Оноре Габриэль Рикети, граф Мирабо ( фр. [miʁabo] ; 9 марта 1749 — 2 апреля 1791) — французский писатель, оратор, государственный деятель и видная фигура ранних этапов Французской революции .
Будучи дворянином, Мирабо был замешан в многочисленных скандалах, которые разрушили его репутацию. Известный своими ораторскими способностями, Мирабо быстро поднялся на вершину французской политической иерархии после своего избрания в Генеральные штаты в 1789 году и был признан лидером недавно организованного Национального собрания . Среди революционеров Мирабо был сторонником умеренной позиции конституционной монархии, построенной по образцу Великобритании . Он также был ведущим членом Якобинского клуба .
Мирабо умер от перикардита в 1791 году и считался национальным героем и отцом Революции. Он был торжественно похоронен и был первым, кого похоронили в Пантеоне . Во время суда над Людовиком XVI в 1792 году открытие того, что Мирабо тайно получал деньги от короля, привело его к посмертному позору, и два года спустя его останки были удалены из Пантеона. Историки разделились во мнениях о том, был ли Мирабо великим лидером, который почти спас нацию от террора , продажным демагогом, лишенным политических или моральных ценностей, или предателем на жалованье врага. [1]
Семья Рикети, возможно, имевшая отдаленное итальянское происхождение, разбогатела благодаря купеческой торговле в Марселе . В 1570 году Жан Рикети купил замок и поместье Мирабо, принадлежавшие крупной провансальской семье Баррас . В 1685 году Оноре Рикети получил титул «маркиз де Мирабо». [2]
Его сын, Жан Антуан, дед Оноре Габриэля Рикети, служил с отличием во всех поздних кампаниях правления Людовика XIV . В битве при Кассано (1705) он получил столь серьезную рану в шею, что с тех пор ему пришлось носить серебряный приклад. Поскольку он был склонен к резкости и бестактности, он так и не поднялся выше звания полковника. Выйдя в отставку со службы, он женился на Франсуазе де Кастеллан, от которой у него было трое сыновей: Виктор (маркиз де Мирабо), Жан Антуан (баиль де Мирабо) и Луи Александр (граф де Мирабо). Оноре Габриэль Рикети, граф де Мирабо, был сыном Виктора. [3]
Оноре-Габриэль Мирабо родился в Ле-Биньоне , недалеко от Немура , и был старшим выжившим сыном экономиста Виктора де Рикети, маркиза де Мирабо , и его жены Мари-Женевьевы де Вассан. Он также был пятым ребенком и вторым сыном пары. Когда ему было три года, сильная вспышка оспы изуродовала его лицо. Это, в сочетании со сходством Мирабо с его предками по материнской линии и его любовью к матери, способствовало неприязни его отца к нему. [4] В возрасте пяти лет отец отправил его в строгую школу-интернат аббата Шокара в Париже под вымышленным именем « Пьер-Бюффьер » в соответствии с поместьем, которым владела его мать. Предназначавшийся для армии, в возрасте восемнадцати лет он поступил в военную школу в Париже в полк Берри-Кавалерия в Сен-Жермене. [5] Об этой школе, где профессором математики был Жозеф-Луи Лагранж , есть забавный рассказ в жизни Жильбера Эллиота , который встретил там Мирабо. Покинув школу в 1767 году, он получил назначение в кавалерийский полк, которым командовал его дед много лет назад. [6]
Любовные похождения Мирабо хорошо известны, благодаря известности писем к Мари Терез де Монье , его «Софи». Несмотря на свое уродство (или, возможно, именно благодаря ему), он покорил сердце дамы, к которой был привязан его полковник; это привело к такому скандалу, что его отец получил lettre de cachet , а Мирабо был заключен в тюрьму на острове Ре . Освободившись, молодой дворянин получил разрешение сопровождать французскую экспедицию на Корсику в качестве добровольца. [6] Во время корсиканской экспедиции Мирабо наделал еще несколько карточных долгов и ввязался в еще одну скандальную любовную связь. Однако он доказал свой военный гений в корсиканской экспедиции, а также провел тщательное исследование острова во время своего пребывания. Исследование, скорее всего, было фактически неверным, но его желание узнать о стране, которая ранее не была изучена, подчеркивает бесконечное любопытство и любознательность Мирабо, особенно в отношении традиций и обычаев общества. Мирабо узнал ценность упорного труда во французской армии. Этот аспект личности Мирабо способствовал его популярному успеху в последующие годы, во время Революции. [4] После своего возвращения он старался поддерживать хорошие отношения со своим отцом, и в 1772 году он женился на богатой наследнице, Мари-Маркерит-Эмили де Кове, дочери маркиза де Мариньяна . Эмили, которой было 18 лет, была, по-видимому, помолвлена с гораздо более старшим дворянином, графом де Вальбелем. Тем не менее, Мирабо преследовал ее в течение нескольких месяцев, ожидая, что их брак выиграет от денег, которые пара получит от своих родителей. После нескольких месяцев безуспешных попыток познакомиться с наследницей Мирабо подкупил одну из служанок молодой леди, чтобы она впустила его в ее резиденцию, где он притворился, что имел сексуальную связь с Эмилией. Чтобы не потерять лицо, ее отец позаботился о том, чтобы они поженились всего через пару дней. Мирабо получил от отца небольшое содержание в размере 6000 ливров , но так и не получил ожидаемого приданого от маркиза.
Мирабо, который все еще сталкивался с финансовыми проблемами и растущими долгами, не мог выдерживать дорогой образ жизни, к которому привыкла его жена, и их экстравагантность вынудила его отца отправить его в полуизгнание в деревню, где он написал свою самую раннюю сохранившуюся работу, Essai sur le despotisme . У пары был сын, который рано умер, в основном из-за плохих условий жизни, в которых они жили в то время. Затем его жена подала ходатайство о судебном раздельном проживании в 1782 году. Ее защищал Жан-Этьен-Мари Порталис , который позже стал одним из редакторов Гражданского кодекса. Мирабо защищал свое собственное дело в этом суде, но проиграл, навсегда затаив обиду на Порталиса.
Вспыльчивый нрав Мирабо привел к ссоре с помещиком, который оскорбил его сестру, и его изгнание было заменено lettre de cachet на заключение в замке Иф в 1774 году. В 1775 году он был переведен в замок Жу , где его не держали взаперти, имея полное разрешение въехать в город Понтарлье . В доме друга он встретил Мари Терезу де Монье , известную как «Софи», и они влюбились. Он бежал в Швейцарию, где к нему присоединилась Софи; затем они отправились в Соединенные провинции , где он жил, переписываясь для книготорговцев; тем временем Мирабо был приговорен к смерти в Понтарлье за подстрекательство к мятежу и похищение, и в мае 1777 года он был схвачен голландской полицией, отправлен во Францию и заключен в тюрьму lettre de cachet в замке Венсен . [6]
Ранняя часть его заключения отмечена непристойными письмами к Софи (впервые опубликованными в 1793 году Пьером Луи Мануэлем ), а также непристойными Erotica biblion и Ma conversion . [6] В Венсенне он встретил маркиза де Сада , который также писал эротические произведения; однако эти двое сильно не любили друг друга. [7] Однако именно в этих произведениях Мирабо приобрел опыт оратора. Он научился обуздывать свою природную болтливость, и его риторика стала твердой, властной и трогательной. Тюрьма, в которой он содержался, была первой площадкой, где услышали его голос. [8] Позже, во время своего заключения, он написал Des Lettres de Cachet et des prisons d'état , опубликованную после его освобождения (1782). Она демонстрирует точное знание французской конституционной истории, искусно выстроенное, чтобы продемонстрировать, что система lettres de cachet была не только философски несправедливой, но и конституционно незаконной. В нем, хотя и в довольно расплывчатой и декламационной форме, показаны обширные исторические познания, острое философское восприятие и подлинное красноречие, примененные в практических целях, что было отличительной чертой Мирабо и как политического мыслителя, и как государственного деятеля. [6]
Его освобождение из Венсена в августе 1782 года положило начало второму периоду жизни Мирабо. Мирабо не только добился отмены смертного приговора против него, но и добился, чтобы муж Софи оплатил все судебные издержки. Считалось, что Мирабо выйдет из судебного процесса в Эксе разоренным: его прошлые судимости в тюрьме, скандальные отношения с женщинами и плохие отношения с отцом маркизом создали ему ужасную репутацию среди судей и противников. Однако, несмотря на осуждение судьей, его репутация значительно возросла в глазах общественности. Он истощил своих оппонентов, раздавил противостоящего адвоката и повернул карты в свою пользу относительно смертного приговора. С этого дня Мирабо стал считаться человеком из народа. [9] После освобождения он обнаружил, что его Софи утешилась с молодым офицером, после смерти которого она покончила с собой. Из Понтарлье он отправился в Экс-ан-Прованс , где, как он утверждал, в постановлении суда говорилось, что его жена должна вернуться к нему. [6] Она, естественно, возражала, и он в конце концов проиграл в третьей апелляции дела, когда отец Эмили представил суду компрометирующие письма от Мирабо, адресованные маркизу. Затем Мирабо вмешался в тяжбу между отцом и матерью перед парламентом Парижа и так яростно напал на правящие силы, что ему пришлось покинуть Францию и вернуться в Голландскую республику , где он пытался жить писательством. Некоторое время он работал у издателя Марка-Мишеля Рея .
Примерно в это же время он встретил мадам де Нера, дочь Виллема ван Харена , голландского государственного деятеля и политического писателя. Она была образованной, утонченной женщиной, способной оценить хорошие стороны Мирабо. Его жизнь была укреплена любовью мадам де Нера, его приемного сына, Лукаса де Монтиньи, и его маленькой собачки Чико. После некоторого времени в Голландской республике он отправился в Англию, где его трактат о lettres de cachet был очень восхищён после того, как он был переведен на английский язык в 1787 году. Вскоре он был принят в лучшее вигское литературное и политическое общество Лондона через своего старого школьного друга Гилберта Эллиота , который стал ведущим вигским членом парламента. Из всех его английских друзей, кажется, никто не был так близок ему, как лорд Шелберн и сэр Сэмюэл Ромили . Ромилли был представлен Мирабо сэром Фрэнсисом Д'Ивернуа, который взялся за перевод « Соображений о Цинциннатусе» Мирабо на английский язык. [6]
«Considérations » было одной из нескольких работ, написанных Мирабо в 1785 году, и это хороший образец его метода. Он прочитал памфлет, опубликованный в Америке, в котором критиковался орден, основанный в 1783 году как союз офицеров, сражавшихся в американской войне за независимость против Британии. Аргументы показались ему верными и ценными, поэтому он переработал их по-своему и переписал в своем собственном ораторском стиле. [10] Он дополнил работу материалами, предоставленными лично Бенджамином Франклином , который разделял мнение Мирабо по этой теме, но не мог напрямую критиковать «благородный орден», поддерживаемый Обществом Цинциннати , поскольку в то время он был послом Соединенных Штатов во Франции. [11]
Несколько других памфлетов, написанных Мирабо в 1785 году, критиковали финансовые спекуляции. Среди них De La Caisse d'Escompte [12] был пророческим, поскольку он правильно предсказал рискованную природу и окончательную гибель французского «Учетного банка». [13] Эта книга, осуждавшая фискальную политику государства, включая Caisse d'Escompte , как противоречащую интересам общественности, была среди влиятельных произведений литературы, критикующих французское правительство в годы, предшествовавшие Французской революции. [14]
Вскоре он обнаружил, что такая работа не приносит достаточного дохода, чтобы содержать свою свиту, и поэтому он попытался устроиться на работу в министерство иностранных дел Франции в качестве писателя или дипломата. Сначала он отправил мадам де Неру в Париж, чтобы заключить мир с властями, а затем вернулся сам с надеждой получить работу через своего старого литературного соратника, Дюриваля, [ нужна цитата ], который в то время был директором финансов в министерстве иностранных дел. Одной из функций этого чиновника было субсидирование политических памфлетистов, и Мирабо надеялся получить такую работу. Однако он разрушил свои шансы серией сочинений по финансовым вопросам. [15]
По возвращении в Париж он познакомился с Этьеном Клавьером , женевским изгнанником, и банкиром по имени Паншо. От них он узнал о злоупотреблении биржевой спекуляцией , и, переняв их идеи, он начал считать биржевую спекуляцию, или ажиотаж (известный по-английски как « арбитраж »), источником всего зла и нападать в своем обычном яростном стиле на Банк Сен-Шарль и Compagnie des Eaux. Этот памфлет привел его к спору с Пьером Бомарше , который, конечно, не получил от этого наилучшего, но он потерял все шансы на работу в правительстве. [15]
Однако его способности были слишком велики, чтобы их не заметил министр иностранных дел Шарль Гравье, граф де Верженн . После предварительной поездки в Берлин в начале 1786 года он был отправлен в июле с миссией к королевскому двору Пруссии . По возвращении в январе Мирабо опубликовал полный отчет в своей «Тайной истории берлинского двора» (1787). [16] В этом отчете прусский двор был объявлен скандальным и коррумпированным, умирающий король Фридрих Великий описан как слабый и чрезмерно эмоциональный, а принц Генрих Прусский , брат Фридриха Великого и гость французского двора, назван ограниченным и некомпетентным. Он также презрительно писал о главных министрах Пруссии Эвальде Фридрихе, графе фон Герцберге и Иоахиме фон Блюментале . Возникший в результате шум был крайне неловким для французского правительства, которое быстро подвергло книгу цензуре, но не смогло предотвратить ее широкую известность. Эпизод с Мирабо вдохновил многих более радикальных издателей, которые стали считать Мирабо лидером грядущей революции. [17]
Во время своей поездки в Германию он познакомился с Якобом Мовийоном , экспертом по Пруссии, чей опыт Мирабо использовал в своей работе De la monarchie prussienne sous Frédéric le Grand (Лондон, 1788). В 1788 году к Мирабо обратились и попросили выдвинуть себя в качестве кандидата на пост секретаря Ассамблеи нотаблей , которую король Людовик XVI только что созвал в качестве метода обхода сопротивления парламентов инициативам короны, направленным на реформирование налоговой структуры Франции. Его шанс стать ведущим голосом во Франции, столкнувшейся с политическим брожением, казалось, угас, поскольку он отклонил предложение короны, объяснив свои доводы в письме от 18 апреля 1788 года министру Монморену. [18] В этом деле он стремился представить свое имя общественности, опубликовав еще одну финансовую работу, Dénonciation de l'agiotage , однако, она содержала диатрибы, которые помешали его шансу служить секретарем и заставили его уйти в отставку в Тонгерен . Он еще больше навредил своим перспективам, опубликовав отчеты, которые он отправил обратно во Францию во время своей секретной миссии в Берлин. [15] Но 1789 год был уже близко; были созваны Генеральные штаты , и вскоре после этого разразилась Французская революция. В результате Мирабо смог использовать совершенно новый набор политических обстоятельств, чтобы экспоненциально расширить свое политическое влияние.
Узнав о решении короля созвать Генеральные штаты , Мирабо отправился в Прованс и предложил помощь на предварительной конференции дворянства своего округа (местных представителей Второго сословия ), но получил отказ. Вместо этого он обратился к Третьему сословию и был избран в Генеральные штаты как в Эксе , так и в Марселе . Он решил принять место для первого города и присутствовал на открытии Генеральных штатов 4 мая 1789 года (его брат Андре Бонифас также был депутатом, но был избран дворянством). С этого времени Мирабо играл весьма заметную роль в обсуждениях Национального учредительного собрания .
Среди большой толпы незнакомых политиков в Генеральных штатах Мирабо был одной из тех, кто выделялся. Он был широко известен французской публике, и люди не только оказывали ему большое доверие, но и боялись его. Его большая работоспособность и обширные знания были легко заметны, но скандалы его личной жизни с женщинами, время, проведенное в тюрьме, и огромные долги нельзя было не заметить. [19] В каждом важном кризисе его голос был услышан, хотя его советам не всегда следовали. Он обладал как логической остротой, так и страстным энтузиазмом. С самого начала он осознавал, что правительство должно существовать, чтобы позволить населению заниматься своей повседневной работой в мире, и что для того, чтобы правительство было успешным, оно должно быть сильным. В то же время он полностью понимал, что для того, чтобы правительство было сильным, оно должно находиться в гармонии с желаниями большинства народа. Он изучил британскую систему правления и надеялся установить во Франции систему, похожую по принципу, но все же отличную. На первых этапах заседаний Генеральных штатов Мирабо вскоре был признан лидером, потому что он всегда знал свой собственный ум и был быстр в чрезвычайных ситуациях. [15] Ему приписывают успешную консолидацию Национального собрания из членов Генеральных штатов. [20] Во время королевской сессии Национального собрания 23 июня 1789 года Мирабо ответил посланнику короля, прибывшему с приказом о роспуске этого собрания: «Скажите тем, кто вас послал, что мы здесь по воле народа и уйдем только силой штыков!» [21]
После штурма Бастилии 14 июля 1789 года Мирабо предупредил Ассамблею о тщетности принятия красиво звучащих указов и призвал к необходимости действий. Хотя дело свободы восторжествовало, Мирабо предвидел, что вмешательство вооруженных толп только уведет Революцию все дальше и дальше по разрушительному пути насилия. [22] Он заявил, что ночь 4 августа (когда члены Учредительного собрания дали клятву положить конец феодализму) не достигла ничего, кроме того, что дала людям огромную теоретическую свободу, не предоставив им никакой практической свободы и свергнув старый режим до того, как мог быть установлен новый. Его неспособность контролировать теоретиков продемонстрировала Мирабо, что его красноречие не могло позволить ему руководить Ассамблеей в одиночку, и что он должен получить дополнительную поддержку. Он хотел создать сильное министерство по образцу английского министерства. По его мнению, оно должно нести ответственность перед собранием, избранным для того, чтобы представлять народ Франции лучше, чем британская Палата общин представляла простых людей Великобритании. [15]
Согласно истории, содержащейся в « Мемуарах» герцогини д'Абрантес , первая мысль Мирабо стать министром восходит к маю 1789 года, когда королева Мария Антуанетта якобы пыталась подкупить его. Он отказался от взятки, но выразил желание стать министром. Возмущение, с которым королева отвергла эту идею, могло заставить его рассмотреть герцога Орлеанского , кузена Людовика XVI, как возможного конституционного короля, поскольку его титул по необходимости был бы парламентским. Но слабость герцога Орлеанского была слишком ощутима, и Мирабо выразил ему свое полное презрение. Он также пытался заключить союз с маркизом де Лафайетом , но они не смогли договориться на личном уровне, и у Лафайета были свои собственные теории о новой французской конституции. Мирабо некоторое время пытался сотрудничать с Жаком Неккером , французским министром финансов, и добился одобрения Ассамблеи на финансовую схему Неккера не потому, что она была хороша, а потому, что, как он сказал, «у них не было другого плана, и что-то нужно было сделать». [15]
Граф де ла Марк был близким другом королевы и был избран членом Генеральных штатов. Его знакомство с Мирабо, начавшееся в 1788 году, в течение следующего года переросло в дружбу, которую Ла Марк надеялся обратить на пользу двору. После похода на Версаль 5 октября 1789 года он посоветовался с Мирабо относительно того, какие меры должен принять король, и Мирабо, обрадованный возможностью, составил свои рекомендации. Его «Мемуары» дают представление о политическом гении Мирабо. Основная позиция заключалась в том, что король не был свободен в Париже; поэтому он должен был покинуть Париж и отправиться в провинциальную столицу во внутренних районах Франции, и там он должен был обратиться к народу и созвать большой съезд. Обращение к дворянству, как советовала королева, было бы гибелью. На этом великом съезде король должен показать себя готовым признать, что произошли большие перемены, что феодализм и абсолютизм навсегда исчезли, и что должны возникнуть новые отношения между королем и народом, которые должны быть преданно соблюдены обеими сторонами в будущем. Установить это новое конституционное положение между королем и народом не составит труда, потому что неделимость монарха и его народа укоренена в сердце французского народа. [23]
Это была программа Мирабо, от которой он никогда не отклонялся, но которая была слишком государственной, чтобы ее понял король, и слишком настойчивой в отношении изменившегося положения монархии, чтобы быть приемлемой для королевы. Мирабо продолжил свой Мемуар схемой великого министерства, включающего всех самых выдающихся людей: Неккер должен был стать премьер-министром, «чтобы сделать его столь же бессильным, сколь и неспособным, и все же сохранить его популярность для короля»; герцог де Ларошфуко ; Ла Марк; Шарль Морис де Талейран , епископ Отена ; Мирабо, без портфеля; Ги-Жан-Батист Таргет , мэр Парижа; Лафайет, как генералиссимус армии; Луи-Филипп, граф де Сегюр , как министр иностранных дел; Жан Жозеф Мунье ; и Исаак Рене Ги ле Шапелье . [24]
Эта схема была раскрыта, а затем разрушена указом Ассамблеи от 7 ноября 1789 года, так что ни один член Ассамблеи не мог стать министром. Этот указ уничтожил все шансы на ту гармонию между министрами и парламентом, которая существовала в Англии, и разбил надежды Мирабо. Королева наотрез отказалась принять совет Мирабо, заявив: «Я надеюсь, что мы никогда не опустимся так низко, что нам придется просить помощи у Мирабо» [25] , и Ла Марк покинул Париж. Однако в апреле 1790 года Ла Марк был внезапно отозван графом де Мерси-Аржанто , австрийским послом в Париже, и стал самым доверенным политическим советником королевы. С этого времени и до смерти Мирабо он был носителем почти ежедневных сообщений между Мирабо и королевой. Сначала Мирабо попытался заключить союз с Лафайетом, но это было бесполезно, поскольку сам Лафайет не был сильным человеком. [24]
Помимо своих планов стать министром, Мирабо также помогал Ассамблее в разработке законодательства о гражданских правах. В августе 1789 года он сыграл важную роль в разработке Декларации прав человека и гражданина . [26]
В июне 1790 года Мирабо встретил пленную королеву Марию Антуанетту в Сен-Клу , где за ней следили и ограничивали меньше, чем в Париже (где тюремщики следовали за каждым ее шагом, даже в ее спальне). Мирабо сохранил тесную связь с королевой и составил для нее множество государственных бумаг. Взамен король использовал деньги из Австрии, чтобы тайно заплатить свои долги и предоставить ему ежемесячное содержание в шесть тысяч франков, с обещаниями миллиона или больше. Некоторые историки утверждают, что Мирабо не был предателем, как многие считали, потому что он продолжал отстаивать свои политические убеждения и пытался сделать возможным мост между королем и революционерами. [27] [28] [29]
Мирабо сосредоточил свои усилия на двух основных вопросах: смена министерства и борьба с надвигающейся гражданской войной. Его попытки сформировать политические союзы с Лафайетом и Неккером потерпели неудачу и привели к открытой враждебности. Неккер исчез из французского двора после сентября 1790 года и больше не представлял угрозы. Лафайет, однако, был очень силен из-за своего контроля над армией и Национальной гвардией. Сначала Мирабо пытался подорвать власть Лафайета, но решил решить проблему министерства и сохранить стабильность, устранив всех министров и полностью отдав министерство под контроль Лафайета. По сути, Мирабо предложил королю дистанцироваться от политики и позволить революции идти своим чередом, потому что она неизбежно уничтожит себя из-за своей противоречивой природы. Кроме того, Мирабо предложил, что если его план потерпит неудачу, Париж больше не будет столицей Франции, демонстрируя консервативный образ мышления: единственный способ положить конец революции — уничтожить место ее рождения. На встрече с королем и королевой Мирабо утверждал, что гражданская война не только неизбежна, но и необходима для выживания монархии. Мирабо считал, что решение начать войну, даже гражданскую, должно исходить только от короля. В доверительном письме Мирабо Людовик написал, что, как христианский король, он не может объявить войну своим подданным. Однако это не помешает ему ответить тем же, если его подданные объявят войну первыми. Чтобы избежать провоцирования гражданской войны, король воздержался от конфронтации с Учредительным собранием и вместо этого надеялся на конституцию, с которой он мог бы согласиться. После того, как Гражданская конституция духовенства 1790 года разрушила эту надежду, Людовик принял стратегию укрепления королевской власти и позиции церкви и согласился на применение силы для достижения этого. Участие Мирабо в судах интересно как тем проникновением, которое оно дает в сознание Людовика XVI, так и теми последствиями, которые оно произвело в Революции. [30]
В вопросе о королевском вето Мирабо занял практическую позицию и, видя, что королевская власть уже значительно ослаблена, высказался за абсолютное вето короля и против отлагательного вето. Он знал из своего британского опыта, что такое вето будет непрактичным, если король не будет знать, что народ на его стороне, и что если оно будет использовано необоснованно, сила кошелька, которой обладают представители народа, может привести к бескровной революции . [24] Разница между отлагательным вето и абсолютным была проста: абсолютное вето давало королю право остановить любой закон на неопределенный период времени. Отлагательное вето, с другой стороны, налагало ограничения на полномочия короля. Окончательный компромисс заключался в том, чтобы предоставить королю отлагательное вето сроком на два года. [31]
По вопросу о мире и войне Мирабо с некоторым успехом поддерживал власть короля. Опять же, почти единственный в Ассамблее, он считал, что солдат перестает быть гражданином, когда становится солдатом; он должен смириться с лишением свободы мыслить и действовать и должен признать, что первый долг солдата — повиновение. С такими чувствами неудивительно, что он одобрил энергичное поведение маркиза де Буйе в Нанси , что делало ему честь, поскольку Буйе был ему противником. [24]
Наконец, в вопросах финансов он критиковал «кассу эскомпт» Неккера, которая должна была полностью контролировать налоги, как узурпирующую власть Ассамблеи над кошельком, и горячо одобрил систему ассигнаций , с оговоркой, что эмиссия должна быть ограничена не более чем половиной стоимости продаваемых земель. [24]
Он видел, что большая часть неэффективности Национальной ассамблеи проистекала из неопытности ее членов и их неизлечимого многословия. Чтобы установить некоторую систему правил, он заставил своего друга Сэмюэля Ромили составить подробный отчет о правилах и обычаях британской Палаты общин, который он перевел на французский язык, но который Ассамблея отказалась использовать. [24]
В дополнение к своему месту в Национальной ассамблее, Мирабо также был членом Якобинского клуба до самой смерти. Однако историк Шарль Кульманн считал, что «он был якобинцем только по названию и считал общество одним из главных препятствий на пути его планов по восстановлению королевской власти». [32] В конце концов, якобинцы встали на его пути к восстановлению королевской власти, но в первые годы революции Мирабо фактически был ведущей фигурой в Якобинском клубе. Мирабо достиг вершины своего влияния в клубе, когда был избран его президентом в декабре 1790 года.
Во время своего пребывания в Якобинском клубе он оказал длительное влияние на продажу церковных земель, работорговлю и определение того, какие граждане могут служить в Национальной гвардии . Мирабо выступал за продажу церковных земель частным лицам, чтобы спасти страну от финансовых проблем. Этот аргумент был решительно поддержан его товарищами-якобинцами. Хотя Мирабо выступал за отмену рабства , следует сказать, что «несмотря на их часто выражаемую преданность свободе и равенству, клубы долгое время оставались равнодушными к ужасам рабства и работорговли» [33] до конца революции, после смерти Мирабо. Что касается Национальной гвардии, то 6 декабря 1790 года Национальная ассамблея приняла указ, в котором говорилось, что служить в Национальной гвардии могут только активные граждане. В силу «статьи избирательного закона октября 1789 года, действительными гражданами признавались только лица, у которых годовой налог составлял эквивалент трехдневной работы» [34], оставив указ от 6 декабря ограничивать право ношения оружия средними и высшими классами.
Декрет от 6 декабря вызвал жаркие дебаты в клубах якобинцев, особенно в Париже. Он также натравил Максимилиана Робеспьера , восходящую политическую фигуру, на Мирабо. Вечером после принятия декрета Робеспьер попытался выступить с речью против декрета в клубе якобинцев в Париже, но был остановлен Мирабо. Он «попытался остановить его на том основании, что никто не имеет права оспаривать уже вынесенный декрет» [35] Национальным собранием; однако после полутора часов беспорядков Робеспьеру разрешили закончить. Историки полагают, что Мирабо пытался остановить Робеспьера, потому что он начал замечать изменение революции в сторону более радикальной формы, возглавляемой радикальными членами якобинской партии. Мирабо входил в более умеренную группу под названием « Общество друзей Парижской революции» , которая была образована в ноябре 1789 года. Эта группа распалась к 1790 году из-за конфликта внутри Якобинского клуба.
После смерти Мирабо не было большего места траура, чем в Якобинских клубах по всему Парижу. Говорят, что в «Алансоне слезы текли из глаз всех, и члены падали в обморок» [36] , услышав известие о его смерти. Однако траур по Мирабо как герою-якобинцу продлился недолго. После свержения монархии в 1792 году Французская республика нашла в железном сундуке письма , написанные Мирабо королю о попытках спасти монархию. Это привело к уничтожению его бюста в Якобинском клубе и к его осуждению Робеспьером как «интригана и политического шарлатана, недостойного чести лежать в Пантеоне». [37]
В иностранных делах он считал, что французский народ должен проводить свою революцию так, как он хочет, и что ни одна иностранная нация не имеет права вмешиваться во внутренние дела страны. Но он знал, что соседние нации обеспокоены ходом революции, опасаются ее влияния на свои собственные народы и что французские эмигранты донимают иностранных монархов, чтобы они вмешались от имени французской монархии. Предотвратить это вмешательство или, скорее, не давать для него повода, было руководящим принципом его внешней политики. Он был избран членом дипломатического комитета Ассамблеи в июле 1790 года и в этом качестве смог помешать Ассамблее нанести большой вред в отношении иностранных дел. Он давно знал Армана Марка, графа де Монморена , министра иностранных дел, и, по мере того, как дела становились все более напряженными, он вступал в ежедневную связь с министром, давая ему советы по каждому пункту, и, диктуя свою политику, защищал ее в Ассамблее. Усилия Мирабо в этом отношении показали, что он был государственным деятелем; его влияние лучше всего демонстрирует запутанное положение дел в этой области после его смерти. [24]
Здоровье Мирабо было подорвано излишествами его юности и его напряженной работой в политике, и в 1791 году он заболел перикардитом . Благодаря постоянному медицинскому уходу, который ему оказывал его друг и врач Пьер Жан Жорж Кабанис , Мирабо выжил и исполнял обязанности президента Национальной ассамблеи до своей смерти 2 апреля 1791 года в Париже. Даже ближе к концу он руководил дебатами с красноречием, что еще больше увеличило его популярность. Жители Парижа лелеяли его как одного из отцов Революции. [38] Во время суда над Людовиком XVI в 1792 году были раскрыты отношения Мирабо с королевским двором, и он был в значительной степени дискредитирован общественностью после того, как стало известно, что он тайно выступал в качестве посредника между монархией и революционерами и брал за это плату. [39] Историки 21-го века обнаружили секретные документы в архивах Вены, которые показывают, что австрийский посол организовал встречи с королем и королевой. Флоримон-Клод, граф де Мерси-Аржанто, посол, был политическим советником королевы, и его советы были адаптированы к нуждам Австрии, а не Франции. [40]
Он был торжественно похоронен, и именно для него был создан Пантеон в Париже как место захоронения великих французов. Улица, где он умер ( rue de la Chaussée-d'Antin ), была переименована в улицу Мирабо . В 1792 году были раскрыты его тайные отношения с королем, а в 1794 году его останки были удалены из Пантеона и заменены останками Жана-Поля Марата . [41] Затем его останки были анонимно захоронены на кладбище Кламара . Несмотря на поиски, проведенные в 1889 году, они не были найдены.
Со смертью Мирабо задача спасения монархии стала намного сложнее, так как король был менее примирён с Революцией, чем когда-либо, и поэтому революционные лидеры стали менее склонны делить власть с королём, который оказался столь нежелающим идти на компромисс. Некоторые историки, такие как Франсуа Фюре, однако, считают, что даже если бы он был жив, был бы аналогичный результат, так как было бы чрезвычайно трудно переделать старую монархию в соответствии с растущими демократическими идеалами эпохи. [18]
Мирабо проявил себя как один из самых сильных ранних лидеров революции. Его энергия пленяла его аудиторию, его лидерство часто было лидером революционных идей, в то время как его работа с королем запятнала его образ. Ранняя жизнь Мирабо, хотя и наполненная идеями молодого человека, восстающего против строгого отца, помогла ему развить эти качества. [42]
В его честь был назван Мирабо Б. Ламар , второй президент Республики Техас и четвертый посол США в Никарагуа .
Его первым литературным произведением, написанным после напыщенного, но красноречивого Essai sur le despotisme (Нёфшатель, 1775), был перевод «Филиппа II» Роберта Уотсона , сделанный в Амстердаме с помощью Николя-Лютона Дюриваля . Его Considerations sur l'ordre de Cincinnatus (Лондон, 1788) был основан на памфлете Эдана Берка из Южной Каролины , который выступал против аристократических тенденций Общества Цинциннати, а примечания к нему были написаны Ги-Жаном-Батистом Таргетом . Его финансовые сочинения были предложены женевским изгнанником Этьеном Клавьером . [24]
Во время Революции он получил еще больше помощи; люди гордились тем, что работали на него, и не роптали, потому что он поглощал все почести и славу. Этьен Дюмон , Клавьер, Антуан-Адриан Ламуретт и Этьен Салонион Рейбаз были лишь немногими из самых выдающихся его сотрудников. Дюмон был женевским изгнанником и старым другом Ромийи, который охотно готовил знаменитые речи, которые Мирабо произносил перед Ассамблеей, отмеченные внезапными взрывами красноречивой декламации; Клавьер помогал ему в финансах и не только разрабатывал его цифры, но и писал его финансовые рассуждения; Ламуретт написал речи о гражданской конституции духовенства ; Рейбаз не только написал для него свои знаменитые речи об ассигнациях, об организации национальной гвардии и другие, которые Мирабо читал слово в слово на трибуне, но и даже посмертную речь о наследовании имений без завещания , которую Талейран прочитал в Ассамблее как последнее произведение своего покойного друга. [24]
Мирабо сыграл сэр Питер Устинов в фильме 1989 года «Французская революция» .
Он также был изображен в популярной видеоигре Assassin's Creed Unity как лидер французского братства ассасинов.
Мирабо также появился как один из персонажей в игре Spiders 2022 Steelrising .
