [11] [12] Хотя он опирается на литературную теорию в своей работе по юридической риторике, Балкин и его частый соавтор Сэнфорд Левинсон утверждают, что право лучше всего сравнивать не с литературой, а с исполнительскими видами искусства, такими как музыка и драма. [13] [14] [15]
Балкин и Левинсон утверждают, что конституционные революции в судебной доктрине происходят посредством процесса, называемого укреплением партий . [16] Партия, контролирующая Белый дом, может укомплектовать федеральные суды новыми судьями и судьями, которые имеют взгляды на ключевые конституционные вопросы, примерно схожие с взглядами президента. Это смещает среднестатистического судью в Верховном суде и меняет облик низших федеральных судов, что, в свою очередь, в конечном итоге влияет на конституционную доктрину. Если достаточно новых судей назначается за относительно короткий период времени, изменения будут происходить быстрее, производя конституционную революцию. Например, конституционная революция произошла после Нового курса , потому что Франклин Рузвельт смог назначить восемь новых судей Верховного суда между 1937 и 1941 годами. Теория Балкина и Левинсона контрастирует с теорией конституционных моментов Брюса Акермана , который утверждает, что конституционные революции происходят из-за осознанных актов демократической мобилизации, которые устанавливают новые стандарты политической легитимности. Балкин и Левинсон рассматривают укрепление партий как приблизительно, но несовершенно демократическое; он не гарантирует ни законного, ни правильного толкования конституции.
Конституционная теория Балкина, разработанная в его книге 2011 года « Живой оригинализм» , является как оригиналистской , так и живой конституционалистской . Он утверждает, что между этими подходами нет противоречия, если их правильно понимать. Интерпретаторы должны следовать изначальному значению конституционного текста, но не его изначальному ожидаемому применению; следовательно, большая часть конституционной интерпретации фактически включает в себя конституционное строительство и государственное строительство всеми тремя ветвями власти. «Рамочный оригинализм» Балкина [17] рассматривает Конституцию как исходную структуру для управления, которая приводит политику в движение и делает ее возможной; она должна быть заполнена с течением времени посредством конституционного строительства и государственного строительства. Этот процесс построения Конституции и есть живой конституционализм.
Балкин использует термин «конституционная гниль» для описания процесса, посредством которого демократии со временем становятся менее восприимчивыми к общественной воле и менее преданными общественному благу. [18] [19] Конституционная гниль растет из-за (1) растущего неравенства доходов и богатства; (2) растущей политической поляризации и трайбализма; (3) потери доверия между членами разных партий и между общественностью и установленными институтами; и (4) политических катастроф, которые показывают, что правительственные чиновники некомпетентны и/или им нельзя доверять. [20] Балкин утверждает, что создатели Конституции США считали, что все республики со временем придут в упадок, и они разработали Конституцию таким образом, чтобы она могла пережить периоды конституционной гнили в надежде на более позднее обновление республиканских институтов. Многие из особенностей Конституции, включая разнесенные сроки полномочий президента, палаты представителей и сената, разделение властей, федерализм и независимую судебную систему, являются формами «республиканской страховки», призванными достичь этой цели. [21]
Балкин различает конституционную гниль и конституционный кризис. Конституционный кризис — это период, когда люди обоснованно полагают, что конституционные институты вот-вот потерпят крах или уже потерпели крах. [22] Поскольку ключевая цель конституций — сделать политику возможной, конституции терпят крах, когда люди больше не пытаются бороться за власть в рамках конституции. Это может привести к политическому параличу или к гражданской войне, восстаниям, отделению или попыткам переворотов. Хотя два понятия кризиса и гнили различны, Балкин утверждает, что запущенный случай конституционной гнили может породить конституционный кризис. [23]
Балкин и Левинсон предлагают типологию конституционных кризисов . [24] В кризисах первого типа политические деятели публично заявляют, что они больше не будут соблюдать конституцию и не подчиняться прямым судебным приказам. [25] В кризисах второго типа верность конституции приводит к катастрофе, потому что люди думают, что конституция мешает им действовать, или потому что они считают, что конституция не предусматривает определенного события, поэтому наступает паралич и наступает катастрофа. [26] В кризисе третьего типа люди настолько сильно расходятся во мнениях относительно того, что означает конституция, что они прибегают к гражданской войне, отделению или восстанию. [27] Балкин и Левинсон считают, что настоящие конституционные кризисы редки в американской истории, хотя политические кризисы случаются часто. Тест на успешность конституции заключается в том, может ли она успешно управлять и разрешать политические кризисы в пределах своих границ. [28]
Балкин утверждает, что конституционная система Америки развивается посредством взаимодействия трех циклов : подъема и падения доминирующих политических партий, усиления и ослабления политической поляризации и чередующихся эпизодов конституционного гниения и конституционного обновления. [29] [ нужна страница ] Балкин объясняет, что политика Америки кажется особенно напряженной, поскольку Америка приближается к концу длительного политического доминирования Республиканской партии, находится на пике длительного цикла политической поляризации и страдает от запущенного случая конституционного гниения. [29] [ нужна страница ] Балкин утверждает, что Америка находится во Втором позолоченном веке, и предсказывает, что она медленно движется ко второй прогрессивной эре. [ нужна цитата ]
Работа Балкина по Первой поправке утверждает, что цель принципа свободы слова — продвигать то, что он называет демократической культурой. [30] [31] Идея демократической культуры шире, чем озабоченность демократическим обсуждением или демократическим самоуправлением, и подчеркивает индивидуальную свободу, культурное участие и взаимное влияние. Демократическая культура — это культура, в которой обычные люди могут участвовать в формах культуры, которые, в свою очередь, помогают формировать и конституировать их как личностей. Балкин утверждает, что свобода слова в Интернете характеризуется двумя особенностями: «обходом» медиа-привратников и «навязыванием» — неисключительным присвоением культурного контента, который смешивается с другими источниками для создания новых форм культуры. Эти отличительные особенности интернет-речи, утверждает он, на самом деле являются особенностями речи в целом и, таким образом, приводят к сосредоточению внимания на демократическом участии в культуре.
Балкин утверждает, что защита свободы слова в цифровую эпоху будет все меньше полагаться на судейские доктрины Первой поправки и больше на законодательство, административное регулирование и технологический дизайн. [32] Он утверждает, что мы вышли за рамки традиционной диадической модели свободного выражения, в которой национальные государства регулировали речь своих граждан. Вместо этого цифровая речь подразумевает плюралистическую модель . В плюралистической модели территориальные правительства продолжают регулировать речь напрямую. Но они также пытаются принуждать или кооптировать владельцев цифровой инфраструктуры для регулирования речи других. Это «новая школа» регулирования речи. [33] Владельцы цифровой инфраструктуры, и особенно компании социальных сетей, теперь выступают в качестве частных губернаторов речевых сообществ, создавая и обеспечивая соблюдение различных правил и норм сообществ, которыми они управляют. Наконец, конечные пользователи, организации гражданского общества, хакеры и другие частные субъекты неоднократно оказывают давление на компании цифровой инфраструктуры, чтобы те регулировали речь определенными способами и не регулировали ее другими. Это треугольное перетягивание каната — а не традиционная диадическая модель государств, регулирующих речь частных лиц — характеризует практическую способность говорить в алгоритмическом обществе. [34]
В эссе 2006 года с Левинсоном [35] и статье 2008 года [36] Балкин обсуждает возникновение «Национального государства надзора», которое использует сбор, сопоставление и анализ информации для управления. Национальное государство надзора является естественным побочным продуктом технологического развития и спроса на государственные услуги. Балкин утверждает, что «вопрос не в том, будет ли у нас государство надзора в ближайшие годы, а в том, какое государство надзора у нас будет». [37]
Балкин различает две модели: авторитарное информационное государство и демократическое информационное государство. Авторитарные информационные государства являются информационными скупцами и информационными обжорами: они собирают как можно больше информации и сопротивляются тому, чтобы делиться ею или делать свои собственные операции публичными. Демократические информационные государства являются информационными гурманами и информационными филантропами: они собирают только то, что им нужно, они производят информацию для своих граждан и делятся ею с ними, и они делают свои собственные операции демократически подотчетными. Демократические информационные государства также уничтожают собранную правительством информацию, когда она больше не нужна. На практике большая часть защиты конфиденциальности возникла из-за того, что люди забыли, что произошло. Но в цифровую эпоху ничто никогда не забывается, поэтому должно быть предписано соответствующее удаление результатов правительственного наблюдения. [38] [39]
Балкин утверждает, что по мере роста государства наблюдения необходимы новые меры защиты гражданских свобод, так же как они были необходимы с ростом административного государства после Нового курса и государства национальной безопасности после Второй мировой войны. Исполнительная власть должна быть перепроектирована с внутренними сдержками и противовесами для контроля над собой, отчетности о своей деятельности и предотвращения злоупотреблений. Наконец, необходимо использовать технологию для записи действий чиновников и поиска признаков неправомерных действий правительства: «Лучший способ контролировать наблюдателей — это также следить за ними». [40]
Балкин ввел термин «информационный фидуциарий» для описания правовых и этических обязательств цифрового бизнеса и компаний социальных сетей. [41] [42] Он утверждает, что люди должны доверять и зависеть от определенных цифровых компаний и компаний социальных сетей и особенно уязвимы для них. Таким образом, цифровая эпоха создала новый вид фидуциарных обязательств, аналогичных тем, которые закон налагает на финансовых менеджеров и на таких профессионалов, как врачи, юристы и бухгалтеры.
Балкин утверждает, что доверенные лица цифровой информации должны действовать в отношении своих конечных пользователей заслуживающим доверия образом. Они должны уважать конфиденциальность конечных пользователей и не могут манипулировать конечными пользователями. Те, кто разрабатывают и используют роботов, агентов искусственного интеллекта и алгоритмы, также могут быть доверенными лицами информации по отношению к своим клиентам и конечным пользователям. Кроме того, фирмы не могут заниматься «алгоритмическим неудобством»: использовать цифровые идентификаторы людей для их дискриминации и манипулирования ими и перекладывать издержки алгоритмического принятия решений на широкую общественность. [43]
Балкин утверждает, что обязательства информационных фидуциариев и обязанность не быть алгоритмическими помехами являются частью новых законов робототехники . В отличие от знаменитых трех законов робототехники Азимова , эти законы направлены не на роботов, а на людей и организации, которые проектируют, владеют и эксплуатируют их. Балкин утверждает, что технологии робототехники и искусственного интеллекта опосредуют отношения власти между различными группами людей; поэтому закон должен быть сосредоточен на регулировании людей, фирм и социальных групп, которые используют роботов и искусственный интеллект, а также на самих технологиях. [44]