Йоханнес Эрвин Ойген Роммель ( произносится [ˈɛʁviːn ˈʁɔməl] ; 15 ноября 1891 — 14 октября 1944) — немецкийгенерал-фельдмаршал(фельдмаршал) во время Второй мировой войны. Широко известен как «Лис пустыни(‹См. Tfd›нем.:Wüstenfuchs,произносится[ˈvyːstn̩ˌfʊks] ) он служил ввермахте(вооружённых силах)нацистской Германии, а также врейхсвереВеймарскойреспубликии армиикайзеровской Германии.
Роммель был высокопоставленным офицером в Первой мировой войне и был награжден орденом Pour le Mérite за свои действия на итальянском фронте . В 1937 году он опубликовал свою классическую книгу о военной тактике «Атаки пехоты» , опираясь на свой опыт той войны. Во Второй мировой войне он командовал 7-й танковой дивизией во время вторжения во Францию в 1940 году . Его руководство немецкими и итальянскими войсками в североафриканской кампании создало ему репутацию одного из самых способных танковых командиров войны и принесло ему прозвище der Wüstenfuchs , «Лис пустыни». Среди своих британских противников он имел репутацию рыцаря, и его фраза «война без ненависти» использовалась для описания североафриканской кампании. [2] Однако некоторые историки выделили примеры немецких военных преступлений и злоупотреблений по отношению к солдатам противника и коренным народам в Африке во время конфликта. [3] Другие историки отмечают, что нет четких доказательств того, что Роммель был замешан или знал об этих преступлениях, [4] при этом некоторые указывают на то, что война в пустыне, которую вели Роммель и его противники, все еще была так же близка к честному бою, как и во Второй мировой войне. [5] Позднее он командовал немецкими войсками, противостоявшими вторжению союзников через Ла-Манш в Нормандию в июне 1944 года.
После того, как нацисты пришли к власти в Германии, Роммель постепенно принял новый режим. Историки по-разному описывают этот период и его мотивы. [6] Он был сторонником Адольфа Гитлера , по крайней мере, почти до конца войны, хотя и не обязательно симпатизировал партии и связанным с ней военизированным формированиям . [7] В 1944 году Роммель был замешан в заговоре 20 июля с целью убийства Гитлера. Из-за статуса Роммеля как национального героя Гитлер хотел устранить его тихо, а не немедленно казнить, как сделали многие другие заговорщики. Роммелю предоставили выбор между самоубийством , в обмен на заверения в том, что его репутация останется незатронутой и что его семья не будет преследоваться после его смерти, или предстать перед судом, который приведет к его позору и казни; он выбрал первое и принял таблетку цианида . [8] Роммелю были устроены государственные похороны, и было объявлено, что он скончался от ран, полученных в результате обстрела его штабной машины в Нормандии.
Роммель стал невероятно значимой фигурой как в пропаганде союзников, так и нацистов , а также в послевоенной массовой культуре. Многочисленные авторы изображают его как аполитичного, блестящего командира и жертву нацистской Германии, хотя другие авторы оспаривали эту оценку и называли ее «мифом о Роммеле ». Репутация Роммеля как ведущего чистую войну использовалась в интересах перевооружения Западной Германии и примирения между бывшими врагами — Соединенным Королевством и Соединенными Штатами с одной стороны и новой Федеративной Республикой Германия с другой. Несколько бывших подчиненных Роммеля, в частности его начальник штаба Ганс Шпейдель , сыграли ключевые роли в перевооружении Германии и интеграции в НАТО в послевоенную эпоху. Крупнейшая военная база немецкой армии, казармы фельдмаршала Роммеля, Аугустдорф , и третий корабль эсминца класса «Лютенс» немецкого флота названы в его честь. Его сын Манфред Роммель долгое время был мэром Штутгарта (Германия), в честь которого назван аэропорт Штутгарта .
Роммель родился 15 ноября 1891 года в Хайденхайме , в 45 километрах (28 милях) от Ульма , в королевстве Вюртемберг , Южная Германия , тогда входившем в состав Германской империи . Он был третьим из пяти детей Эрвина Роммеля-старшего (1860–1913) и его жены Хелены фон Луз. Ее отец, Карл фон Луз , возглавлял местный совет самоуправления. В молодости отец Роммеля был лейтенантом артиллерии. У Роммеля была одна старшая сестра, которая была учителем рисования, и его любимый брат, один старший брат по имени Манфред, который умер в младенчестве, и два младших брата, из которых один стал успешным дантистом, а другой — оперным певцом. [9]
В возрасте 18 лет Роммель присоединился к Вюртембергскому пехотному полку № 124 в Вайнгартене в качестве фенриха ( прапорщика ) в 1910 году, обучаясь в Офицерской кадетской школе в Данциге . [10] Он окончил учёбу в ноябре 1911 года и был произведён в лейтенанты в январе 1912 года и был назначен в 124-й пехотный полк в Вайнгартене . [11] Он был отправлен в Ульм в марте 1914 года в 49-й полевой артиллерийский полк, XIII (Королевский Вюртембергский) корпус , в качестве командира батареи. Он вернулся в 124-й, когда была объявлена война. [12] Во время учёбы в кадетской школе Роммель встретил свою будущую жену, 17-летнюю Люсию (Люси) Марию Моллин (1894–1971), итальянского и польского происхождения. [13]
Во время Первой мировой войны Роммель воевал во Франции , а также в румынской (особенно во второй битве в долине Жиу ) и итальянской кампаниях . Он успешно применил тактику проникновения через вражеские линии с помощью сильного прикрывающего огня в сочетании с быстрым наступлением, а также быстрого продвижения вперед на фланговую позицию, чтобы оказаться в тылу вражеских позиций, чтобы достичь тактической внезапности. [14] Его первый боевой опыт состоялся 22 августа 1914 года в качестве командира взвода под Верденом, когда — застигнув французский гарнизон врасплох — Роммель и трое его людей открыли по ним огонь, не приказав остальной части своего взвода идти вперед. [15] Армии продолжали перестрелки в открытых боях в течение всего сентября, поскольку статичная траншейная война, типичная для Первой мировой войны, была еще в будущем. [16] За свои действия в сентябре 1914 года и январе 1915 года Роммель был награжден Железным крестом второго класса. [17] Роммель был повышен до обер-лейтенанта (первого лейтенанта) и переведен в недавно созданный Королевский Вюртембергский горный батальон Альпийского корпуса в сентябре 1915 года в качестве командира роты. [18] В ноябре 1916 года в Данциге Роммель и Люсия поженились. [19]
В августе 1917 года его подразделение участвовало в битве за гору Косна , сильно укрепленный объект на границе между Венгрией и Румынией, который они взяли после двух недель тяжелых подъемов. [20] Затем горный батальон был назначен на фронт Изонцо , в горной местности в Италии. Наступление, известное как битва при Капоретто , началось 24 октября 1917 года. [21] Батальон Роммеля, состоящий из трех стрелковых рот и пулеметного подразделения, был частью попытки занять вражеские позиции на трех горах: Коловрат , Матажур и Стол . [22] За два с половиной дня, с 25 по 27 октября, Роммель и его 150 человек захватили 81 орудие и 9000 человек (включая 150 офицеров), потеряв шесть убитых и 30 раненых. [23] Роммель добился этого замечательного успеха, воспользовавшись преимуществами местности, чтобы обойти итальянские войска с фланга, атакуя с неожиданных направлений или из-за линий противника, и взяв на себя инициативу атаковать, когда у него был приказ об обратном. В одном случае итальянские войска, застигнутые врасплох и полагавшие, что их линии рухнули, сдались после короткой перестрелки. [24] В этом сражении Роммель помог пионеру тактики инфильтрации , новой формы маневренной войны, которая только что была принята немецкими армиями, а позже и иностранными армиями, [25] и позже описанной некоторыми как блицкриг без танков. [26] Но он не сыграл никакой роли в раннем принятии блицкрига во Второй мировой войне. [27]
Действуя в качестве авангарда при взятии Лонгароне 9 ноября, Роммель снова решил атаковать гораздо меньшими силами. Убежденная, что она окружена целой немецкой дивизией, 1-я итальянская пехотная дивизия — 10 000 человек — сдалась Роммелю. За это и свои действия в Матажуре он получил орден Pour le Mérite . [25]
В январе 1918 года Роммель был повышен до звания гауптмана (капитана) и назначен на штабную должность в 64-м армейском корпусе , где он прослужил до конца войны. [28]
Роммель оставался в 124-м полку до октября 1920 года. [29] [23] Полк участвовал в подавлении беспорядков и гражданских волнений, которые происходили по всей Германии в то время. [30] Везде, где это было возможно, Роммель избегал применения силы в этих столкновениях. [31] В 1919 году он был ненадолго отправлен во Фридрихсхафен на Боденском озере, где он восстановил порядок «чистой силой личности» в 32-й роте внутренней безопасности, которая состояла из мятежных и прокоммунистических моряков. [32] Он решил не штурмовать близлежащий город Линдау , который был взят революционными коммунистами. [33] Вместо этого Роммель вел переговоры с городским советом и сумел вернуть его законному правительству дипломатическими средствами. [34] [35] За этим последовала его оборона Швебиш-Гмюнда , снова бескровная. [36] Затем он был направлен в Рур, где Красная Армия была ответственна за разжигание беспорядков. Историк Раффаэль Шек [de] хвалит Роммеля как хладнокровного и умеренного человека, исключительного среди многочисленных захватов революционных городов регулярными и нерегулярными частями и связанного с этим массового насилия. [34]
По словам Рейта, этот период дал Роммелю неизгладимое впечатление, что «все в этой республике сражались друг с другом», а также непосредственный опыт людей, которые пытались превратить Германию в социалистическую республику по советским образцам. Есть сходство с опытом Гитлера: как и Роммель, Гитлер знал солидарность позиционной войны, а затем участвовал в подавлении рейхсвером Первой и Второй Баварских советских республик . Таким образом, потребность в национальном единстве стала решающим наследием Первой мировой войны. [35] Брайтон отмечает, что, хотя оба верили в миф об ударе в спину , Роммель смог добиться успеха, используя мирные методы, потому что он видел проблему, связанную с экономическими проблемами и пустыми желудками, а не с иудео-большевизмом, который правые солдаты, такие как Гитлер, обвиняли в хаосе в Германии. [37]
1 октября 1920 года Роммель был назначен командиром роты 13-го пехотного полка в Штутгарте, и занимал эту должность в течение следующих девяти лет. [29] Затем он был назначен на должность инструктора в Дрезденской пехотной школе с 1929 по 1933 год; в это время, в апреле 1932 года, он был повышен до майора. [23] Находясь в Дрездене, он написал руководство по пехотной подготовке, опубликованное в 1934 году. В октябре 1933 года он был повышен до оберстлейтенанта (подполковника) и получил свое следующее командование — 3-й егерский батальон 17-го пехотного полка, дислоцированный в Госларе . [38] Здесь он впервые встретился с Гитлером, который провел инспекцию своих войск 30 сентября 1934 года. [39]
В сентябре 1935 года Роммель был переведен в Военную академию в Потсдаме в качестве инструктора, где прослужил следующие три года. [40] Его книга Infanterie greift an ( Атака пехоты ), описание его военного опыта вместе с его анализом, была опубликована в 1937 году. Она стала бестселлером, который, по словам Шека, позже «оказал огромное влияние» на многие армии мира. [34] [41] Адольф Гитлер был одним из многих людей, у которых был экземпляр. [42]
Услышав о репутации Роммеля как выдающегося военного инструктора, в феврале 1937 года Гитлер назначил его офицером связи военного министерства с Гитлерюгендом, отвечающим за военную подготовку. Здесь Роммель столкнулся с Бальдуром фон Ширахом , лидером Гитлерюгенда, по поводу подготовки, которую должны были получить мальчики. [43] Пытаясь выполнить миссию, возложенную на него военным министерством, [44] Роммель дважды предлагал план, который фактически подчинил бы Гитлерюгенд армии, выведя его из-под контроля НСДАП. Это противоречило явно выраженным желаниям Шираха. Ширах обратился напрямую к Гитлеру; в результате Роммель был тихо отстранен от проекта в 1938 году. [45] 1 августа 1937 года он был повышен до звания оберста (полковника), а в 1938 году, после аншлюса , он был назначен комендантом Терезианской военной академии в Винер-Нойштадте . [46]
В октябре 1938 года Гитлер специально запросил, чтобы Роммель был откомандирован командовать Führerbegleitbatallion (его эскортный батальон). [47] Это подразделение сопровождало Гитлера всякий раз, когда он выезжал за пределы Германии. [39] В этот период Роммель удовлетворял свой интерес к инженерии и механике, изучая внутреннюю работу и обслуживание двигателей внутреннего сгорания и крупнокалиберных пулеметов. [48] В свободное время он запоминал таблицы логарифмов , а также любил кататься на лыжах и заниматься другими видами спорта на открытом воздухе. [49] Ян Ф. Беккет пишет, что к 1938 году Роммель склонился к некритическому принятию нацистского режима, цитируя письмо Роммеля своей жене, в котором он заявил: «Немецкий вермахт — меч нового немецкого мировоззрения», как реакцию на речь Гитлера. [50]
Во время своего визита в Швейцарию в 1938 году Роммель сообщил, что швейцарские солдаты, с которыми он встречался, продемонстрировали «замечательное понимание нашей еврейской проблемы». [51] Американский писатель и биограф Роммеля Дэниел Аллен Батлер отмечает, что он разделял точку зрения (популярную в Германии и многих европейских странах в то время), что как народ евреи были лояльны к себе, а не к нациям, в которых они жили. Несмотря на этот факт, другие свидетельства показывают, что он считал нацистские расовые идеологии мусором. [52] Историк Аларик Сирл отмечает, что Роммель знал официальную позицию режима, но в этом случае фраза была двусмысленной, и нет никаких доказательств после или до этого события, что он когда-либо симпатизировал антисемитизму нацистского движения. [53] Сын Роммеля Манфред Роммель заявил в документальном фильме «Настоящий Роммель» , выпущенном в 2001 году каналом Channel 4 , что его отец «смотрел бы в другую сторону», когда сталкивался с антиеврейским насилием на улицах. Но, согласно документальному фильму, Роммель потребовал доказательства «арийского происхождения» от итальянского парня своей незаконнорожденной дочери Гертруды. [54] [55] По словам Реми, во время пребывания Ромме в Госларе он неоднократно конфликтовал с СА, члены которой терроризировали евреев и инакомыслящих граждан Гослара. После чистки Рёма он ошибочно полагал, что худшее уже позади, хотя ограничения на еврейский бизнес все еще вводились, а агитация против их общины продолжалась. По словам Реми, Манфред Роммель рассказывает, что его отец знал об антисемитизме правительства и втайне не соглашался с ним, но к тому времени он уже не вел активной кампании в защиту евреев. [56] Однако Ури Авнери отмечает, что даже когда Роммель был офицером низкого ранга, он защищал евреев, живших в его округе. [57] Манфред Роммель рассказывает Stuttgarter Nachrichten , что их семья жила на изолированных военных землях, но знала о дискриминации евреев, которая происходила за их пределами. Они не могли предвидеть чудовищность надвигающихся зверств, о которых узнали гораздо позже. [58]
В какой-то момент Роммель написал своей жене, что у Гитлера была «магнетическая, может быть, гипнотическая сила», которая коренилась в вере Гитлера в то, что он «призван Богом», и Гитлер иногда «говорил из глубины своего существа [...] как пророк ». [59]
Роммель был повышен до генерал-майора 23 августа 1939 года и назначен командующим Führerbegleitbatallion , которому было поручено охранять Гитлера и его полевой штаб во время вторжения в Польшу , которое началось 1 сентября. [60] По словам Реми, личные письма Роммеля того времени показывают, что он не понимал истинной натуры и намерений Гитлера, поскольку он быстро перешел от предсказания быстрого мирного урегулирования напряженности к одобрению реакции Гитлера («бомбы будут отбиты бомбами») на инцидент в Гляйвице (операция под ложным флагом, организованная Гитлером и использованная в качестве предлога для вторжения). [61] Гитлер проявлял личный интерес к кампании, часто перемещаясь близко к фронту в Führersonderzug (штабном поезде). [62] Роммель присутствовал на ежедневных военных инструктажах Гитлера и сопровождал его повсюду, используя возможность наблюдать воочию использование танков и других моторизованных подразделений. [63] 26 сентября Роммель вернулся в Берлин, чтобы создать новый штаб для своего подразделения в рейхсканцелярии . [64] Роммель ненадолго вернулся в оккупированную Варшаву 5 октября, чтобы подготовиться к немецкому параду победы. [65] В письме к жене он утверждал, что оккупация нацистской Германией была «вероятно встречена с облегчением» жителями разрушенного города и что они были «спасены». [66] [67]
После вторжения в Польшу Роммель начал лоббировать командование одной из немецких танковых дивизий , которых тогда было всего десять. [68] Успехи Роммеля в Первой мировой войне основывались на внезапности и маневре, двух элементах, для которых новые танковые части идеально подходили. [69] Роммель получил повышение до генеральского звания от Гитлера раньше более старших офицеров. Роммель получил командование, к которому стремился, несмотря на то, что ранее ему отказало кадровое управление армии, которое вместо этого предложило ему командование горной дивизией. [70] По словам Питера Каддика-Адамса , его поддерживали Гитлер, влиятельный командующий Четырнадцатой армией Вильгельм Лист (тоже вюртембергский средний класс «военный аутсайдер») и, вероятно, Хайнц Гудериан , командующий XIX армейским корпусом . [71]
Вопреки военному протоколу, это повышение в звании усилило растущую репутацию Роммеля как одного из любимых командиров Гитлера, [72] хотя его позднее выдающееся руководство во Франции подавило жалобы на его саморекламу и политические интриги. [73] 7-я танковая дивизия недавно была преобразована в бронетанковую дивизию, состоящую из 218 танков в трех батальонах (таким образом, один танковый полк вместо двух, назначенных стандартной танковой дивизии), [74] с двумя стрелковыми полками, мотоциклетным батальоном, инженерным батальоном и противотанковым батальоном. [75] Приняв командование 10 февраля 1940 года, Роммель быстро отправил свое подразделение на отработку маневров, которые им понадобятся в предстоящей кампании. [76]
Вторжение началось 10 мая 1940 года. На третий день Роммель и передовые части его дивизии вместе с отрядом 5-й танковой дивизии достигли Мааса , где обнаружили, что мосты уже разрушены (Гудериан и Георг-Ганс Рейнхардт достигли реки в тот же день). [77] [78] Роммель активно действовал на передовых позициях, руководя усилиями по переправе, которые поначалу были безуспешными из-за подавляющего огня французов на другом берегу реки. Роммель подтянул танки и зенитные части для обеспечения контрогня и поджег близлежащие дома, чтобы создать дымовую завесу. Он отправил пехоту на резиновых лодках, присвоил мостовое снаряжение 5-й танковой дивизии, лично схватил легкий пулемет, чтобы отбить французскую контратаку, поддерживаемую танками, и сам спустился в воду, подбадривая саперов и помогая связывать понтоны. [79] [80] К 16 мая Роммель достиг Авена и, вопреки приказу, двинулся на Като. [81] Той ночью французский II армейский корпус был разбит, а 17 мая войска Роммеля взяли 10 000 пленных, потеряв при этом 36 человек. Он был удивлен, узнав, что только его авангард последовал за его бурным натиском. Верховное командование и Гитлер были крайне обеспокоены его исчезновением, хотя и наградили его Рыцарским крестом. Успехи Роммеля (и Гудериана) и новые возможности, предоставляемые новым танковым войском, приветствовались небольшим числом генералов, но беспокоили и парализовали остальных. [82]
20 мая Роммель достиг Арраса . [83] Генерал Герман Гот получил приказ обойти город и таким образом изолировать его британский гарнизон. Он приказал 5-й танковой дивизии двинуться на запад, а 7-й танковой дивизии — на восток, прикрываемой дивизией СС «Мертвая голова» . [84] На следующий день британцы начали контратаку в битве при Аррасе . Она провалилась, и британцы отступили. [85]
24 мая генерал- полковник Герд фон Рундштедт и генерал-полковник Гюнтер фон Клюге отдали приказ об остановке, который Гитлер одобрил. [86] Причина этого решения до сих пор является предметом споров. [87] [88] [89] Приказ об остановке был отменен 26 мая. [88] 7-я танковая дивизия продолжила наступление, достигнув Лилля 27 мая. [90] Осада Лилля продолжалась до 31 мая, когда французский гарнизон численностью 40 000 человек сдался. Роммеля вызвали в Берлин для встречи с Гитлером. Он был единственным командиром дивизии, присутствовавшим на совещании по планированию Fall Rot (плана Red), второй фазы вторжения во Францию. К этому времени эвакуация из Дюнкерка была завершена; более 338 000 солдат союзников были эвакуированы через Ла-Манш, хотя им пришлось оставить всю свою тяжелую технику и транспортные средства. [91]
Роммель, возобновивший наступление 5 июня, двинулся к реке Сена , чтобы захватить мосты около Руана . Продвинувшись на 100 километров (60 миль) за два дня, дивизия достигла Руана, где обнаружила, что его защищают три французских танка, которым удалось уничтожить несколько немецких танков, прежде чем их вывели из строя. Немецкие войска, разгневанные этим сопротивлением, запретили пожарным бригадам доступ в горящий район старой нормандской столицы, и в результате большая часть исторического квартала была превращена в пепел. [92] По словам Дэвида Фрейзера , Роммель приказал немецкой артиллерии бомбардировать город в качестве «огненной демонстрации». [93] Согласно одному из свидетельств, дым от горящего Руана был настолько интенсивным, что достиг Парижа. [94] Дэниел Аллен Батлер утверждает, что мосты в город были уже разрушены. После падения города как чернокожие гражданские лица, так и колониальные войска были без суда и следствия казнены 9 июня неизвестными немецкими подразделениями. [95] [96] [97] Число убитых чернокожих гражданских лиц и пленных оценивается примерно в 100 человек. [98] По данным Батлера и Шоуолтера, Руан пал под натиском 5-й танковой дивизии, в то время как Роммель продвигался от Сены к Ла-Маншу. [99] [100] 10 июня Роммель достиг побережья около Дьепа , отправив Готу сообщение « Bin an der Küste » («Я на берегу»). [101] 17 июня 7-й танковой дивизии было приказано наступать на Шербур , где проходила дополнительная британская эвакуация. Дивизия продвинулась на 240 км (150 миль) за 24 часа, и после двух дней обстрелов французский гарнизон сдался 19 июня. [102] Скорость и внезапность, которых ей постоянно удавалось достичь, вплоть до того, что и противник, и Верховное командование сухопутных войск (OKH; по-немецки «Верховное командование сухопутных войск») порой теряли ее местонахождение, заслужили 7-й танковой дивизии прозвище Gespensterdivision («дивизия-призрак»). [103]
После подписания перемирия с Францией 22 июня дивизия была переведена в резерв, сначала на Сомму, а затем в Бордо для переоснащения и подготовки к Unternehmen Seelöwe ( Операция «Морской лев» ), запланированному вторжению в Британию. [104] Это вторжение впоследствии было отменено, поскольку Германия не смогла добиться превосходства в воздухе, необходимого для успешного исхода, в то время как Кригсмарине значительно уступал по численности Королевскому флоту. [105]
6 февраля 1941 года Роммель был назначен командующим нового Африканского корпуса ( Deutsches Afrika Korps ; DAK), состоящего из 5-й легкой дивизии (позже переименованной в 21-ю танковую дивизию ) и 15-й танковой дивизии . [106] Три дня спустя он был повышен до генерал-лейтенанта и 12 февраля вылетел в Триполи . [107] DAK был отправлен в Ливию в рамках операции «Sonnenblume» для поддержки итальянских войск, которые были полностью разбиты силами Британского Содружества в ходе операции «Компас» . [107] [N 1] Его усилия в кампании в Западной пустыне принесли Роммелю прозвище «Лис пустыни» от журналистов с обеих сторон войны. [108] [N 2] Союзными войсками в Африке командовал генерал Арчибальд Уэйвелл , главнокомандующий Ближневосточным командованием . [109]
Роммель и его войска технически подчинялись итальянскому главнокомандующему генералу Итало Гарибольди . [106] Не согласившись с приказами Верховной команды вермахта (ОКВ, верховное командование вооруженных сил Германии) занять оборонительную позицию вдоль линии фронта в Сирте , Роммель прибег к уловкам и неподчинению, чтобы перенести войну на сторону британцев. [110] По словам Реми, Генеральный штаб пытался замедлить его, но Гитлер поощрял его наступать — выражение конфликта, который существовал между Гитлером и руководством армии с момента вторжения в Польшу. [111] Он решил начать ограниченное наступление 24 марта с 5-й легкой дивизией при поддержке двух итальянских дивизий. [112] Этот удар не был ожидаем британцами, у которых были разведданные «Ультра» , показывающие, что у Роммеля был приказ оставаться в обороне по крайней мере до мая, когда должна была прибыть 15-я танковая дивизия. [113]
Тем временем британские силы Western Desert были ослаблены переброской в середине февраля трех дивизий для битвы за Грецию . [114] Они отступили к Мерса-эль-Брега и начали возводить оборонительные сооружения. [115] После дня ожесточенных боев 31 марта немцы захватили Мерса-эль-Брега. [116] Разделив свои силы на три группы, Роммель возобновил наступление 3 апреля. Бенгази пал той ночью, когда британцы отступили из города. [117] [118] Гарибольди, который приказал Роммелю оставаться в Мерса-эль-Брега, был в ярости. Роммель был столь же решителен в своем ответе, сказав Гарибольди: «Нельзя упускать уникальные возможности ради пустяков». [119] От генерала Франца Гальдера пришел сигнал, напомнивший Роммелю, что он должен остановиться в Мерса-эль-Брега. Зная, что Гарибольди не говорит по-немецки, Роммель сказал ему, что это сообщение дает ему полную свободу действий. Гарибольди отступил. [120] На протяжении всей кампании поставки топлива были проблематичными, так как бензина не было в наличии на месте; его приходилось привозить из Европы на танкерах, а затем везти по дороге туда, где он был нужен. [121] [122] Продовольствия и пресной воды также не хватало, и было трудно перемещать танки и другое оборудование по бездорожью через пески. [123] Киренаика была захвачена к 8 апреля, за исключением портового города Тобрук , который был осажден 11 апреля. [124] [125]
Осада Тобрука технически не была осадой, так как защитники все еще могли перебрасывать припасы и подкрепления в город через порт. [126] Роммель знал, что, захватив порт, он мог значительно сократить длину своих линий снабжения и увеличить общую пропускную способность порта, которая была недостаточной даже для повседневных операций и составляла лишь половину от необходимой для наступательных операций. [127] Город, который был сильно укреплен итальянцами во время их 30-летней оккупации, был занят гарнизоном из 36 000 солдат Содружества, [128] под командованием австралийского генерал-лейтенанта Лесли Морсхеда . [129] Надеясь застать защитников врасплох, Роммель предпринял неудачную атаку 14 апреля. [130]
Роммель запросил подкрепления, но ОКВ, тогда завершавшее подготовку к операции «Барбаросса» , отказалось. [131] Генерал Фридрих Паулюс , глава оперативного отдела ОКХ, прибыл 25 апреля, чтобы оценить ситуацию. [132] Он присутствовал при второй неудачной атаке на город 30 апреля. 4 мая Паулюс приказал не предпринимать дальнейших попыток взять Тобрук прямым штурмом. [133] После неудачной контратаки в ходе операции «Краткость» в мае [134] Уэйвелл начал операцию «Бэттлэкс» 15 июня; эта атака также была отбита. [135] Поражение привело к тому, что Черчилль заменил Уэйвелла генералом Клодом Окинлеком в качестве командующего театром военных действий. [136]
В августе Роммель был назначен командующим недавно созданной танковой армии «Африка» , а Фриц Байерляйн стал его начальником штаба. [137] Африканский корпус, состоящий из 15-й танковой дивизии и 5-й легкой дивизии, теперь усиленной и переименованной в 21-ю танковую дивизию, был передан под командование генерал-лейтенанта Людвига Крювеля . В дополнение к Африканскому корпусу, танковая группа Роммеля имела 90-ю легкую дивизию и четыре итальянские дивизии, три пехотные дивизии, окружавшие Тобрук, и одну, удерживавшую Бардию. Две итальянские бронетанковые дивизии, сформированные в итальянский XX моторизованный корпус под командованием генерала Гастоне Гамбары , находились под итальянским контролем. [138] Два месяца спустя Гитлер решил, что ему нужны немецкие офицеры для лучшего контроля над средиземноморским театром военных действий, и назначил фельдмаршала Альберта Кессельринга главнокомандующим на юге. Кессельрингу было приказано взять под контроль воздух и море между Африкой и Италией. [138]
После успеха в Battleaxe Роммель вновь сосредоточился на захвате Тобрука. Он подготовил новое наступление, которое должно было начаться между 15 и 20 ноября. [139] Тем временем Окинлек реорганизовал силы союзников и усилил их до двух корпусов, XXX и XIII , которые сформировали британскую Восьмую армию . Она была передана под командование Алана Каннингема . [140] 18 ноября 1941 года Окинлек начал операцию «Крестоносец» , крупное наступление по освобождению Тобрука. [141] 20 ноября Роммель неохотно решил отменить запланированное наступление на Тобрук. [142]
За четыре дня тяжелых боев Восьмая армия потеряла 530 танков, а Роммель — только 100. [143] Желая воспользоваться остановкой британцев и их очевидной дезорганизацией, 24 ноября Роммель контратаковал вблизи египетской границы в ходе операции, которая стала известна как «рывок к проволоке». Каннингем попросил у Окинлека разрешения отступить в Египет, но Окинлек отказался и вскоре заменил Каннингема на посту командующего Восьмой армией генерал-майором Нилом Ритчи . [144] [145] Немецкая контратака застопорилась, поскольку она превзошла свои запасы и встретила усиливающееся сопротивление, и была подвергнута критике со стороны немецкого верховного командования и некоторых офицеров штаба Роммеля. [146]
Пока Роммель вторгался в Египет, оставшиеся силы Содружества к востоку от Тобрука угрожали слабым линиям Оси там. Не имея возможности добраться до Роммеля в течение нескольких дней, начальник штаба Роммеля Зигфрид Вестфаль приказал 21-й танковой дивизии отступить, чтобы поддержать осаду Тобрука. 27 ноября британская атака на Тобрук соединилась с защитниками, и Роммель, понесший потери, которые было нелегко восполнить, был вынужден сосредоточиться на перегруппировке дивизий, которые атаковали в Египет. К 7 декабря Роммель отступил на оборонительную линию в Газале, к западу от Тобрука, все это время находясь под сильным натиском ВВС пустыни . [147] Союзники продолжали оказывать давление, и Роммель был вынужден отступить на исходные позиции, которые он занимал в марте, достигнув Эль-Агейлы в декабре 1941 года. [148] Британцы отвоевали почти всю Киренаику, но отступление Роммеля резко сократило его линии снабжения. [149]
5 января 1942 года Африканский корпус получил 55 танков и новые поставки, и Роммель начал планировать контратаку, которую он начал 21 января. [150] [151] Застигнутые врасплох, союзники потеряли более 110 танков и другой тяжелой техники. Силы Оси отбили Бенгази 29 января и Тимими 3 февраля, при этом союзники отступили на оборонительную линию прямо перед районом Тобрука к югу от прибрежного города Газала. [152] В период с декабря 1941 года по июнь 1942 года у Роммеля была превосходная информация о расположении и намерениях сил Содружества. Боннер Феллерс , военный атташе США в Египте, отправлял подробные отчеты в Государственный департамент США , используя скомпрометированный код. [153]
После успехов Кессельринга в создании локального превосходства в воздухе вокруг британских военно-морских и авиабаз на Мальте в апреле 1942 года, возросший поток поставок достиг сил Оси в Африке. [154] С усилением своих сил Роммель задумал крупную наступательную операцию на конец мая. Он знал, что британцы также планируют наступательные операции, и надеялся упредить их. [155] Ранним днем 26 мая 1942 года Роммель первым атаковал, и началась битва при Газале . [156] Под покровом темноты основная часть моторизованных и бронетанковых сил Роммеля двинулась на юг, чтобы обойти левый фланг британцев, подойдя к ним сзади и атаковав на севере следующим утром. [157]
30 мая Роммель возобновил наступление, [158] а 1 июня Роммель принял капитуляцию около 3000 солдат Содружества. [159] 6 июня войска Роммеля атаковали опорный пункт Свободной Франции в битве при Бир-Хакейме , но защитники продолжали отражать атаку, пока наконец не эвакуировались 10 июня. [160] Затем Роммель переместил свою атаку на север; находясь под угрозой полной отсечения, британцы 14 июня начали отступление на восток в сторону Египта, так называемый «Газалийский галоп». [161]
Наступление на Тобрук началось на рассвете 20 июня, и британцы сдались на рассвете следующего дня. [162] Силы Роммеля захватили 32 000 солдат Содружества, порт и огромное количество припасов. [163] Только при падении Сингапура , в начале того же года, было захвачено больше солдат Британского Содружества одновременно. 22 июня Гитлер повысил Роммеля до генерал-фельдмаршала за эту победу. [164] После своего успеха в Газале и Тобруке, Роммель хотел воспользоваться моментом и не дать 8-й армии шанса перегруппироваться. [165] Он настоятельно утверждал, что танковая армия должна наступать в Египет и двигаться к Александрии и Суэцкому каналу , поскольку это отдаст почти все средиземноморское побережье в руки Оси и, по словам Роммеля, потенциально приведет к захвату с юга нефтяных месторождений на Кавказе и Ближнем Востоке . [166]
Успех Роммеля в Тобруке обернулся против него, поскольку Гитлер больше не считал необходимым продолжать операцию «Геркулес» , предполагаемое наступление на Мальту. [167] Окинлек освободил Ритчи от командования Восьмой армией 25 июня и временно принял командование на себя. [168] Роммель знал, что задержка пойдет только на пользу британцам, которые продолжали получать поставки быстрее, чем Роммель мог надеяться. Он начал атаку на сильно укрепленный город Мерса-Матрух , который Окинлек обозначил как позицию для отступления, окружив его 28 июня. [169] Крепость пала перед немцами 29 июня. В дополнение к запасам топлива и других припасов британцы бросили сотни танков и грузовиков. Те, которые были в рабочем состоянии, были введены в эксплуатацию танковой армией , которая к тому времени полагалась на британские грузовики для половины своих перевозок. [170]
Роммель продолжил преследование Восьмой армии, которая отступила на хорошо подготовленные оборонительные позиции в Эль-Аламейне . Этот регион является естественным узким местом, где впадина Каттара создает относительно короткую линию обороны, которую нельзя было обойти с юга из-за крутого уступа. В это время немцы подготовили многочисленные пропагандистские открытки и листовки для египетского и сирийского населения, призывая их «изгнать англичан из городов», предупреждая их о «еврейской опасности», и одна листовка, напечатанная тиражом 296 000 экземпляров и направленная на Сирию, среди прочего гласила:
Потому что маршал Роммель во главе храбрых войск Оси уже громит последние ворота власти Англии! Арабы! Помогите своим друзьям достичь их цели: уничтожить англо-еврейско-американскую тиранию! [171]
1 июля началась Первая битва при Эль-Аламейне . У Роммеля было около 100 доступных танков. Союзники смогли добиться локального превосходства в воздухе, тяжелые бомбардировщики атаковали 15-ю и 21-ю танковые дивизии, которые также были задержаны песчаной бурей. 90-я легкая дивизия отклонилась от курса и была прижата огнем южноафриканской артиллерии. Роммель продолжал попытки наступать еще два дня, но повторные вылеты ВВС пустыни означали, что он не смог добиться прогресса. [172] 3 июля он записал в своем дневнике, что его силы «иссякли». [173] Атаки 21-й танковой дивизии 13 и 14 июля были отбиты, а австралийская атака 16–17 июля сдерживалась с трудом. [174] В течение первой половины июля Окинлек концентрировал атаки на итальянской 60-й пехотной дивизии Сабрата в Тель-эль-Эйсе. Хребет был захвачен 26-й австралийской бригадой 16 июля. [175] Обе стороны несли схожие потери в течение месяца, но ситуация со снабжением Оси оставалась менее благоприятной. Роммель понял, что ситуация меняется. [176] Перерыв в действиях произошел в конце июля, когда обе стороны отдохнули и перегруппировались. [177]
Готовясь к новому наступлению, британцы заменили Окинлека генералом Гарольдом Александром 8 августа. Бернард Монтгомери был назначен новым командующим Восьмой армией в тот же день. Восьмая армия изначально была поручена генералу Уильяму Готту , но он погиб, когда его самолет был сбит 7 августа. [178] Роммель знал, что британский конвой, перевозивший более 100 000 тонн припасов, должен был прибыть в сентябре. [179] Он решил начать атаку в конце августа с 15-й и 21-й танковыми дивизиями, 90-й легкой дивизией и итальянским XX моторизованным корпусом в наступлении через южный фланг линий Эль-Аламейна. [180] Ожидая атаки скорее раньше, чем позже, Монтгомери укрепил хребет Алам-эль-Хальфа с 44-й дивизией и расположил 7-ю бронетанковую дивизию примерно в 25 километрах (15 миль) к югу. [181]
Битва при Алам-эль-Хальфе началась 30 августа. Местность не оставила Роммелю иного выбора, кроме как следовать той же тактике, что и в предыдущих сражениях: основная часть сил попыталась обойти с юга, в то время как второстепенные атаки были нанесены по оставшейся части фронта. Потребовалось гораздо больше времени, чем предполагалось, чтобы пройти через минные поля в южном секторе, и танки увязли в неожиданных участках зыбучих песков (Монтгомери организовал для Роммеля получение фальсифицированной карты местности). [182] [183] Под сильным огнем британской артиллерии и авиации, а также перед лицом хорошо подготовленных позиций, которые Роммель не мог надеяться обойти с фланга из-за нехватки топлива, атака застопорилась. К 2 сентября Роммель понял, что битву выиграть невозможно, и решил отступить. [184]
Ночью 3 сентября 2-я новозеландская дивизия и 7-я бронетанковая дивизия, расположенные севернее, вступили в атаку, но были отбиты в яростном арьергардном бою 90-й легкой дивизией. Монтгомери отменил дальнейшие действия, чтобы сохранить свои силы и дать возможность своим войскам продолжить подготовку в пустыне. [185] В ходе атаки Роммель понес потери в 2940 человек и потерял 50 танков, примерно столько же орудий и 400 грузовиков, жизненно важных для снабжения и передвижения. Британские потери, за исключением потерь танков в 68 единиц, были намного меньше, что еще больше усугубило численное превосходство танковой армии «Африка» . Воздушные силы пустыни нанесли наибольший урон войскам Роммеля. Теперь он понял, что войну в Африке выиграть невозможно. [186] Физически истощенный и страдающий от инфекции печени и низкого кровяного давления, Роммель вылетел домой в Германию, чтобы поправить здоровье. [187] [188] Генерал Георг Штумме был оставлен командующим в отсутствие Роммеля. [179]
Улучшенная расшифровка британской разведкой (см. Ultra ) означала, что союзники заранее знали практически о каждом средиземноморском конвое, и только 30 процентов поставок проходили через него. [189] Кроме того, Муссолини перенаправил поставки, предназначенные для фронта, в свой гарнизон в Триполи и отказался выпустить какие-либо дополнительные войска Роммелю. [190] Растущее превосходство союзников в воздухе и нехватка топлива привели к тому, что Роммель был вынужден занять более оборонительную позицию, чем ему хотелось бы, для второй битвы при Эль-Аламейне . [191] Немецкая оборона к западу от города включала минное поле глубиной восемь километров (пять миль) с главной оборонительной линией — сама по себе глубиной в несколько тысяч ярдов — к западу от нее. [192] Это, как надеялся Роммель, позволит его пехоте удерживать линию в любой точке, пока моторизованные и бронетанковые части в резерве не смогут выдвинуться и контратаковать любые прорывы союзников. [193] Британское наступление началось 23 октября. Штумме, командовавший в отсутствие Роммеля, умер от, по-видимому, сердечного приступа во время осмотра фронта 24 октября, и Роммелю было приказано вернуться из своего отпуска по болезни, и он прибыл 25-го. [194] Намерение Монтгомери состояло в том, чтобы расчистить узкий проход через минное поле в северной части обороны, в районе, называемом Кидни-Ридж, с ложным ударом на юг. К концу 25 октября у 15-й танковой дивизии, оборонявшей этот сектор, оставалось всего 31 исправный танк из первоначальных 119. [195] 26 октября Роммель перебросил 21-ю танковую дивизию и дивизию «Ариете» на север, чтобы укрепить сектор. 28 октября Монтгомери переключил свое внимание на побережье, приказав своим 1-й и 10-й бронетанковым дивизиям попытаться обойти и отрезать Роммелю линию отступления. Тем временем Роммель сосредоточил свою атаку на выступе союзников у хребта Кидни, нанеся тяжелые потери. Однако у Роммеля оставалось всего 150 боевых танков, а у Монтгомери — 800, многие из которых были «Шерманами» . [196]
Монтгомери, видя, что его бронетанковые бригады теряют танки с пугающей скоростью, остановил крупные атаки до раннего утра 2 ноября, когда он начал операцию Supercharge с массированного артиллерийского обстрела. [197] Из-за больших потерь в танках к концу дня Роммель приказал своим войскам выйти из боя и начать отход. [198] В полночь он сообщил ОКВ о своем решении и получил ответ непосредственно от Гитлера на следующий день: он приказал Роммелю и его войскам удерживать свои позиции до последнего человека. Роммель, который считал, что жизни его солдат никогда не должны растрачиваться понапрасну, был ошеломлен. [199] Роммель первоначально выполнил приказ, но после обсуждений с Кессельрингом и другими он отдал приказ об отступлении 4 ноября. [200] Задержка оказалась дорогостоящей с точки зрения его способности вывести свои войска из Египта. Позже он сказал, что решение об отсрочке было тем, о чем он больше всего сожалел за время своего пребывания в Африке. [201] Тем временем британские 1-я и 7-я бронетанковые дивизии прорвали немецкую оборону и готовились повернуть на север и окружить силы Оси. [202] Вечером 4-го числа Роммель наконец получил от Гитлера приказ об отступлении. [203]
Когда Роммель попытался отвести свои войска до того, как британцы смогли отрезать ему путь к отступлению, он провел ряд задерживающих действий. Сильные дожди замедлили движение и приземлили ВВС Пустыни, что помогло отступлению, однако войска Роммеля находились под давлением преследующей их Восьмой армии и были вынуждены бросить грузовики итальянских войск, оставив их позади. [204] Роммель продолжал отступать на запад, [205] нацелившись на «провал Габес» в Тунисе. [206] Кессельринг резко критиковал решение Роммеля отступать до самого Туниса, поскольку каждый оставленный немцами аэродром увеличивал дальность действия бомбардировщиков и истребителей союзников. Роммель защищал свое решение, указывая на то, что если он попытается занять оборонительную позицию, союзники уничтожат его войска и в любом случае захватят аэродромы; отступление спасло жизни его оставшихся людей и сократило его линии снабжения. К этому времени оставшиеся силы Роммеля сражались в боевых группах с уменьшенной численностью, в то время как силы союзников имели большое численное превосходство и контроль в воздухе. По прибытии в Тунис Роммель с некоторой горечью отметил прибытие в Тунис подкреплений, включая 10-ю танковую дивизию, после вторжения союзников в Марокко. [207]
Достигнув Туниса, Роммель начал атаку против 2-го корпуса США , который угрожал перерезать его линии снабжения на севере Туниса. Роммель нанес сокрушительное поражение американским войскам на перевале Кассерин в феврале, что стало его последней победой на поле боя в войне и его первым боем против армии Соединенных Штатов. [208]
Роммель немедленно повернул назад против британских войск, заняв линию Марет (старые французские оборонительные сооружения на ливийской границе). Пока Роммель находился в Кассерине в конце января 1943 года, итальянский генерал Джованни Мессе был назначен командующим танковой армии «Африка», переименованной в итало-германскую танковую армию в знак признания того факта, что она состояла из одного немецкого и трех итальянских корпусов. Хотя Мессе заменил Роммеля, он дипломатически подчинялся ему, и они сосуществовали в том, что теоретически было одним и тем же командованием. 23 февраля была создана группа армий «Африка» под командованием Роммеля. Она включала итало-германскую танковую армию под командованием Мессе (переименованную в 1-ю итальянскую армию) и немецкую 5-ю танковую армию на севере Туниса под командованием генерала Ганса-Юргена фон Арнима .
Последнее наступление Роммеля в Северной Африке состоялось 6 марта 1943 года, когда он атаковал Восьмую армию в битве при Меденине . [209] Атака была произведена 10-й , 15-й и 21-й танковыми дивизиями. Предупрежденный перехватами «Ультра» , Монтгомери развернул большое количество противотанковых орудий на пути наступления. Потеряв 52 танка, Роммель отменил наступление. [210] 9 марта он вернулся в Германию. [211] [ почему? ] Командование было передано генералу Гансу-Юргену фон Арниму. Роммель так и не вернулся в Африку. [212] Бои там продолжались еще два месяца, до 13 мая 1943 года, когда Мессе сдал группу армий союзникам.
23 июля 1943 года Роммель был переведен в Грецию в качестве командующего группой армий E, чтобы противостоять возможному британскому вторжению. Он прибыл в Грецию 25 июля, но был отозван в Берлин в тот же день после отстранения Муссолини от должности. Это заставило немецкое верховное командование пересмотреть оборонительную целостность Средиземноморья, и было решено, что Роммель должен быть отправлен в Италию в качестве командующего недавно сформированной группой армий B. 16 августа 1943 года штаб Роммеля переехал на озеро Гарда в северной Италии, и он официально принял командование группой, состоящей из 44-й пехотной дивизии , 26-й танковой дивизии и 1-й танковой дивизии СС «Лейбштандарт СС Адольф Гитлер» . Когда 8 сентября Италия объявила о перемирии с союзниками, группа Роммеля приняла участие в операции «Ахсе» , разоружив итальянские войска. [213]
Гитлер встретился с Роммелем и Кессельрингом, чтобы обсудить будущие операции в Италии 30 сентября 1943 года. Роммель настаивал на оборонительной линии к северу от Рима, в то время как Кессельринг был более оптимистичен и выступал за удержание линии к югу от Рима. Гитлер предпочел рекомендацию Кессельринга и поэтому отменил свое предыдущее решение о подчинении сил Кессельринга группе армий Роммеля. 19 октября Гитлер решил, что Кессельринг будет общим командующим войсками в Италии, оттеснив Роммеля. [214]
Роммель ошибочно предсказал, что крах немецкой линии в Италии будет быстрым. 21 ноября Гитлер передал Кессельрингу общее командование итальянским театром, переместив Роммеля и группу армий B в Нормандию во Франции с ответственностью за защиту французского побережья от давно ожидаемого вторжения союзников. [215]
4 ноября 1943 года Роммель стал генеральным инспектором западной обороны. Ему был предоставлен штат, соответствующий командующему группой армий, и полномочия путешествовать, изучать и вносить предложения по улучшению обороны. Гитлер, у которого были разногласия с ним по военным вопросам, намеревался использовать Роммеля как психологический козырь. [216]
В немецком Верховном командовании существовали широкие разногласия относительно того, как лучше всего встретить ожидаемое вторжение союзников в Северную Францию. Главнокомандующий Западом Герд фон Рундштедт считал, что не было способа остановить вторжение вблизи пляжей из-за огневой мощи союзных флотов, как это было испытано в Салерно . [217] Он утверждал, что немецкие танковые войска должны быть сохранены в резерве глубоко внутри страны около Парижа , где они могли бы быть использованы для контратаки силой в более традиционной военной доктрине. Союзникам можно было бы позволить расшириться вглубь Франции, где будет вестись битва за контроль, что позволит немцам окружить союзные войска клещами, отрезав им пути отступления. Он опасался, что разрозненное участие их танковых сил приведет к тому, что они попадут в битву на истощение, в которой они не смогут надеяться выиграть. [217]
Идея удерживать бронетехнику внутри страны для использования в качестве мобильного резерва, из которого они могли бы организовать мощную контратаку, применяла классическое использование бронетанковых формирований, как это было во Франции в 1940 году. Эта тактика все еще была эффективна на Восточном фронте, где контроль над воздухом был важен, но не доминировал в бою. Собственный опыт Роммеля в конце североафриканской кампании показал ему, что немцы не смогут сохранить свою бронетехнику от воздушных атак для такого типа массированного нападения. [217] Роммель считал, что их единственная возможность — противостоять высадке непосредственно на пляжах и контратаковать там до того, как захватчики успеют прочно обосноваться. Хотя были установлены некоторые оборонительные позиции и сделаны огневые точки, Атлантический вал был символической оборонительной линией. Рундштедт признался Роммелю, что это было сделано только в пропагандистских целях. [219]
Прибыв в Северную Францию, Роммель был обескуражен отсутствием завершенных работ. По словам Руге , Роммель находился на штабной должности и не мог отдавать приказы, но он приложил все усилия, чтобы объяснить свой план командирам вплоть до уровня взвода, которые с энтузиазмом подхватили его слова, но «более или менее открытое» противодействие сверху замедлило процесс. [220] Вмешался Рундштедт и поддержал просьбу Роммеля о назначении его командующим. [221] Она была удовлетворена 15 января 1944 года. [220]
Он и его штаб приступили к улучшению укреплений вдоль Атлантического вала с большой энергией и инженерным мастерством. [N 3] [N 4] [N 5] Это был компромисс: теперь Роммель командовал 7-й и 15-й армиями; он также имел власть над 20-километровой полосой прибрежной земли между Зёйдерзе и устьем Луары. Цепочка командования была запутанной: у ВВС и ВМФ были свои собственные начальники, как и у Южной и Юго-Западной Франции и танковой группы; Роммелю также требовалось разрешение Гитлера на использование танковых дивизий. [225] Роммель установил миллионы мин и тысячи танковых ловушек и препятствий на пляжах и по всей сельской местности, в том числе на полях, пригодных для посадки планеров, так называемой спаржи Роммеля [226] (позже союзники противопоставили им шутки Хобарта [227] ). В апреле 1944 года Роммель пообещал Гитлеру, что подготовка будет завершена к 1 мая, но он не смог выполнить обещание. К моменту вторжения союзников подготовка была далека от завершения. Качество некоторых войск, укомплектовывавших их, было низким, и во многих бункерах не хватало боеприпасов. [226]
Рундштедт ожидал, что союзники вторгнутся в Па-де-Кале, потому что это был самый короткий пункт пересечения границы с Британией, его портовые сооружения были необходимы для снабжения крупных сил вторжения, а расстояние от Кале до Германии было относительно коротким. [228] Мнения Роммеля и Гитлера по этому вопросу являются предметом спора между авторами, и оба, по-видимому, изменили свои позиции. [229] [230] [231]
Гитлер колебался между двумя стратегиями. В конце апреля он приказал разместить 1-й танковый корпус СС около Парижа, достаточно далеко вглубь страны, чтобы быть бесполезным для Роммеля, но недостаточно далеко для Рундштедта. Роммель переместил эти танковые соединения под своим командованием как можно дальше вперед, приказав генералу Эриху Марксу , командующему 84-м корпусом, оборонявшим Нормандский участок, перебросить свои резервы на передовую. Рундштедт был готов делегировать большую часть обязанностей Роммелю (центральный резерв был идеей Рундштедта, но он не выступал против какой-либо формы береговой обороны), стратегия Роммеля по линии береговой обороны с бронетанковой поддержкой была отвергнута некоторыми офицерами, в первую очередь Лео Гейром фон Швеппенбургом , которого поддерживал Гудериан. [217] [232] [233] [221] [234] Гитлер пошел на компромисс и дал Роммелю три дивизии (2-ю, 21-ю и 116-ю танковую), позволил Рундштедту сохранить четыре, а остальные три передал группе армий G, не угодив никому. [235]
Союзники организовали сложные обманы для дня Д (см. Операция «Фортитьюд» ), создавая впечатление, что высадка будет в Кале. Хотя сам Гитлер некоторое время ожидал вторжения в Нормандию, Роммель и большинство командующих армией во Франции считали, что будет два вторжения, а главное вторжение произойдет в Па-де-Кале. Роммель вел оборонительные приготовления по всему побережью Северной Франции, особенно сосредоточившись на строительстве укреплений в устье реки Сомма . К дню Д 6 июня 1944 года почти все немецкие штабные офицеры, включая штаб Гитлера, считали, что Па-де-Кале станет основным местом вторжения, и продолжали так думать даже после высадки в Нормандии. [236]
Шторм 5 июня в проливе, казалось, сделал высадку маловероятной, и ряд старших офицеров покинули свои части для учений и различных других мероприятий. 4 июня главный метеоролог 3-го воздушного флота доложил, что погода в проливе была настолько плохой, что в течение двух недель не было возможности предпринять попытку высадки. 5 июня Роммель покинул Францию, а 6 июня он был дома, празднуя 50-летие своей жены. [226] Его отозвали, и он вернулся в свою штаб-квартиру в 10 часов вечера. Тем временем, ранее в тот же день, Рундштедт запросил, чтобы резервы были переданы его командованию. В 10 утра Кейтель сообщил, что Гитлер отказался выделять резервы, но что Рундштедт может переместить 12-ю танковую дивизию СС «Гитлерюгенд» ближе к побережью, при этом танковая учебная дивизия была поставлена в режим ожидания. Позже в тот же день Рундштедт получил разрешение перебросить дополнительные подразделения для подготовки к контратаке, которую Рундштедт решил начать 7 июня. По прибытии Роммель согласился с планом. К ночи Рундштедт, Роммель и Шпайдель продолжали верить, что высадка в Нормандии могла быть отвлекающим маневром, поскольку обманные меры союзников все еще указывали на Кале. Контратака 7 июня не состоялась, поскольку бомбардировки союзников помешали своевременному прибытию 12-го СС. [237] Все это привело в замешательство немецкую командную структуру во Франции в первые часы вторжения в день Д. [238]
К ночи 6 июня союзники захватили пять плацдармов, высадив 155 000 солдат. [239] Союзники высадились на берег и расширили свой плацдарм, несмотря на сильное сопротивление немцев. Роммель считал, что если его армии отойдут от зоны действия огня союзных кораблей, это даст им шанс перегруппироваться и снова вступить в бой позже с лучшими шансами на успех. Хотя ему удалось убедить Рундштедта, им все еще нужно было склонить Гитлера на свою сторону. На встрече с Гитлером в его штабе Wolfsschlucht II в Марживале на севере Франции 17 июня Роммель предупредил Гитлера о неизбежном крахе немецкой обороны, но получил отказ и приказал сосредоточиться на военных операциях. [240] [241]
К середине июля немецкие позиции рушились. 17 июля 1944 года, когда Роммель возвращался из штаба I танкового корпуса СС, истребитель, пилотируемый Чарли Фоксом из 412-й эскадрильи Королевских канадских ВВС [242] , Жаком Ремлингером из 602-й эскадрильи Королевских ВВС [ 243] [244] или Йоханнесом Якобусом ле Ру из 602-й эскадрильи Королевских ВВС [245], обстрелял его штабную машину около Сент-Фуа-де-Монтгомери . Водитель ускорился и попытался съехать с главной дороги, но 20-мм снаряд раздробил ему левую руку, в результате чего машина съехала с дороги и врезалась в деревья. Роммеля выбросило из машины, он получил травмы левой стороны лица осколками стекла и три перелома черепа. [242] [246] Он был госпитализирован с серьезными травмами головы (предположительно, смертельными). [247]
Роль, которую Роммель играл в военном сопротивлении Гитлеру или в заговоре 20 июля, трудно установить, поскольку большинство лидеров, которые были непосредственно вовлечены, не выжили, а документация о планах и подготовке заговорщиков ограничена. [248] [249] Одним из доказательств, указывающих на возможность того, что Роммель пришел поддержать план убийства, было признание генерала Эбербаха своему сыну (подслушанное британскими агентами) во время его нахождения в британском плену, в котором говорилось, что Роммель прямо сказал ему, что Гитлер и его близкие соратники должны быть убиты, потому что это был бы единственный выход для Германии. [250] [251] [252] [253] Этот разговор произошел примерно за месяц до того, как Роммеля принудили к самоубийству.
Другие примечательные доказательства включают документы Рудольфа Хартмана (который пережил более позднюю чистку) и Карла-Генриха фон Штюльпнагеля , которые были среди лидеров военного сопротивления (наряду с начальником штаба Роммеля генералом Гансом Шпайделем , полковником Карлом-Рихардом Коссманном , полковником Эберхардом Финком и подполковником Цезарем фон Хофакером ). Эти документы, случайно обнаруженные историком Кристианом Швейцером в 2018 году во время исследования Рудольфа Хартмана, включают в себя свидетельство очевидца Хартмана о разговоре между Роммелем и Штюльпнагелем в мае 1944 года, а также фотографии встречи в середине мая 1944 года между внутренним кругом сопротивления и Роммелем в доме Коссманна. По словам Хартманна, к концу мая на другой встрече в квартире Хартманна в Марейль-Марли Роммель продемонстрировал «решительную решимость» и явное одобрение плана внутреннего круга. [254] В послевоенном отчете Карла Стрёлина трое друзей Роммеля — обер-бургомистр Штутгарта Стрёлин (который служил с Роммелем в Первую мировую войну), Александр фон Фалькенхаузен и Штюльпнагель — начали попытки привлечь Роммеля к антигитлеровскому заговору в начале 1944 года. По словам Стрёлина, где-то в феврале Роммель согласился оказать свою поддержку сопротивлению. [255]
15 апреля 1944 года новый начальник штаба Роммеля Ганс Шпайдель прибыл в Нормандию и вновь представил Роммеля Штюльпнагелю. [256] Шпайдель ранее был связан с Карлом Герделером , гражданским лидером сопротивления, но не с заговорщиками во главе с Клаусом фон Штауффенбергом , и привлек внимание Штауффенберга только после своего назначения в штаб Роммеля. Заговорщики чувствовали, что им нужна поддержка фельдмаршала на действительной службе. Эрвин фон Вицлебен , который стал бы главнокомандующим вермахта, если бы заговор удался, был фельдмаршалом, но бездействовал с 1942 года. Заговорщики дали Шпайделю указание ввести Роммеля в свой круг. [257] Шпайдель встретился с бывшим министром иностранных дел Константином фон Нейратом и Штрёлином 27 мая в Германии, якобы по просьбе Роммеля, хотя последний не присутствовал. Нейрат и Штрёлин предложили начать немедленные переговоры о капитуляции на Западе, и, по словам Шпайделя, Роммель согласился на дальнейшие обсуждения и подготовку. [241] Примерно в то же время заговорщики в Берлине не знали, что Роммель якобы решил принять участие в заговоре. 16 мая они сообщили Аллену Даллесу , через которого они надеялись вести переговоры с западными союзниками, что на поддержку Роммеля рассчитывать нельзя. [258]
По крайней мере, изначально Роммель выступал против убийства Гитлера. [259] По мнению некоторых авторов, [260] [261] [262] [263] [264] он постепенно изменил свое отношение. После войны его вдова — среди прочих — утверждала, что Роммель считал, что покушение спровоцирует гражданскую войну в Германии и Австрии, и Гитлер станет мучеником за вечную цель. [265] Вместо этого Роммель, как сообщается, предложил арестовать Гитлера и привлечь его к суду за его преступления; он не пытался осуществить этот план, когда Гитлер посетил Марживаль, Франция, 17 июня. План ареста был бы крайне маловероятным, поскольку охрана Гитлера была чрезвычайно строгой. Роммель должен был знать это, поскольку командовал армейской охраной Гитлера в 1939 году. [266] Он выступал за мирные переговоры и неоднократно призывал Гитлера вести переговоры с союзниками, что некоторые называют «безнадежно наивным», учитывая, что никто не доверял Гитлеру. [267] [34] [268] «Отношение, которое он проявил к человеку, которому поклялся в верности, было столь же наивным, сколь и идеалистичным». [269]
По словам Рейта, причина, по которой Люси Роммель не хотела, чтобы ее муж был связан с каким-либо заговором, заключалась в том, что даже после войны немецкое население не осознавало и не хотело осознавать реальность геноцида, поэтому к заговорщикам по-прежнему относились как к предателям и изгоям. [270] С другой стороны, сопротивление зависело от репутации Роммеля, чтобы склонить на свою сторону население. [271] [272] Некоторые офицеры, работавшие с Роммелем, также признавали связь между Роммелем и сопротивлением: Вестфаль сказал, что Роммель не хотел больше бессмысленных жертв. [271] Батлер, используя воспоминания Руге, сообщает, что, когда сам Гитлер сказал ему, что «никто не заключит со мной мира», Роммель сказал Гитлеру, что если он является препятствием к миру, то должен уйти в отставку или покончить с собой, но Гитлер настоял на фанатичной обороне. [273]
Рейт, основываясь на показаниях Йодля, сообщает, что Роммель убедительно изложил ситуацию и попросил Гитлера о политических решениях, на что тот ответил отказом, сказав, что Роммель должен оставить политику ему. [274] Брайтон комментирует, что Роммель казался преданным, хотя он больше не верил Гитлеру, учитывая, что он продолжал информировать Гитлера лично и в письмах о своих меняющихся убеждениях, несмотря на то, что столкнулся с военной дилеммой, а также с личной борьбой. [275] Либ отмечает, что позиция Роммеля в честном описании ситуации и требовании политических решений была почти беспрецедентной и противоречила позиции многих других генералов. [276] [262] Реми комментирует, что Роммель подверг себя и свою семью (которую он недолгое время рассматривал для эвакуации во Францию, но воздержался от этого) риску для сопротивления из-за сочетания его беспокойства о судьбе Германии, его возмущения зверствами и влияния людей вокруг него. [277]
15 июля Роммель написал Гитлеру письмо, в котором давал ему «последний шанс» прекратить военные действия с западными союзниками, призывая Гитлера «сделать надлежащие выводы без промедления». Чего Роммель не знал, так это того, что письмо дошло до Гитлера за две недели из-за мер предосторожности Клюге. [278] [279] Различные авторы сообщают, что многие немецкие генералы в Нормандии, включая некоторых офицеров СС, таких как Хауссер , Биттрих , Дитрих (ярый нацист и давний сторонник Гитлера) и бывший противник Роммеля Гейр фон Швеппенбург, обещали ему поддержку даже вопреки приказам Гитлера, в то время как Клюге поддержал его с большими колебаниями. [280] [248] [281] Рундштедт призвал Роммеля осуществить свои планы, но отказался что-либо сделать сам, заметив, что это должен быть человек, который еще молод и любим народом, [282] [283] в то время как Эрих фон Манштейн также был приглашен Роммелем, но категорически отказался, хотя он также не доложил о них Гитлеру. [284] Петер Хоффман сообщает, что он также привлек в свою орбиту должностных лиц, которые ранее отказывались поддерживать заговор, таких как Юлиус Дорпмюллер и Карл Кауфман (по словам Рассела А. Харта, достоверные подробности разговоров теперь утеряны, хотя они, безусловно, встречались). [272] [285]
17 июля 1944 года Роммель был выведен из строя в результате воздушного нападения союзников, что многие авторы описывают как роковое событие, кардинально изменившее исход заговора с применением бомб. [286] [287] [288] Писатель Эрнст Юнгер прокомментировал: «Удар, сваливший Роммеля... лишил план плеч, на которые было возложено двойное бремя войны и гражданской войны — единственного человека, у которого было достаточно наивности, чтобы противостоять простому ужасу, который испытывали те, против кого он собирался пойти». [289] После неудавшейся бомбардировки 20 июля многие заговорщики были арестованы, и облава расширилась до тысяч. [290] Роммель был впервые замешан, когда Штюльпнагель после своей попытки самоубийства неоднократно бормотал «Роммель» в бреду. [291] [292] Под пытками Хофакер назвал Роммеля одним из участников. [293] Кроме того, Герделер внес имя Роммеля в список потенциальных рейхспрезидентов (по словам Штроелина. Они еще не успели объявить об этом намерении Роммелю, и он, вероятно, не слышал об этом до конца своей жизни). [294] [295] [296] [297]
27 сентября Мартин Борман представил Гитлеру меморандум, в котором утверждалось, что «покойный генерал Штюльпнагель, полковник Хофакер, казненный племянник Клюге, подполковник Ратгенс и несколько ... живых обвиняемых показали, что фельдмаршал Роммель был прекрасно осведомлен о плане убийства и обещал быть в распоряжении Нового правительства». [298] [299] Агенты гестапо были отправлены в дом Роммеля в Ульме и установили за ним наблюдение. [300] Историк Петер Либ считает меморандум, а также разговор Эбербаха и показания выживших членов сопротивления (включая Хартмана) тремя ключевыми источниками, указывающими на поддержку Роммелем плана убийства. Он также отмечает, что, хотя Шпайдель был заинтересован в продвижении своей собственной послевоенной карьеры, его показания не следует игнорировать, учитывая его храбрость как ранней фигуры сопротивления. [301] Реми пишет, что даже более важным, чем отношение Роммеля к убийству, является тот факт, что у Роммеля был свой план окончания войны. Он начал обдумывать этот план через несколько месяцев после Эль-Аламейна и осуществил его с одинокой решимостью и убежденностью, и в конце концов сумел привлечь на свою сторону военных лидеров на Западе. [302]
.png/1280px-BZT_1944_10_16_1_Rommel_(2).png)
.jpg/1280px-Erwin_Rommel_Memorial,_place_of_suicide,_Herrlingen_(2019).jpg)
Дело Роммеля было передано в «Суд военной чести» — военный трибунал, созванный для решения судьбы офицеров, участвовавших в заговоре. В состав суда входили генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель , генерал-фельдмаршал Герд фон Рундштедт , генерал-полковник Гейнц Гудериан , генерал-фельдмаршал Вальтер Шрот и генерал-лейтенант Карл-Вильгельм Шпехт , а также генерал-фельдмаршал Карл Крибель и генерал-лейтенант Генрих Кирхгейм (которого Роммель уволил после Тобрука в 1941 году) [303 ] в качестве заместителей членов и генерал-майор Эрнст Майзель в качестве офицера протокола. Суд получил от Шпайделя, Хофакера и других информацию о причастности Роммеля, при этом Кейтель и Эрнст Кальтенбруннер предположили, что он принимал участие в подрывной деятельности. Кейтель и Гудериан затем приняли решение в пользу Шпейделя и в то же время переложили вину на Роммеля. [304] [305] [306] Согласно обычной процедуре, это привело бы к тому, что Роммель был бы доставлен в Народный суд Роланда Фрейслера , суд -кенгуру , который всегда принимал решения в пользу обвинения. Однако Гитлер знал, что клеймение и казнь Роммеля как предателя серьезно подорвут моральный дух на домашнем фронте. [307] [308] Поэтому он решил дать Роммелю шанс его собственная жизнь . [309]
Два генерала из штаба Гитлера, Вильгельм Бургдорф и Эрнст Майзель , посетили Роммеля у него дома 14 октября 1944 года. Бургдорф сообщил ему об обвинениях против него и предложил три варианта: (a.) он мог выбрать защищать себя лично перед Гитлером в Берлине, [N 6] или он мог отказаться делать это (но, сделав это, он бы признал себя виновным ); (b.) он мог предстать перед Народным судом (что было бы равносильно смертному приговору); или (c.) выбрать смерть через самоубийство. В первом случае (b.) его семья пострадала бы еще до почти наверняка осуждения и казни, а его сотрудники были бы арестованы и также казнены. В последнем случае (c.) правительство заявило бы, что он умер как герой, и похоронило бы его со всеми воинскими почестями, а его семья получила бы полную пенсию. В поддержку варианта самоубийства Бургдорф принес капсулу с цианидом . [311]
Роммель выбрал самоубийство и объяснил свое решение жене и сыну. [312] Надев куртку Африканского корпуса и держа в руках жезл фельдмаршала, он сел в машину Бургдорфа, которой управлял штабсшарфюрер СС Генрих Доозе, и был вывезен из деревни. Остановившись, Доозе и Майзель вышли из машины, оставив Роммеля с Бургдорфом. Пять минут спустя Бургдорф жестом велел им вернуться в машину, и Доозе заметил, что Роммель упал, приняв цианид. Он умер до того, как его доставили в полевой госпиталь Вагнера-Шуле. Десять минут спустя группа позвонила жене Роммеля, чтобы сообщить ей о его смерти. [313] [314] [315] [316]
.jpg/1280px-Tomb_of_Erwin_Rommel_in_Herrlingen_(2019).jpg)
В официальном уведомлении о смерти Роммеля, представленном общественности, говорилось, что он умер либо от сердечного приступа, либо от церебральной эмболии — осложнения переломов черепа, полученных им при более раннем обстреле его штабной машины. [317] [318] [319] [320] Чтобы усилить эту историю, Гитлер приказал объявить официальный день траура в память о его смерти. Как и было обещано, Роммелю устроили государственные похороны , но они прошли в Ульме, а не в Берлине, как того требовал Роммель. [321] Гитлер послал на похороны фельдмаршала Рундштедта (который не знал, что Роммель умер в результате приказа Гитлера) в качестве своего представителя. [322]
Правда о смерти Роммеля стала известна союзникам, когда офицер разведки Чарльз Маршалл допросил вдову Роммеля, Люсию Роммель, [323] , а также из письма сына Роммеля Манфреда в апреле 1945 года.
Могила Роммеля находится в Херрлингене, недалеко к западу от Ульма . В течение десятилетий после войны в годовщину его смерти ветераны африканской кампании, включая бывших противников, собирались у его могилы в Херрлингене. [324]
На итальянском фронте в Первой мировой войне Роммель был успешным тактиком в быстро развивающемся мобильном сражении, и это сформировало его последующий стиль как военного командира. Он обнаружил, что проявление инициативы и недопущение перегруппировки вражеских сил приводит к победе. Некоторые авторы утверждают, что его враги часто были менее организованными, второсортными или истощенными, а его тактика была менее эффективной против адекватно руководимых, обученных и снабженных противников и оказалась недостаточной в последние годы войны. [325] Другие указывают, что на протяжении всей своей карьеры он часто сражался, будучи в меньшинстве и уступая в вооружении, иногда в подавляющем большинстве, при этом имея дело с внутренними противниками в Германии, которые надеялись, что он потерпит неудачу. [326] [327] [328] [329]
Роммель восхваляется многочисленными авторами как великий лидер людей. [330] [331] [332] [333] Историк и журналист Бэзил Лиддел Гарт приходит к выводу, что он был сильным лидером, которого боготворили его войска, которого уважали его противники и который заслуживал того, чтобы его называли одним из «Великих капитанов истории». [334] Оуэн Коннелли соглашается, написав, что «лучшего примера военного лидерства найти невозможно», и цитируя Фридриха фон Меллентина о необъяснимом взаимопонимании, существовавшем между Роммелем и его войсками. [335] Гитлер, однако, заметил, что «К сожалению, фельдмаршал Роммель — великий лидер, полный энергии во времена успеха, но абсолютный пессимист, когда он сталкивается с малейшими проблемами». [336] Телп критикует Роммеля за то, что он не распространял благосклонность, которую он проявлял при продвижении по службе своих офицеров, на своих коллег, которых он игнорировал или пренебрегал в своих отчетах. [337]
Taking his opponents by surprise and creating uncertainty in their minds were key elements in Rommel's approach to offensive warfare: he took advantage of sand storms and the dark of night to conceal the movement of his forces.[339] He was aggressive and often directed the battle from the front or piloted a reconnaissance aircraft over the lines to get a view of the situation. When the British mounted a commando raid deep behind German lines in an effort to kill Rommel and his staff on the eve of their Crusader offensive, Rommel was indignant that the British expected to find his headquarters 400 kilometres (250 miles) behind his front.[340] Mellenthin and Harald Kuhn write that at times in North Africa his absence from a position of communication made command of the battles of the Afrika Korps difficult. Mellenthin lists Rommel's counterattack during Operation Crusader as one such instance.[341][342] Butler concurred, saying that leading from the front is a good concept but Rommel took it so far—he frequently directed the actions of a single company or battalion—that he made communication and coordination between units problematic, as well as risking his life to the extent that he could easily have been killed even by his own artillery.[104] Albert Kesselring also complained about Rommel cruising about the battlefield like a division or corps commander; but Gause and Westphal, supporting Rommel, replied that in the African desert, only this method would work and that it was useless to try to restrain Rommel anyway.[343][344] His staff officers, although admiring towards their leader, complained about the self-destructive Spartan lifestyle that made life harder, diminished his effectiveness and forced them to "bab[y] him as unobtrusively as possible".[345][346][347]
For his leadership during the French campaign, Rommel received both praise and criticism. Many, such as General Georg Stumme, who had previously commanded the 7th Panzer Division, were impressed with the speed and success of Rommel's drive.[348] Others were reserved or critical: Kluge, his commanding officer, argued that Rommel's decisions were impulsive and that he claimed too much credit, by falsifying diagrams or by not acknowledging contributions of other units, especially the Luftwaffe. Some pointed out that Rommel's division took the highest casualties in the campaign.[349] Others point out that in exchange for 2,160 casualties and 42 tanks, it captured more than 100,000 prisoners and destroyed nearly two divisions' worth of enemy tanks (about 450 tanks), vehicles and guns.[350][351]
Rommel spoke German with a pronounced southern German or Swabian accent. He was not a part of the Prussian aristocracy that dominated the German high command, and as such was looked upon somewhat suspiciously by the Wehrmacht's traditional power structure.[352][353] Rommel felt a commander should be physically more robust than the troops he led, and should always show them an example.[354][N 7] He expected his subordinate commanders to do the same.[355]
Rommel was direct, unbending, tough in his manners, to superiors and subordinates alike, and disobedient even to Hitler whenever he saw fit, although gentle and diplomatic to the lower ranks.[356][357][358][359] Despite being publicity-friendly, he was also shy, introverted, clumsy and overly formal even to his closest aides, judging people only on their merits, although loyal and considerate to those who had proved reliability, and he displayed a surprisingly passionate and devoted side to a very small few (including Hitler) with whom he had dropped the seemingly impenetrable barriers.[360][361]
Rommel's relationship with the Italian High Command in North Africa was generally poor. Although he was nominally subordinate to the Italians, he enjoyed a certain degree of autonomy from them; since he was directing their troops in battle as well as his own, this was bound to cause hostility among Italian commanders. Conversely, as the Italian command had control over the supplies of the forces in Africa, they resupplied Italian units preferentially, which was a source of resentment for Rommel and his staff.[362] Rommel's direct and abrasive manner did nothing to smooth these issues.[363][364][365]
While certainly much less proficient than Rommel in their leadership, aggression, tactical outlook and mobile warfare skills,[366] Italian commanders were competent in logistics, strategy and artillery doctrine: their troops were ill-equipped but well-trained. As such, the Italian commanders were repeatedly at odds with Rommel over concerns with issues of supply.[367] Field Marshal Kesselring was assigned Supreme Commander Mediterranean, at least in part to alleviate command problems between Rommel and the Italians. This effort resulted only in partial success, with Kesselring's own relationship with the Italians being unsteady and Kesselring claiming Rommel ignored him as readily as he ignored the Italians.[368][369] Rommel often went directly to Hitler with his needs and concerns, taking advantage of the favouritism that the Führer displayed towards him and adding to the distrust that Kesselring and the German High Command already had of him.[370]
According to Scianna, the opinion among the Italian military leaders was not unanimous. In general, Rommel was a target of criticism and a scapegoat for defeat rather than a glorified figure, with certain generals also trying to replace him as the heroic leader or hijack the Rommel myth for their own benefit. Nevertheless, he never became a hated figure, although the "abandonment myth", despite being repudiated by officers of the X Corps themselves, was long-lived. Many found Rommel's chaotic leadership and emotional character hard to work with, yet the Italians held him in higher regard than other German senior commanders, militarily and personally.[371]
Very different, however, was the perception of Rommel by Italian common soldiers and NCOs, who, like the German field troops, had the deepest trust and respect for him.[372][N 8] Paolo Colacicchi, an officer in the Italian Tenth Army recalled that Rommel "became sort of a myth to the Italian soldiers".[373] Rommel himself held a much more generous view about the Italian soldier[374] than about their leadership, towards whom his disdain, deeply rooted in militarism, was not atypical, although unlike Kesselring he was incapable of concealing it.[375] Unlike many of his superiors and subordinates who held racist views, he was usually "kindly disposed" to the Italians in general.[376]
James J. Sadkovich cites examples of Rommel abandoning his Italian units, refusing cooperation, rarely acknowledging their achievements and other improper behaviour towards his Italian allies, Giuseppe Mancinelli, who was the liaison between German and Italian command, accused Rommel of blaming Italians for his own errors. Sadkovich names Rommel as arrogantly ethnocentric and disdainful towards Italians.[377]
Many authors describe Rommel as having a reputation of being a chivalrous, humane, and professional officer, and that he earned the respect of both his own troops and his enemies.[378][379][380][381][382][383][384][385][386][387][excessive citations]Gerhard Schreiber quotes Rommel's orders, issued together with Kesselring: "Sentimentality concerning the Badoglio following gangs ("Banden" in the original, indicating a mob-like crowd) in the uniforms of the former ally is misplaced. Whoever fights against the German soldier has lost any right to be treated well and shall experience toughness reserved for the rabble which betrays friends. Every member of the German troop has to adopt this stance." Schreiber writes that this is exceptionally harsh and, according to him, "hate fuelled" order brutalised the war and was clearly aimed at Italian soldiers, not just partisans.[388] Dennis Showalter writes that "Rommel was not involved in Italy's partisan war, though the orders he issued prescribing death for Italian soldiers taken in arms and Italian civilians sheltering escaped British prisoners do not suggest he would have behaved significantly different from his Wehrmacht counterparts."[389]
According to Maurice Remy, orders issued by Hitler during Rommel's stay in a hospital resulted in massacres in the course of Operation Achse, disarming the Italian forces after the armistice with the Allies in 1943. Remy also states that Rommel treated his Italian opponents with his usual fairness, requiring that the prisoners should be accorded the same conditions as German civilians. Remy opines that an order in which Rommel, in contrast to Hitler's directives, called for no "sentimental scruples" against "Badoglio-dependent bandits in uniforms of the once brothers-in-arms" should not be taken out of context.[390] Peter Lieb agrees that the order did not radicalise the war and that the disarmament in Rommel's area of responsibility happened without major bloodshed.[391] Italian internees were sent to Germany for forced labour, but Rommel was unaware of this.[390][391] Klaus Schmider comments that the writings of Lieb and others succeed in vindicating Rommel "both with regards to his likely complicity in the July plot as well as his repeated refusal to carry out illegal orders."[392]Rommel withheld Hitler's Commando Order to execute captured commandos from his Army Group B, with his units reporting that they were treating commandos as regular POWs. It is likely that he had acted similarly in North Africa.[393] Historian Szymon Datner argues that Rommel may have been simply trying to conceal the atrocities of Nazi Germany from the Allies.[394] Remy states that although Rommel had heard rumours about massacres while fighting in Africa, his personality, combined with special circumstances, meant that he was not fully confronted with the reality of atrocities before 1944.[395] When Rommel learned about the atrocities that SS Division Leibstandarte committed in Italy in September 1943, he allegedly forbade his son from joining the Waffen-SS.[396]
By the time of the Second World War, French colonial troops were portrayed as a symbol of French depravity in Nazi propaganda; Canadian historian Myron Echenberg writes that Rommel, just like Hitler, viewed black French soldiers with particular disdain.[397] According to author Ward Rutherford, Rommel also held racist views towards British colonial troops from India; Rutherford in his The biography of Field Marshal Erwin Rommel writes: "Not even his most sycophantic apologists have been able to evade the conclusion, fully demonstrated by his later behaviour, that Rommel was a racist who, for example, thought it desperately unfair that the British should employ 'black'—by which he meant Indian—troops against a white adversary."[398] Vaughn Raspberry writes that Rommel and other officers considered it an insult to fight against black Africans because they considered black people to be members of "inferior races".[399]
Bruce Watson comments that whatever racism Rommel might have had in the beginning, it was washed away when he fought in the desert. When he saw that they were fighting well, he gave the members of the 4th Division of the Indian Army high praise.[400] Rommel and the Germans acknowledge the Gurkhas' fighting ability, although their style leaned more towards ferocity. Once he witnessed German soldiers with throats cut by a khukri knife.[401][402] Originally, he did not want Chandra Bose's Indian formation (composed of the Allied Indian soldiers), captured by his own troops, to work under his command.[403] In Normandy though, when they had already become the Indische Freiwilligen Legion der Waffen SS, he visited them and praised them for their efforts (while they still suffered general disrespect within the Wehrmacht).[404] A review on Rutherford's book by the Pakistan Army Journal says that the statement is one of many that Rutherford uses, which lack support in authority and analysis. Rommel saying that using the Indians was unfair should also be put in perspective, considering the disbandment[clarification needed] of the battle-hardened 4th Division by the Allies.[405] Rommel praised the colonial troops in the battle of France: "The (French) colonial troops fought with extraordinary determination. The anti-tank teams and tank crews performed with courage and caused serious losses," though that might be an example of generals honouring their opponents so that "their own victories appear the more impressive."[406] Reuth comments that Rommel ensured that he and his command would act decently (shown by his treatment of the Free French prisoners who were considered partisans by Hitler, the Jews and the coloured men), while he was distancing himself from Hitler's racist war in the East and deluding himself into believing that Hitler was good, only the Party big shots were evil.[407] The black South African soldiers recount that when they were held as POWs after they were captured by Rommel, they initially slept and queued for food away from the whites, until Rommel saw this and told them that brave soldiers should all queue together. Finding this strange coming from a man fighting for Hitler, they adopted this behaviour until they went back to the Union of South Africa, where they were separated again.[408]
There are reports that Rommel acknowledged the Maori soldiers' fighting skills, yet at the same time he complained about their methods which were unfair from the European perspective.[409][410] When he asked the commander of the New Zealand 6th Infantry Brigade about his division's massacres of the wounded and POWs, the commander attributed these incidents to the Maoris in his unit. Hew Strachan notes that lapses in practising the warriors' code of war were usually attributed to ethnic groups which lived outside Europe with the implication that those ethnic groups which lived in Europe knew how to behave (although Strachan opines that such attributions were probably true).[411] Nevertheless, according to the website of the 28th Maori Battalion, Rommel always treated them fairly and he also showed understanding with regard to war crimes.[412]
Some authors cite, among other cases, Rommel's naive reaction to events in Poland while he was there: he paid a visit to his wife's uncle, famous Polish priest and patriotic leader, Edmund Roszczynialski [pl] who was murdered within days, but Rommel never understood this and, at his wife's urgings, kept writing letter after letter to Himmler's adjutants asking them to keep track and take care of their relative.[413][414][415] Knopp and Mosier agree that he was naive politically, citing his request for a Jewish Gauleiter in 1943.[416][417] Despite this, Lieb finds it hard to believe that a man in Rommel's position could have known nothing about atrocities, while accepting that locally he was separated from the places where these atrocities occurred.[262] Der Spiegel comments that Rommel was simply in denial about what happened around him.[218] Alaric Searle points out that it was the early diplomatic successes and bloodless expansion that blinded Rommel to the true nature of his beloved Führer, whom he then naively continued to support.[418] Scheck believes it may be forever unclear whether Rommel recognised the unprecedented depraved character of the regime.[34]
Historian Richard J. Evans has stated that German soldiers in Tunisia raped Jewish women, and the success of Rommel's forces in capturing or securing Allied, Italian and Vichy French territory in North Africa led to many Jews in these areas being killed by other German institutions as part of the Holocaust.[419] Anti-Jewish and Anti-Arab violence erupted in North Africa when Rommel and Ettore Bastico regained territory there in February 1941 and then again in April 1942. While committed by Italian forces, Patrick Bernhard writes "the Germans were aware of Italian reprisals behind the front lines. Yet, perhaps surprisingly, they seem to have exercised little control over events.
The German consul general in Tripoli consulted with Italian state and party officials about possible countermeasures against the natives, but this was the full extent of German involvement. Rommel did not directly intervene, though he advised the Italian authorities to do whatever was necessary to eliminate the danger of riots and espionage; for the German general, the rear areas were to be kept "quiet" at all costs. Thus, according to Bernhard, although he had no direct hand in the atrocities, Rommel made himself complicit in war crimes by failing to point out that international laws of war strictly prohibited certain forms of retaliation. By giving carte blanche to the Italians, Rommel implicitly condoned, and perhaps even encouraged, their war crimes".[420] Gershom reports that the recommendation came from officers "speaking for Rommel", and comments, "Perhaps Rommel did not know or care about the specifics; perhaps his motivation was not hate but dispassionate efficiency. The distinctions would have escaped the men hanging from hooks."[421]
In his article Im Rücken Rommels. Kriegsverbrechen, koloniale Massengewalt und Judenverfolgung in Nordafrika, Bernhard writes that North African campaign was hardly "war without hate" as Rommel described it, and points out rapes of women, ill-treatment and executions of captured POWs, as well as racially motivated murders of Arabs, Berbers and Jews, in addition to the establishment of concentration camps.[citation needed] Bernhard again cites discussion among the German and Italian authorities about Rommel's position regarding countermeasures against local insurrection (according to them, Rommel wanted to eliminate the danger at all costs) to show that Rommel fundamentally approved of Italian policy in the matter. Bernhard opines that Rommel had informal power over the matter because his military success brought him influence on the Italian authorities.[422]
United States Holocaust Memorial Museum describes relationship between Rommel and the proposed Einsatzgruppen Egypt as "problematic". The Museum states that this unit was to be tasked with murdering the Jewish population of North Africa, and Palestine, and it was to be attached directly to Rommel's Afrika Korps. According to the museum Rauff met with Rommel's staff in 1942 as part of preparations for this plan. The Museum states that Rommel was certainly aware that planning was taking place, even if his reaction to it isn't recorded, and while the main proposed Einsatzgruppen were never set in action, smaller units did murder Jews in North Africa.[423]
On the other hand, Christopher Gabel remarks that Richards Evans seems to attempt to prove that Rommel was a war criminal by association but fails to produce evidence that he had actual or constructive knowledge about said crimes.[424] Ben H. Shepherd comments that Rommel showed insight and restraint when dealing with the nomadic Arabs, the only civilians who occasionally intervened in the war and thus risked reprisals as a result. Shepherd cites a request by Rommel to the Italian High Command, in which he complained about excesses against the Arabic population and noted that reprisals without identifying the real culprits were never expedient.[425]
The documentary Rommel's War (Rommels Krieg), made by Caron and Müllner with advice from Sönke Neitzel, states that even though it is not clear whether Rommel knew about the crimes (in Africa) or not, "his military success made possible forced labour, torture and robbery. Rommel's war is always part of Hitler's war of worldviews, whether Rommel wanted it or not."[426] More specifically, several German historians have revealed the existence of plans to exterminate Jews in Egypt and Palestine, if Rommel had succeeded in his goal of invading the Middle East during 1942 by SS unit embedded to Afrika Korps.[218]
According to Mallmann and Cüppers, a post-war CIA report described Rommel as having met with Walther Rauff, who was responsible for the unit, and been disgusted after learning about the plan from him and as having sent him on his way; but they conclude that such a meeting is hardly possible as Rauff was sent to report to Rommel at Tobruk on 20 July and Rommel was then 500 km away conducting the First El Alamein.[427] On 29 July, Rauff's unit was sent to Athens, expecting to enter Africa when Rommel crossed the Nile. However, in view of the Axis' deteriorating situation in Africa it returned to Germany in September.[428]
Historian Jean-Christoph Caron opines that there is no evidence that Rommel knew or would have supported Rauff's mission; he also believes Rommel bore no direct responsibility regarding the SS's looting of gold in Tunisia.[429] Historian Haim Saadon, Director of the Center of Research on North African Jewry in WWII, goes further, stating that there was no extermination plan: Rauff's documents show that his foremost concern was helping the Wehrmacht to win, and he came up with the idea of forced labour camps in the process.[430][431] By the time these labour camps were in operation, according to Ben H. Shepherd, Rommel had already been retreating and there is no proof of his contact with the Einsatzkommando.[432]
Haaretz comments that the CIA report is most likely correct regarding both the interaction between Rommel and Rauff and Rommel's objections to the plan: Rauff's assistant Theodor Saevecke, and declassified information from Rauff's file, both report the same story. Haaretz also remarks that Rommel's influence probably softened the Nazi authorities' attitude to the Jews and to the civilian population generally in North Africa.[433]
Rolf-Dieter Müller comments that the war in North Africa, while as bloody as any other war, differed considerably from the war of annihilation in eastern Europe, because it was limited to a narrow coastline and hardly affected the population.[434]
Showalter writes that:
From the desert campaign’s beginning, both sides consciously sought to wage a "clean" war—war without hate, as Rommel put it in his reflections. Explanations include the absence of civilians and the relative absence of Nazis; the nature of the environment, which conveyed a "moral simplicity and transparency"; and the control of command on both sides by prewar professionals, producing a British tendency to depict war in the imagery of a game, and the corresponding German pattern of seeing it as a test of skill and a proof of virtue. The nature of the fighting as well diminished the last-ditch, close-quarter actions that are primary nurturers of mutual bitterness. A battalion overrun by tanks usually had its resistance broken so completely that nothing was to be gained by a broken-backed final stand.[435]
Joachim Käppner writes that while the conflict in North Africa was not as bloody as in Eastern Europe, the Afrika Korps committed some war crimes.[436] Historian Martin Kitchen states that the reputation of the Afrika Korps was preserved by circumstances: The sparsely populated desert areas did not lend themselves to ethnic cleansing; the German forces never reached the large Jewish populations in Egypt and Palestine; and in the urban areas of Tunisia and Tripolitania the Italian government constrained the German efforts to discriminate against or eliminate Jews who were Italian citizens.[437] Despite this, the North African Jews themselves believed that it was Rommel who prevented the "Final Solution" from being carried out against them when Germany might dominate North Africa from Egypt to Morocco.[438][439] According to Curtis and Remy, 120,000 Jews lived in Algeria, 200,000 in Morocco, about 80,000 in Tunisia. Remy writes that this number was unchanged following the German invasion of Tunisia in 1942 while Curtis notes that 5000 of these Jews would be sent to forced labour camps.[440] and 26,000 in Libya.[441]
Hein Klemann writes that the confiscations in the "foraging zone" of Afrika Korps threatened the survival chances of local civilians, just as plunder enacted by the Wehrmacht in the Soviet Union.[442]
In North Africa, Rommel's troops laid down landmines, which in decades to come killed and maimed thousands of civilians. Since statistics started in the 1980s, 3,300 people have lost their lives, and 7,500 maimed[443] There are disputed whether the landmines in El Alamein, which constitute the most notable portion of landmines left over from World War II, were left by the Afrika Korps or the British Army led by Field Marshal Montgomery. Egypt has not joined the Mine Ban Treaty until this day.[444]
Rommel sharply protested the Jewish policies and other immoralities and was an opponent of the Gestapo[citation needed] He also refused to comply with Hitler's order to execute Jewish POWs.[445][N 9] Controversial author Bryan Mark Rigg[446] writes: "The only place in the army where one might find a place of refuge was in the Deutsches Afrika-Korps (DAK) under the leadership of the 'Desert Fox,' Field Marshal Erwin Rommel. According to this study's files, his half-Jews were not as affected by the racial laws as most others serving on the European continent." He notes, though, that "Perhaps Rommel failed to enforce the order to discharge half-Jews because he was unaware of it".
Captain Horst van Oppenfeld (a staff officer to Colonel Claus von Stauffenberg and a quarter-Jew) says that Rommel did not concern himself with the racial decrees and he had never experienced any trouble caused by his ancestry during his time in the DAK even if Rommel never personally interfered on his behalf.[447] Another quarter-Jew, Fritz Bayerlein, became a famous general and Rommel's chief-of-staff, despite also being a bisexual, which made his situation even more precarious.[448]
Building the Atlantic Wall was officially the responsibility of the Organisation Todt,[449] which was not under Rommel's command, but he enthusiastically joined the task,[450][451] protesting slave labour and suggesting that they should recruit French civilians and pay them good wages.[452] Despite this, French civilians and Italian prisoners of war held by the Germans were forced by officials under the Vichy government,[453] the Todt Organization and the SS forces[454][455] to work on building some of the defences Rommel requested, in appalling conditions according to historian Will Fowler. Although they got basic wages, the workers complained because it was too little and there was no heavy equipment.[453][456][457][458] [excessive citations]
German troops worked almost round-the-clock under very harsh conditions, with Rommel's rewards being accordions.[459][460]
Rommel was one of the commanders who protested the Oradour-sur-Glane massacre.[461]
Rommel was famous in his lifetime, including among his adversaries. His tactical prowess and decency in the treatment of Allied prisoners earned him the respect of opponents including Claude Auchinleck, Archibald Wavell, George S. Patton, and Bernard Montgomery.[462]
Rommel's military reputation has been controversial. While nearly all military practitioners acknowledge Rommel's excellent tactical skills and personal bravery, some, such as U.S. major general and military historian David T. Zabecki of the United States Naval Institute, consider Rommel's performance as an operational level commander to be highly overstated and that other officers share this belief.[72][N 10] General Klaus Naumann, who served as Chief of Staff of the Bundeswehr, agrees with the military historian Charles Messenger that Rommel had challenges at the operational level, and states that Rommel's violation of the unity of command principle, bypassing the chain of command in Africa, was unacceptable and contributed to the eventual operational and strategic failure in North Africa.[463][N 11] The German biographer Wolf Heckmann describes Rommel as "the most overrated commander of an army in world history".[464]
Nevertheless, there is also a notable number of officers who admire his methods, like Norman Schwarzkopf who described Rommel as a genius at battles of movement saying "Look at Rommel. Look at North Africa, the Arab-Israeli wars, and all the rest of them. A war in the desert is a war of mobility and lethality. It's not a war where straight lines are drawn in the sand and [you] say, 'I will defend here or die."[465][466] Ariel Sharon deemed the German military model used by Rommel to be superior to the British model used by Montgomery.[467] His compatriot Moshe Dayan likewise considered Rommel a model and icon.[468] Wesley Clark states that "Rommel's military reputation, though, has lived on, and still sets the standard for a style of daring, charismatic leadership to which most officers aspire."[469] During the recent desert wars, Rommel's military theories and experiences attracted great interest from policymakers and military instructors.[470][471] Chinese military leader Sun Li-jen had the laudatory nickname "Rommel of the East".[472]Certain modern military historians, such as Larry T. Addington, Niall Barr, Douglas Porch and Robert Citino, are sceptical of Rommel as an operational, let alone strategic level commander. They point to Rommel's lack of appreciation for Germany's strategic situation, his misunderstanding of the relative importance of his theatre to the German High Command, his poor grasp of logistical realities, and, according to the historian Ian Beckett, his "penchant for glory hunting".[473][474] Citino credits Rommel's limitations as an operational level commander as "materially contributing" to the eventual demise of the Axis forces in North Africa,[474][N 12] while Addington focuses on the struggle over strategy, whereby Rommel's initial brilliant success resulted in "catastrophic effects" for Germany in North Africa.[475] Porch highlights Rommel's "offensive mentality", symptomatic of the Wehrmacht commanders as a whole in the belief that the tactical and operational victories would lead to strategic success. Compounding the problem was the Wehrmacht's institutional tendency to discount logistics, industrial output and their opponents' capacity to learn from past mistakes.[476]
The historian Geoffrey P. Megargee points out Rommel's playing the German and Italian command structures against each other to his advantage. Rommel used the confused structure—the High command of the armed forces, the OKH (Supreme High Command of the Army) and the Comando Supremo (Italian Supreme Command)—to disregard orders that he disagreed with or to appeal to whatever authority he felt would be most sympathetic to his requests.[477]
Some historians take issue with Rommel's absence from Normandy on the day of the Allied invasion, 6 June 1944. He had left France on 5 June and was at home on the 6th celebrating his wife's birthday. (According to Rommel, he planned to proceed to see Hitler the next day to discuss the situation in Normandy).[478][479] Zabecki calls his decision to leave the theatre in view of an imminent invasion "an incredible lapse of command responsibility".[478] Lieb remarks that Rommel displayed real mental agility, but the lack of an energetic commander, together with other problems, caused the battle largely not to be conducted in his concept (which is the opposite of the German doctrine), although the result was still better than Geyr's plan.[480] Lieb also opines that while his harshest critics (who mostly came from the General Staff) often said that Rommel was overrated or not suitable for higher commands, envy was a big factor here.[481]
T.L. McMahon argues that while Rommel no doubt possessed operational vision, he did not have the strategic resources to effect his operational choices while his forces provided the tactical ability to accomplish his goals, and the German staff and system of staff command were designed for commanders who led from the front, and in some cases he might have chosen the same options as Montgomery (a reputedly strategy-oriented commander) had he been put in the same conditions.[482] According to Steven Zaloga, tactical flexibility was a great advantage of the German system, but in the final years of the war, Hitler and his cronies like Himmler and Goering had usurped more and more authority at the strategic level, leaving professionals like Rommel increasing constraints on their actions.[483][page needed] Martin Blumenson considers Rommel a general with a compelling view of strategy and logistics, which was demonstrated through his many arguments with his superiors over such matters, although Blumenson also thinks that what distinguished Rommel was his boldness, his intuitive feel for the battlefield.[384](Upon which Schwarzkopf also comments "Rommel had a feel for the battlefield like no other man."[484])
Joseph Forbes comments that: "The complex, conflict-filled interaction between Rommel and his superiors over logistics, objectives and priorities should not be used to detract from Rommel's reputation as a remarkable military leader", because Rommel was not given powers over logistics, and because if only generals who attain strategic-policy goals are great generals, such highly regarded commanders as Robert E. Lee, Hannibal, Charles XII would have to be excluded from that list.[485] General Siegfried F. Storbeck, Deputy Inspector General of the Bundeswehr (1987–1991), remarks that, Rommel's leadership style and offensive thinking, although carrying inherent risks like losing the overview of the situation and creating overlapping of authority, have been proved effective, and have been analysed and incorporated in the training of officers by "us, our Western allies, the Warsaw Pact, and even the Israel Defense Forces".[486] Maurice Remy defends his strategic decision regarding Malta as, although risky, the only logical choice.[N 13]
Rommel was among the few Axis commanders (the others being Isoroku Yamamoto and Reinhard Heydrich) who were targeted for assassination by Allied planners. Two attempts were made, the first being Operation Flipper in North Africa in 1941, and the second being Operation Gaff in Normandy in 1944.[488]
Research by Norman Ohler claims that Rommel's behaviours were heavily influenced by Pervitin which he reportedly took in heavy doses, to such an extent that Ohler refers to him as "the Crystal Fox" ("Kristallfuchs")[489][490]—playing off the nickname "Desert Fox" famously given to him by the British.[491][492]
In France, Rommel ordered the execution of one French officer who refused three times to cooperate when being taken prisoner; there are disputes as to whether this execution was justified.[493][494] Caddick-Adams comments that this would make Rommel a war criminal condemned by his own hand, and that other authors overlook this episode.[495] Butler notes that the officer refused to surrender three times and thus died in a courageous but foolhardy way.[496] French historian Petitfrère remarks that Rommel was in a hurry and had no time for useless palavers, although this act was still debatable.[497] Telp remarks that, "he treated prisoners of war with consideration. On one occasion, he was forced to order the shooting of a French lieutenant-colonel for refusing to obey his captors."[498] Scheck says, "Although there is no evidence incriminating Rommel himself, his unit did fight in areas where German massacres of black French prisoners of war were extremely common in June 1940."[499][500][501][502][excessive citations]
Historian David Stone notes that acts of shooting surrendered prisoners were carried out by Rommel's 7th Panzer Division and observes contradictory statements in Rommel's account of the events; Rommel initially wrote that "any enemy troops were wiped out or forced to withdraw" but also added that "many prisoners taken were hopelessly drunk."[503] Stone attributes the massacres of soldiers from the 53ème Regiment d'Infanterie Coloniale (N'Tchoréré's unit) on 7 June to the 5th Infantry Division.[N 14] Historian Daniel Butler agrees that it was possible that the massacre at Le Quesnoy happened given the existence of Nazis, such as Hanke, in Rommel's division, while stating that in comparison with other German units, few sources regarding such actions of the men of the 7th Panzer exist. Butler believes that "it's almost impossible to imagine" Rommel authorising or countenancing such actions. He also writes that "Some accusers have twisted a remark in Rommel's own account of the action in the village of Le Quesnoy as proof that he at least tacitly condoned the executions—'any enemy troops were either wiped out or forced to withdraw'—but the words themselves as well as the context of the passage hardly support the contention."[504]
Giordana Terracina writes that: "On April 3, the Italians recaptured Benghazi and a few months later the Afrika Korps led by Rommel was sent to Libya and began the deportation of the Jews of Cyrenaica in the Giado concentration camp and other smaller towns in Tripolitania. This measure was accompanied by shooting, also in Benghazi, of some Jews guilty of having welcomed the British troops, on their arrival, treating them as liberators."[505] Gershom states that Italian authorities were responsible for bringing Jews into their concentration camps, which were "not built to exterminate its inmates", yet as the water and food supply was meagre, were not built to keep humans alive either. Also according to Gershom, the German consul in Tripoli knew about the process and trucks used to transport supplies to Rommel were sometimes used to transport Jews, despite all the problems the German forces were having.[506] The Jerusalem Post's review of Gershom Gorenberg's War of shadows writes that: "The Italians were far more brutal with civilians, including Libyan Jews, than Rommel’s Afrika Korps, which by all accounts abided by the laws of war. But nobody worried that the Italians who sent Jews to concentration camps in Libya, would invade British-held Egypt, let alone Mandatory Palestine."[507]
According to German historian Wolfgang Proske, Rommel forbade his soldiers from buying anything from the Jewish population of Tripoli, used Jewish slave labour and commanded Jews to clear out minefields by walking on them ahead of his forces.[508] According to Proske, some of the Libyan Jews were eventually sent to concentration camps.[509] Historians Christian Schweizer and Peter Lieb note that: "Over the last few years, even though the social science teacher Wolfgang Proske has sought to participate in the discussion [on Rommel] with very strong opinions, his biased submissions are not scientifically received."[510] The Heidenheimer Zeitung notes that Proske was the publisher of his main work Täter, Helfer, Trittbrettfahrer – NS-Belastete von der Ostalb, after failing to have it published by another publisher.[511]
According to historian Michael Wolffsohn, during the Africa campaign, preparations for committing genocide against the North African Jews were in full swing and a thousand of them were transported to East European concentration camps.[512] At the same time, he recommends the Bundeswehr to keep the names and traditions associated with Rommel (although Wolffsohn opines that focus should be put on the politically thoughtful soldier he became at the end of his life, rather than the swashbuckler and the humane rogue).[513]
Robert Satloff writes in his book Among the Righteous: Lost Stories from the Holocaust's Long Reach into Arab Lands that as the German and Italian forces retreated across Libya towards Tunisia, the Jewish population became victim upon which they released their anger and frustration. According to Satloff Afrika Korps soldiers plundered Jewish property all along the Libyan coast. This violence and persecution only came to an end with the arrival of General Montgomery in Tripoli on 23 January 1943.[514] According to Maurice Remy, although there were antisemitic individuals in the Afrika Korps, actual cases of abuse are not known, even against the Jewish soldiers of the Eighth Army. Remy quotes Isaac Levy, the Senior Jewish Chaplain of the Eighth Army, as saying that he had never seen "any sign or hint that the soldiers [of the Afrika Korps] are antisemitic.".[515] The Telegraph comments: "Accounts suggest that it was not Field Marshal Erwin Rommel but the ruthless SS colonel Walter Rauff who stripped Tunisian Jews of their wealth."[516]
Commenting on Rommel's conquest of Tunisia, Marvin Perry writes that: "The bridgehead Rommel established in Tunisia enabled the SS to herd Jews into slave labor camps."[517]
Jan Friedmann writes that: "The SS had established a network of labor camps in Tunisia. More than 2,500 Tunisian Jews died in six months of German rule, and the regular army was also involved in executions."[518] Caron writes in Der Spiegel that the camps were organised in early December 1942 by Nehring, the commander in Tunisia, and Rauff, while Rommel was retreating.[429] As commander of the German Afrika Korps, Nehring would continue to use Tunisian forced labour.[519] According to Caddick-Adams, no Waffen-SS served under Rommel in Africa at any time and most of the activities of Rauff's detachment happened after Rommel's departure.[402] Shepherd notes that during this time Rommel was retreating and there is no evidence that he had contact with the Einsatzkommando.[432] Addressing the call of some authors to contextualise Rommel's actions in Italy and North Africa, Wolfgang Mährle argues that while it is undeniable that Rommel played the role of a Generalfeldmarschall in a criminal war, this only illustrates in a limited way his personal attitude and the actions resulted from that.[520]
According to several historians, allegations and stories that associate Rommel and the Afrika Korps with the harassing and plundering of Jewish gold and property in Tunisia are usually known under the name "Rommel's treasure" or "Rommel's gold".[521][429][522] Michael FitzGerald comments that the treasure should be named more accurately as Rauff's gold, as Rommel had nothing to do with its acquisition or removal.[523] Jean-Christoph Caron comments that the treasure legend has a real core and that Jewish property was looted by the SS in Tunisia and later might have been hidden or sunken around the port city of Corsica, where Rauff was stationed in 1943. The person who gave birth to the full-blown legend was the SS soldier Walter Kirner, who presented a false map to the French authorities.[429] Caron and Jörg Müllner, his co-author of the ZDF documentary Rommel's treasure (Rommels Schatz) tell Die Welt that "Rommel had nothing to do with the treasure, but his name is assocỉated with everything that happened in the war in Africa."[522]
Rick Atkinson criticises Rommel for gaining a looted stamp collection (a bribe from Sepp Dietrich) and a villa taken from Jews.[524] Lucas, Matthews and Remy though describe the contemptuous and angry reaction of Rommel towards Dietrich's act and the lootings and other brutal behaviours of the SS that he had discovered in Italy.[525][526] Claudia Hecht also explains that although the Stuttgart and Ulm authorities did arrange for the Rommel family to use a villa whose Jewish owners had been forced out two years earlier, for a brief period after their own house had been destroyed by Allied bombing, ownership of it was never transferred to them.[527] Butler notes that Rommel was one of the few who refused large estates and gifts of cash Hitler gave to his generals.[528]
At the beginning, although Hitler and Goebbels took particular notice of Rommel, the Nazi elites had no intent to create one major war symbol (partly out of fear that he would offset Hitler[529][530]), generating huge propaganda campaigns for not only Rommel but also Gerd von Rundstedt, Walther von Brauchitsch, Eduard Dietl, Sepp Dietrich (the latter two were party members and also strongly supported by Hitler), etc.[531][286][532] Nevertheless, a multitude of factors—including Rommel's unusual charisma,[N 15][N 16] his talents both in military matters and public relations,[534][N 17], the efforts of Goebbels's propaganda machine, and the Allies' participation in mythologising his life (either for political benefits,[531] sympathy for someone who evoked a romantic archetype,[536] or genuine admiration for his actions[537])—gradually contributed to Rommel's fame. Spiegel wrote, "Even back then his fame outshone that of all other commanders."
Rommel's victories in France were featured in the German press and in the February 1941 film Sieg im Westen (Victory in the West), in which Rommel personally helped direct a segment re-enacting the crossing of the Somme River.[538]According to Scheck, although there is no evidence of Rommel committing crimes, during the shooting of the movie, African prisoners of war, were forced to take part in its making, and forced to carry out humiliating acts.[539][540] Stills from the re-enactment are found in "Rommel Collection"; it was filmed by Hans Ertl, assigned to this task by Dr. Kurt Hesse, a personal friend of Rommel, who worked for Wehrmacht Propaganda Section V [541] Rommel's victories in 1941 were played up by the Nazi propaganda, even though his successes in North Africa were achieved in arguably one of Germany's least strategically important theatres of World War II.[495][N 18] In November 1941, Reich Minister of Propaganda Joseph Goebbels wrote about "the urgent need" to have Rommel "elevated to a kind of popular hero." Rommel, with his innate abilities as a military commander and love of the spotlight, was a perfect fit for the role Goebbels designed for him.[495]
In North Africa, Rommel received help in cultivating his image from Alfred Ingemar Berndt, a senior official at the Reich Propaganda Ministry who had volunteered for military service.[543] Seconded by Goebbels, Berndt was assigned to Rommel's staff and became one of his closest aides. Berndt often acted as a liaison between Rommel, the Propaganda Ministry, and the Führer Headquarters. He directed Rommel's photo shoots and filed radio dispatches describing the battles.[544][474]
In the spring of 1941, Rommel's name began to appear in the British media. In the autumn of 1941 and early winter of 1941/1942, he was mentioned in the British press almost daily. Toward the end of the year, the Reich propaganda machine also used Rommel's successes in Africa as a diversion from the Wehrmacht's challenging situation in the Soviet Union with the stall of Operation Barbarossa.[545][546][N 19] The American press soon began to take notice of Rommel as well, following the country's entry into the war on 11 December 1941, writing that "The British (...) admire him because he beat them and were surprised to have beaten in turn such a capable general." General Auchinleck distributed a directive to his commanders seeking to dispel the notion that Rommel was a "superman".[547][548] Rommel, no matter how hard the situation was, made a deliberate effort at always spending some time with soldiers and patients, his own and POWs alike, which contributed greatly to his reputation of not only being a great commander but also "a decent chap" among the troops.[537][549]
The attention of the Western and especially the British press thrilled Goebbels, who wrote in his diary in early 1942: "Rommel continues to be the recognized darling of even the enemies' news agencies."[550] The Field Marshal was pleased by the media attention, although he knew the downsides of having a reputation.[550][N 20][551] Hitler took note of the British propaganda as well, commenting in the summer of 1942 that Britain's leaders must have hoped "to be able to explain their defeat to their own nation more easily by focusing on Rommel".[552]
The Field Marshal was the German commander most frequently covered in the German media and the only one to be given a press conference, which took place in October 1942.[474][553] The press conference was moderated by Goebbels and was attended by both domestic and foreign media. Rommel declared: "Today we (...) have the gates of Egypt in hand, and with the intent to act!" Keeping the focus on Rommel distracted the German public from Wehrmacht losses elsewhere as the tide of the war began to turn. He became a symbol that was used to reinforce the German public's faith in an ultimate Axis victory.[554]
In the wake of the successful British offensive in November 1942 and other military reverses, the Propaganda Ministry directed the media to emphasise Rommel's invincibility. The charade was maintained until the spring of 1943, even as the German situation in Africa became increasingly precarious. To ensure that the inevitable defeat in Africa would not be associated with Rommel's name, Goebbels had the Army High Command announce in May 1943 that Rommel was on a two-month leave for health reasons.[555][N 21] Instead, the campaign was presented by Berndt, who resumed his role in the Propaganda Ministry, as a ruse to tie down the British Empire while Germany was turning Europe into an impenetrable fortress with Rommel at the helm of this success. After the radio programme ran in May 1943, Rommel sent Berndt a case of cigars as a sign of his gratitude.[555]
Although Rommel then entered a period without a significant command, he remained a household name in Germany, synonymous with the aura of invincibility.[557] Hitler then made Rommel part of his defensive strategy for Fortress Europe (Festung Europa) by sending him to the West to inspect fortifications along the Atlantic Wall. Goebbels supported the decision, noting in his diary that Rommel was "undoubtedly the suitable man" for the task. The propaganda minister expected the move to reassure the German public and at the same time to have a negative impact on the Allied forces' morale.[558]
In France, a Wehrmacht propaganda company frequently accompanied Rommel on his inspection trips to document his work for both domestic and foreign audiences.[222][559] In May 1944 the German newsreels reported on Rommel's speech at a Wehrmacht conference, where he stated his conviction that "every single German soldier will make his contribution against the Anglo-American spirit that it deserves for its criminal and bestial air war campaign against our homeland." The speech led to an upswing in morale and sustained confidence in Rommel.[560]
When Rommel was seriously wounded on 17 July 1944, the Propaganda Ministry undertook efforts to conceal the injury so as not to undermine domestic morale. Despite those, the news leaked to the British press. To counteract the rumours of a serious injury and even death, Rommel was required to appear at a 1 August press conference. On 3 August, the German press published an official report that Rommel had been injured in a car accident. Rommel noted in his diary his dismay at this twisting of the truth, belatedly realising how much the Reich propaganda was using him for its own ends.[560]
Rommel was interested in propaganda beyond the promotion of his own image. In 1944, after visiting Rommel in France and reading his proposals on counteracting Allied propaganda, Alfred-Ingemar Berndt remarked: "He is also interested in this propaganda business and wants to develop it by all means. He has even thought and brought out practical suggestions for each program and subject."[561]
Rommel saw the propaganda and education values in his and his nation's deeds (He also did value justice itself; according to Admiral Ruge's diary, Rommel told Ruge: "Justice is the indispensable foundation of a nation. Unfortunately, the higher-ups are not clean. The slaughterings are grave sins."[562]) The key to the successful creating of an image, according to Rommel, was leading by example:
The men tend to feel no kind of contact with a commander who, they know, is sitting somewhere in headquarters. What they want is what might be termed a physical contact with him. In moments of panic, fatigue, or disorganization, or when something out of the ordinary has to be demanded from them, the personal example of the commander works wonders, especially if he has had the wit to create some sort of legend around himself.[563]
He urged Axis authorities to treat the Arab with the utmost respect to prevent uprisings behind the front.[564] He protested the use of propaganda at the cost of explicit military benefits though, criticising Hitler's headquarters for being unable to tell the German people and the world that El Alamein had been lost and preventing the evacuation of the German forces in Northern Africa in the process.[565][566] Ruge suggests that his chief treated his own fame as a kind of weapon.[220]
In 1943, he surprised Hitler by proposing that a Jew should be made into a Gauleiter to prove to the world that Germany was innocent of accusations that Rommel had heard from the enemy's propaganda regarding the mistreatment of Jews. Hitler replied, "Dear Rommel, you understand nothing about my thinking at all."[218][6][567][568][excessive citations]
Rommel was not a member of the Nazi Party.[52] Rommel and Hitler had a close and genuine, if complicated, personal relationship. Rommel, as other Wehrmacht officers, welcomed the Nazi rise to power.[569][70] Numerous historians state that Rommel was one of Hitler's favourite generals and that his close relationship with the dictator benefited both his inter-war and war-time career.[72][570][70] Robert Citino describes Rommel as "not apolitical" and writes that he owed his career to Hitler, to whom Rommel's attitude was "worshipful",[474] with Messenger agreeing that Rommel owed his tank command, his hero status and other promotions to Hitler's interference and support.[474][571][N 22]
Kesselring described Rommel's own power over Hitler as "hypnotic".[573] In 1944, Rommel himself told Ruge and his wife that Hitler had a kind of irresistible magnetic aura ("Magnetismus") and was always seemingly in an intoxicated condition.[574] Maurice Remy identifies that the point at which their relationship became a personal one was 1939 when Rommel proudly announced to his friend Kurt Hesse that he had "sort of forced Hitler to go with me (to the Hradschin Castle in Prague, in an open top car, without another bodyguard), under my personal protection ... He had entrusted himself to me and would never forget me for my excellent advice."[575]
The close relationship between Rommel and Hitler continued following the Western campaign; after Rommel sent him a specially prepared diary on the 7th Division, he received a letter of thanks from the dictator.[576] (According to Speer, he would normally send extremely unclear reports which annoyed Hitler greatly.[577]) According to Maurice Remy, the relationship, which Remy calls "a dream marriage", showed the first crack only in 1942,[578] and later gradually turned into, in the words of German writer Ernst Jünger (in contact with Rommel in Normandy), "Haßliebe" (a love-hate relationship).[579] Ruge's diary and Rommel's letters to his wife show his mood fluctuating wildly regarding Hitler: while he showed disgust towards the atrocities and disappointment towards the situation, he was overjoyed to welcome a visit from Hitler, only to return to depression the next day when faced with reality.[580]
Hitler displayed the same emotions. Amid growing doubts and differences, he would remain eager for Rommel's calls (they had almost daily, hour-long, highly animated conversations, with the preferred topic being technical innovations[581]): he once almost grabbed the telephone out of Linge's hand. But, according to Linge, seeing Rommel's disobedience Hitler also realised his mistake in building up Rommel, whom not only the Afrika Korps but also the German people in general now considered the German God.[582] Hitler tried to fix the dysfunctional relationship many times without results, with Rommel calling his attempts "Sunlamp Treatment", although later he said that "Once I have loved the Führer, and I still do."[218][583] Remy and Der Spiegel remark that the statement was very much genuine, while Watson notes that Rommel believed he deserved to die for his treasonable plan.[584]
Rommel was an ambitious man who took advantage of his proximity to Hitler and willingly accepted the propaganda campaigns designed for him by Goebbels.[569] On one hand, he wanted personal promotion and the realisation of his ideals. On the other hand, being elevated by the traditional system that gave preferential treatment to aristocratic officers would be betrayal of his aspiration "to remain a man of the troops".[N 23] In 1918, Rommel refused an invitation to a prestigious officer training course, and with it, the chance to be promoted to general.[586] Additionally, he had no inclination towards the political route, preferring to remain a soldier ("Nur-Soldat").[587][588][589] He was thus attracted by the Common Man theme which promised to level German society,[590] the glorification of the national community,[262] and the idea of a soldier of common background who served the Fatherland with talent and got rewarded by another common man who embodied the will of the German people.[590] While he had much indignation towards Germany's contemporary class problem, this self-association with the Common Man went along well with his desire to simulate the knights of the past, who also led from the front.[591] Rommel seemed to enjoy the idea of peace, as shown by his words to his wife in August 1939: "You can trust me, we have taken part in one World War, but as long as our generation live, there will not be a second", as well as his letter sent to her the night before the Invasion of Poland, in which he expressed (in Maurice Remy's phrase) "boundless optimism": "I still believe the atmosphere will not become more bellicose."[592] Butler remarks that Rommel was centre in his politics, leaning a little to the left in his attitude.[593]
Messenger argues that Rommel's attitude towards Hitler changed only after the Allied invasion of Normandy when Rommel came to realise that the war could not be won,[571] while Maurice Remy suggests that Rommel never truly broke away from the relationship with Hitler but praises him for "always [having] the courage to oppose him whenever his conscience required so".[578] The historian Peter Lieb states that it was not clear whether the threat of defeat was the only reason Rommel wanted to switch sides.[262] The relationship seemed to go significantly downhill after a conversation in July 1943, in which Hitler told Rommel that if they did not win the war, the Germans could rot. Rommel even began to think that it was lucky that his Afrika Korps were now safe as POWs and could escape Hitler's Wagnerian ending.[594][595][596] Die Welt commented in 2011 that Hitler chose Rommel as his favourite because he was apolitical, and that the combination of his military expertise and circumstances allowed Rommel to remain clean.[597]
Rommel's political inclinations were a controversial matter even among the contemporary Nazi elites. Rommel himself, while showing support to some facets of the Nazi ideology[299] and enjoying the propaganda machine that the Nazis had built around him, was enraged by the Nazi media's effort to portray him as an early Party member and son of a mason, forcing them to correct this misinformation.[598][599] The Nazi elites were not comfortable with the idea of a national icon who did not wholeheartedly support the regime. Hitler and Goebbels, his main supporters, tended to defend him. When Rommel was being considered for appointment as Commander-in-Chief of the Army in the summer of 1942, Goebbels wrote in his diary that Rommel "is ideologically sound, is not just sympathetic to the National Socialists. He is a National Socialist; he is a troop leader with a gift for improvisation, personally courageous and extraordinarily inventive. These are the kinds of soldiers we need."[570] Despite this, they gradually saw that his grasp of political realities and his views could be very different from theirs.[567][600][N 24] Hitler knew, though, that Rommel's optimistic and combative character was indispensable for his war efforts. When Rommel lost faith in the final victory and Hitler's leadership, Hitler and Goebbels tried to find an alternative in Manstein to remedy the fighting will and "political direction" of other generals but did not succeed.[602][603]
Meanwhile, officials who did not like Rommel, such as Bormann and Schirach, whispered to each other that he was not a Nazi at all.[604] Rommel's relationship to the Nazi elites, other than Hitler and Goebbels, was mostly hostile, although even powerful people like Bormann[605] and Himmler had to tread carefully around Rommel. Himmler, who played a decisive role in Rommel's death, tried to blame Keitel and Jodl for the deed. And in fact the deed was initiated by them. They deeply resented Rommel's meteoric rise and had long feared that he would become the Commander-in-Chief.[582][606] (Hitler also played innocent by trying to erect a monument for the national hero, on 7 March 1945[607]) Franz Halder, after concocting several schemes to rein in Rommel through people like Paulus and Gause to no avail (even willing to undermine German operations and strategy in the process for the sole purpose of embarrassing him[329]), concluded that Rommel was a madman with whom no one dared to cross swords because of "his brutal methods and his backing from the highest levels". (Rommel imposed a high number of courts-martial, but according to Westphal, he never signed the final order. Owen Connelly comments that he could afford easy discipline because of his charisma).[608][609][610][611][excessive citations] Rommel for his part was highly critical of Himmler, Halder, the High Command and particularly Goering who Rommel at one point called his "bitterest enemy".[N 25] Hitler realised that Rommel attracted the elites' negative emotions to himself, in the same way he generated optimism in the common people. Depending on the case, Hitler manipulated or exacerbated the situation in order to benefit himself,[613][614][N 26] although he originally had no intent of pushing Rommel to the point of destruction.[587] (Even when informed of Rommel's involvement in the plot, hurt and vengeful,[218] Hitler at first wanted to retire Rommel,[616] and eventually offered him a last-minute chance to explain himself and refute the claims, which Rommel apparently did not take advantage of.[617][618]) Ultimately Rommel's enemies worked together to bring him down.[613]
Maurice Remy concludes that, unwillingly and probably without ever realising it, Rommel was part of a murderous regime, although he never actually grasped the core of Nazism.[619] Peter Lieb sees Rommel as a person who could not be put into a single drawer, although problematic by modern moral standards, and suggests people should personally decide for themselves whether Rommel should remain a role model or not.[262] He was a Nazi general in some aspects, considering his support for the leader cult (Führerkult) and the Volksgemeinschaft, but he was not an antisemite, nor a war criminal, nor a radical ideological fighter.[620] Historian Cornelia Hecht remarks "It is really hard to know who the man behind the myth was," noting that in numerous letters he wrote to his wife during their almost 30-year marriage, he commented little on political issues as well as his personal life as a husband and a father.[621]
According to some revisionist authors, an assessment of Rommel's role in history has been hampered by views of Rommel that were formed, at least in part, for political reasons, creating what these historians have called the "Rommel myth". The interpretation considered by some historians to be a myth is the depiction of the Field Marshal as an apolitical, brilliant commander and a victim of Nazi Germany who participated in the 20 July plot against Adolf Hitler. There are a notable number of authors who refer to "Rommel Myth" or "Rommel Legend" in a neutral or positive manner though.[622] The seeds of the myth can be found first in Rommel's drive for success as a young officer in World War I and then in his popular 1937 book Infantry Attacks, which was written in a style that diverged from the German military literature of the time and became a best-seller.
The myth then took shape during the opening years of World War II, as a component of Nazi propaganda to praise the Wehrmacht and instil optimism in the German public, with Rommel's willing participation. When Rommel came to North Africa, it was picked up and disseminated in the West by the British press as the Allies sought to explain their continued inability to defeat the Axis forces in North Africa.[623] The British military and political figures contributed to the heroic image of the man as Rommel resumed offensive operations in January 1942 against the British forces weakened by redeployments to the Far East. During parliamentary debate following the fall of Tobruk, Churchill described Rommel as an "extraordinary bold and clever opponent" and a "great field commander".[547]
According to Der Spiegel following the war's end, West Germany yearned for father figures who were needed to replace the former ones who had been unmasked as criminals. Rommel was chosen because he embodied the decent soldier, cunning yet fair-minded, and if guilty by association, not so guilty that he became unreliable, and additionally, former comrades reported that he was close to the Resistance.[218] While everyone else was disgraced, his star became brighter than ever, and he made the historically unprecedented leap over the threshold between eras: from Hitler's favourite general to the young republic's hero. Cornelia Hecht notes that despite the change of times, Rommel has become the symbol of different regimes and concepts, which is paradoxical, whoever the man he really was.[624]
At the same time, the Western Allies, and particularly the British, depicted Rommel as the "good German". His reputation for conducting a clean war was used in the interest of the West German rearmament and reconciliation between the former enemies—Britain and the United States on one side and the new Federal Republic of Germany on the other.[625] When Rommel's alleged involvement in the plot to kill Hitler became known after the war, his stature was enhanced in the eyes of his former adversaries. Rommel was often cited in Western sources as a patriotic German willing to stand up to Hitler. Churchill wrote about him in 1950: "[Rommel] (...) deserves our respect because, although a loyal German soldier, he came to hate Hitler and all his works and took part in the conspiracy of 1944 to rescue Germany by displacing the maniac and tyrant."[626]
While at Cadet School in 1911, Rommel met and became engaged to 17-year-old Lucia (Lucie) Maria Mollin (1894–1971).[19] While stationed in Weingarten in 1913, Rommel developed a relationship with Walburga Stemmer, which produced a daughter, Gertrud, born 8 December 1913.[627] Because of elitism in the officer corps, Stemmer's working-class background made her unsuitable as an officer's wife, and Rommel felt honour-bound to uphold his previous commitment to Mollin. With Mollin's cooperation, he accepted financial responsibility for the child.[628] Rommel and Mollin were married in November 1916 in Danzig.[19] Rommel's marriage was a happy one, and he wrote his wife at least one letter every day while he was in the field.[19]
After the end of the First World War, the couple settled initially in Stuttgart, and Stemmer and her child lived with them. Gertrud was referred to as Rommel's niece, a fiction that went unquestioned because of the enormous number of women widowed during the war.[629] Walburga died suddenly in October 1928, and Gertrud remained a member of the household until Rommel's death in 1944.[630] The incident with Walburga seemed to affect Rommel for the rest of his life: he would always keep women distant.[631] A son, Manfred Rommel, was born on 24 December 1928, and later served as Mayor of Stuttgart from 1974 to 1996.[632]
The German Army's largest base, the Field Marshal Rommel Barracks, Augustdorf, is named in his honour; at the dedication in 1961, his widow Lucie and son Manfred Rommel were guests of honour.[640] The Rommel Barracks, Dornstadt, was also named for him in 1965.[640] A third base named for him, the Field Marshal Rommel Barracks, Osterode, closed in 2004. The German destroyer Rommel was named for him in 1969 and christened by his widow; the ship was decommissioned in 1998.[641]
The Rommel Memorial was erected in Heidenheim in 1961. In 2020, a sculpture of a landmine victim was placed next to the Rommel Memorial in Heidenheim. The city mayor Bernhard Ilg comments that, regarding "the great son of Heidenheim", "there are many opinions".[642] Heidenheim eventually dedicated the Memorial towards a stand against war, militarism and extremism, stating that when the memorial was erected in 1961, statements were added that now are not compatible with modern knowledge about Rommel.[643] Deutsche Welle noted that the 17 million mines the British, Italian, and German armies left continue to claim lives to this day.[644]
In Aalen, after a discussion on renaming a street named after him, a new place of commemoration was created, where stelae with information on the lives of Rommel and three opponents of the regime (Eugen Bolz, Friedrich Schwarz and Karl Mikeller) stand together (Rommel's stele is dark blue and rusty red while the others are light-coloured). The History Association of Aalen, together with an independent commission of historians from Düsseldorf, welcomes the keeping of the street's name and notes that Rommel was neither a war criminal nor a resistance fighter, but a perpetrator and victim at the same time – he willingly served as figurehead for the regime, then lately recognised his mistake and paid for that with his life. An education program named "Erwin Rommel and Aalen" for schoolchildren in Aalen is also established.[645][646]
In 2021, the Student Council of the Friedrich-Alexander-University Erlangen-Nürnberg (FAU) decided to change the name of their Süd-Campus (South Campus, Erlangen) into Rommel-Campus, emphasising that the city of Erlangen stands behind the name and the university needs to do the same.[647] The university's branch of the Education and Science Workers' Union (GEW) describes the decision as problematic considering Rommel's history of supporting the Nazi regime militarily and propagandistically.[648]
Numerous streets in Germany, especially in Rommel's home state of Baden-Württemberg, are named in his honour, including the street near where his last home was located. The Rommel Museum opened in 1989 in the Villa Lindenhof in Herrlingen.[649] The museum now operates under the name Museum Lebenslinien (Lifelines Museum), which presents the lives of Rommel and other notable residents of Herrlingen, including the poet Gertrud Kantorowicz (whose collection is presented together with the Rommel Archive inside a building on a road named after Rommel), the educators Anna Essinger and Hugo Rosenthal.[650] There is also a Rommel Museum in Mersa Matruh in Egypt which opened in 1977, and which is located in one of Rommel's former headquarters; various other localities and establishments in Mersa Matruh, including Rommel Beach, are also named for Rommel.[651] The reason for the naming is that he respected the Bedouins' traditions and the sanctity of their homes (he always kept his troops at least 2 kilometres from their houses) and refused to poison the wells against the Allies, fearing doing so would harm the population.[652]
In Italy, the annual marathon tour "Rommel Trail", which is sponsored by the Protezione Civile and the autonomous region of Friuli-Venezia Giulia through its tourism agency, celebrates Rommel and the Battle of Caporetto. The naming and sponsoring (at that time by the centre-left PD) was criticised by the politician Giuseppe Civati in 2017.[653][654]
the North African Campaign was anything but war without hate. There were numerous intentional crimes and infringements of the rules of conduct, including the ill treatment and murder of captured enemy soldiers, the plunder of indigenous population, the rape of local woman, as well as exploitation, murder and mass detainment in concentration camps of Arabs, Berbers and Jews which was often motivated by racial and antisemitic hatred
{{cite book}}: |website= ignored (help)Rommel tried to remain a 'mere' soldier and thus becoming blind to the moral dimension of his actions.
Standing by Rommel, it could be observed with what animation Hitler and he conversed together.
