Джек М. Балкин (родился 13 августа 1956 г.) - американский ученый-юрист. Он является рыцарским профессором конституционного права и Первой поправки в Йельской юридической школе . Балкин является основателем и директором Йельского проекта информационного общества (ISP), исследовательского центра, миссия которого заключается в «изучении последствий Интернета, телекоммуникаций и новых информационных технологий для права и общества». Он также руководит программой Knight Law and Media [1] и Институтом свободы слова Абрамса при Йельской юридической школе. [2]
Балкин издает юридический блог Balkinization , а также является корреспондентом The Atlantic . Он является знатоком конституционного права и права Первой поправки . Помимо своей работы в качестве ученого-юриста, он также написал книгу о мемах и культурной эволюции , а также перевел и написал комментарий к древней китайской «Книге перемен», или «И Цзин» .
Балкин родился в Канзас-Сити , штат Миссури , получил степени бакалавра и доктора права в Гарвардском университете , а также степень доктора философии. по философии Кембриджского университета . Он работал секретарем судьи Кэролайн Дайнин Кинг в Апелляционном суде пятого округа. С 1982 по 1984 год он был судебным юристом в нью-йоркской юридической фирме Cravath, Swaine & Moore . Он преподавал в Университете Миссури в Канзас-Сити с 1984 по 1988 год и в Техасском университете с 1988 по 1994 год. Он поступил на факультет Йельского университета в 1994 году. Он также преподавал в Гарвардском университете , Нью-Йоркском университете , Тель-Авивском университете и Колледж Королевы Марии при Лондонском университете . Он был избран членом Американской академии искусств и наук в 2005 году [3] и членом Американского юридического института в 2020 году. [4] [5]
В книге Балкина 1998 года « Культурное программное обеспечение: теория идеологии» утверждается, что идеологию можно объяснить с точки зрения мемов и процессов культурной эволюции. [6] Он утверждал, что идеология — это эффект «культурного программного обеспечения» или инструментов понимания, которые становятся частью человеческого существа и производятся посредством эволюции и передачи мемов. В то же время Балкин утверждал, что любой идеологический и моральный анализ предполагает трансцендентный идеал истины и «трансцендентную ценность справедливости». [7] Как и Т. К. Сын , он предполагает, что трансцендентная идея справедливости – хотя и неспособна к полной реализации и неизбежно «неопределенна» – лежит в основе политического дискурса и политического убеждения. [8]
Балкин ввел термин «идеологический дрейф» , чтобы описать явление, при котором идеи и концепции меняют свою политическую валентность по мере того, как они с течением времени внедряются в новые социальные и политические контексты. Вместе с Дунканом Кеннеди Балкин развивал область юридической семиотики . Юридическая семиотика показывает, как юридические аргументы содержат повторяющиеся тропы [9] или топосы , которые реагируют друг на друга и чья оппозиция воспроизводится на более высоких и низких уровнях доктринальных деталей по мере развития юридических доктрин. Поэтому Балкин утверждал, что юридический аргумент имеет самоподобную «кристаллическую» [10] или фрактальную структуру.
Балкин использовал деконструкцию и связанные с ней литературные теории, чтобы доказать, что юридическая мысль структурирована в терминах «вложенных оппозиций» - противоположных идей или концепций, которые со временем переходят друг в друга или иным образом зависят друг от друга новым и неожиданным образом. [11] [12] Хотя в своей работе по юридической риторике он опирается на теорию литературы, Балкин и его частый соавтор Сэнфорд Левинсон утверждают, что право лучше всего сравнивать не с литературой, а с исполнительскими видами искусства, такими как музыка и драма. [13] [14] [15]
Балкин и Левинсон утверждают, что конституционные революции в судебной доктрине происходят посредством процесса, называемого « партизанским укреплением» . [16] Партия, контролирующая Белый дом, может снабдить федеральные суды новыми судьями и судьями, взгляды которых на ключевые конституционные вопросы примерно аналогичны взглядам президента. Это смещает средний уровень правосудия в Верховном суде и меняет облик федеральных судов низшей инстанции, что, в свою очередь, в конечном итоге влияет на конституционную доктрину. Если за относительно короткий период времени будет назначено достаточное количество новых судей, изменения произойдут быстрее, что приведет к конституционной революции. Например, конституционная революция произошла после «Нового курса» , потому что Франклин Рузвельт смог назначить восемь новых судей Верховного суда в период с 1937 по 1941 год. Теория Балкина и Левинсона контрастирует с теорией конституционных моментов Брюса Акермана , которая утверждает, что конституционные революции происходят из-за -сознательные акты демократической мобилизации, которые устанавливают новые стандарты политической легитимности. Балкин и Левинсон рассматривают партийное укрепление как грубо, но несовершенно демократическое явление; он не гарантирует ни легитимного, ни правильного толкования конституции.
Конституционная теория Балкина, развитая в его книге 2011 года « Живой оригинализм» , является одновременно оригинальной и живой конституционалисткой . Он утверждает, что между этими правильно понятыми подходами нет противоречия. Переводчики должны следовать первоначальному значению конституционного текста, а не его первоначальному ожидаемому применению; следовательно, большая часть конституционной интерпретации на самом деле включает в себя конституционное строительство и государственное строительство всеми тремя ветвями власти. «Рамочный оригинализм» Балкина [17] рассматривает Конституцию как исходную основу управления, которая приводит политику в движение и делает политику возможной; со временем он должен быть заполнен посредством конституционного строительства и государственного строительства. Этот процесс создания Конституции является живым конституционализмом.
Балкин использует термин «конституционная гниль» для описания процесса, в результате которого демократии со временем становятся менее чувствительными к общественной воле и менее преданными общественному благу. [18] [19] Конституционная гниль растет из-за (1) растущего неравенства доходов и богатства; (2) усиление политической поляризации и трайбализма; (3) потеря доверия между членами различных партий, а также между общественностью и существующими институтами; и (4) политические катастрофы, которые показывают, что правительственные чиновники некомпетентны и/или им нельзя доверять. [20] Балкин утверждает, что создатели Конституции США считали, что все республики со временем придут в упадок, и они разработали Конституцию так, чтобы она могла пережить периоды конституционного загнивания в надежде на позднее обновление республиканских институтов. Многие особенности Конституции, в том числе чередование сроков полномочий президента, Палаты представителей и Сената, разделение властей, федерализм и независимая судебная система, являются формами «республиканской страховки», предназначенной для достижения этой цели. [21]
Балкин отличает конституционную гниль от конституционного кризиса. Конституционный кризис – это период, когда люди обоснованно полагают, что конституционные институты вот-вот потерпят неудачу или потерпели неудачу. [22] Поскольку основная цель конституций — сделать политику возможной, конституции терпят неудачу, когда люди больше не пытаются бороться за власть в рамках конституции. Это может привести к политическому параличу или гражданской войне, восстаниям, отделению или попыткам государственных переворотов. Хотя эти две концепции кризиса и гниения различны, Балкин утверждает, что запущенный случай конституционной гнили может привести к конституционному кризису. [23]
Балкин и Левинсон предлагают типологию конституционных кризисов . [24] В кризисах первого типа политические деятели публично заявляют, что они больше не будут соблюдать конституцию и не подчиняться прямым судебным распоряжениям. [25] При кризисах второго типа верность конституции приводит к катастрофе, потому что люди думают, что Конституция мешает им действовать, или потому, что они считают, что Конституция не предусматривает определенных событий, что приводит к параличу и катастрофе. [26] В кризисе третьего типа люди настолько сильно расходятся во мнениях относительно того, что означает конституция, что обращаются к гражданской войне, отделению или восстанию. [27] Балкин и Левинсон считают, что настоящие конституционные кризисы редки в американской истории, хотя политические кризисы случаются часто. Проверка успешной конституции заключается в том, может ли она успешно управлять и разрешать политические кризисы в пределах своих границ. [28]
Балкин утверждает, что конституционная система Америки развивается посредством взаимодействия трех циклов : взлета и падения доминирующих политических партий, усиления и ослабления политической поляризации, а также чередования эпизодов конституционного гниения и конституционного обновления. [29] [ нужна страница ] Балкин объясняет, что политика Америки кажется особенно опасной, потому что Америка приближается к концу длительного политического доминирования Республиканской партии, находится в разгаре длительного цикла политической поляризации и страдает от запущенного случая конституционной гниль. [29] [ нужна страница ] Балкин утверждает, что Америка находится во втором позолоченном веке, и предсказывает, что она медленно движется ко второй прогрессивной эре. [ нужна цитата ]
В работе Балкина над Первой поправкой утверждается, что целью принципа свободы слова является продвижение того, что он называет демократической культурой. [30] [31] Идея демократической культуры шире, чем просто забота о демократическом обсуждении или демократическом самоуправлении, и подчеркивает индивидуальную свободу, культурное участие и взаимное влияние. Демократическая культура – это культура, в которой обычные люди могут участвовать в тех формах культуры, которые, в свою очередь, помогают формировать и конституировать их как личности. Балкин утверждает, что свобода слова в Интернете характеризуется двумя особенностями: «обходом» медиа-привратников и «затемнением» — неисключительным присвоением культурного контента, который смешивается с другими источниками для создания новых форм культуры. Эти отличительные особенности интернет-речи, утверждает он, на самом деле являются особенностями речи в целом и, таким образом, приводят к акценту на демократическом участии в культуре.
Балкин утверждает, что защита свободы слова в эпоху цифровых технологий будет все больше полагаться не на выработанные судьями доктрины Первой поправки, а больше на законодательство, административное регулирование и технологический дизайн. [32] Он утверждает, что мы вышли за рамки традиционной диадной модели свободы выражения мнений, в которой национальные государства регулировали речь своих граждан. Вместо этого цифровая речь предполагает плюралистическую модель . В плюралистической модели территориальные правительства продолжают напрямую регулировать свободу слова. Но они также пытаются принудить или привлечь владельцев цифровой инфраструктуры для регулирования высказываний других. Это речевая регуляция «новой школы». [33] Владельцы цифровой инфраструктуры, и особенно компании, занимающиеся социальными сетями, теперь выступают в качестве частных управляющих речевых сообществ, создавая и обеспечивая соблюдение различных правил и норм сообществ, которыми они управляют. Наконец, конечные пользователи, организации гражданского общества, хакеры и другие частные лица неоднократно оказывают давление на компании цифровой инфраструктуры, чтобы они регулировали речь одними способами и не регулировали ее другими. Это треугольное перетягивание каната — а не традиционная диадная модель государств, регулирующих речь частных сторон — характеризует практическую способность говорить в алгоритмическом обществе. [34]
В эссе 2006 года с Левинсоном [35] и статье 2008 года [36] Балкин обсуждает появление «государства национального надзора», которое использует сбор, сопоставление и анализ информации для управления. Государство национального надзора является естественным побочным продуктом технологического развития и спроса на государственные услуги. Балкин утверждает, что «вопрос не в том, будет ли у нас государство наблюдения в ближайшие годы, а в том, какое государство наблюдения у нас будет». [37]
Балкин различает две модели: авторитарное информационное государство и демократическое информационное государство. Авторитарные информационные государства являются скупцами на информацию и обжорами информации: они собирают как можно больше информации и сопротивляются ее обмену или обнародованию своих собственных операций. Демократические информационные государства являются информационными гурманами и информационными филантропами: они собирают только то, что им нужно, они производят информацию для своих граждан и делятся ею со своими гражданами, а также делают свои собственные операции демократически подотчетными. Демократические информационные государства также уничтожают информацию, собранную правительством, когда в ней больше нет необходимости. На практике защита конфиденциальности в значительной степени обеспечивалась тем фактом, что люди забывали о том, что произошло. Но в эпоху цифровых технологий ничто никогда не забывается, поэтому необходимо предписать соответствующее отбрасывание результатов правительственной слежки. [38] [39]
По мере роста государства наблюдения, утверждает Балкин, необходимы новые меры защиты гражданских свобод, так же, как они были необходимы при росте административного государства после «Нового курса» и государства национальной безопасности после Второй мировой войны. Исполнительную власть необходимо перестроить, включив в нее внутреннюю систему сдержек и противовесов, чтобы она сама обеспечивала полицию, чтобы она могла отчитываться о своей деятельности и предотвращать злоупотребления. Наконец, необходимо использовать технологии для записи действий чиновников и поиска признаков неправомерных действий правительства: «Лучший способ контролировать наблюдателей — это также наблюдать за ними». [40]
Балкин ввел термин «информационный фидуциар», чтобы описать юридические и этические обязательства цифрового бизнеса и компаний, занимающихся социальными сетями. [41] [42] Он утверждает, что люди должны доверять и зависеть от определенных цифровых предприятий и компаний, занимающихся социальными сетями, и особенно уязвимы для них. Таким образом, цифровая эпоха породила новый вид фидуциарных обязательств, аналогичных тем, которые закон налагает на управляющих финансами и на таких специалистов, как врачи, юристы и бухгалтеры.
Балкин утверждает, что фидуциарии цифровой информации должны действовать вызывающе по отношению к своим конечным пользователям. Они должны уважать конфиденциальность конечных пользователей и не могут манипулировать конечными пользователями. Те, кто разрабатывает и использует роботов, агентов искусственного интеллекта и алгоритмы, также могут быть доверенными лицами информации по отношению к своим клиентам и конечным пользователям. Кроме того, компании не могут заниматься «алгоритмическими неприятностями»: использовать цифровые личности людей для их дискриминации и манипулирования и перекладывать затраты на принятие алгоритмических решений на широкую общественность. [43]
Балкин утверждает, что обязательства хранителей информации и обязанность не создавать алгоритмических помех являются частью новых законов робототехники . В отличие от знаменитых трёх законов робототехники Азимова , эти законы адресованы не роботам, а людям и организациям, которые их проектируют, владеют и эксплуатируют. Балкин утверждает, что технологии робототехники и искусственного интеллекта служат посредниками властных отношений между различными группами людей; поэтому закон должен быть сосредоточен на регулировании людей, фирм и социальных групп, которые используют роботов и искусственный интеллект, а также на самих технологиях. [44]