Тони Роберт Джадт FBA ( / dʒ ʌ t / JUT ; 2 января 1948 г. – 6 августа 2010 г.) [1] был английским историком, эссеистом и университетским профессором, который специализировался на истории Европы . Джадт переехал в Нью-Йорк и занимал должность профессора Эриха Марии Ремарка по европейским исследованиям в Нью-Йоркском университете и директора Института Ремарка при Нью-Йоркском университете . Он часто публиковался в The New York Review of Books . В 1996 году Джадт был избран членом Американской академии искусств и наук , а в 2007 году — членом-корреспондентом Британской академии .
Джадт родился 2 января 1948 года в Лондоне , Англия , в семье светских евреев [1] Айзека Джозефа («Джо») Джадта и Стеллы С. Джадт. Родители его матери эмигрировали из России и Румынии, а его отец родился в Бельгии и иммигрировал в детстве в Ирландию, а затем в Англию. Родители Джадта жили в Северном Лондоне , но из-за закрытия местных больниц в ответ на вспышку детской дизентерии Джадт родился в родильном отделении Армии спасения в Бетнал Грин , в Ист-Энде Лондона . [2] Когда он был маленьким мальчиком, семья переехала из Тоттенхэма в квартиру над бизнесом его матери в Патни , Южный Лондон. Когда Джадту было девять лет, после рождения его сестры семья переехала в дом в Кингстоне-на-Темзе , Суррей. Основным языком в семье был английский, хотя Джадт часто говорил по-французски со своим отцом и семьей отца. [3]
Джадт получил место в школе Эмануэль в Уондсворте , а после обучения в школе Эмануэль он продолжил обучение в качестве стипендиата в Королевском колледже в Кембридже . [4] Он был первым членом своей семьи, кто закончил среднюю школу и поступил в университет. [5] В Кембридже Джадт подружился с Мартином Полякоффом , который позже стал известен как химик и звезда «Периодической таблицы видео» (Джадт смотрел его видео и регулярно писал ему о них). [6] Он получил степень бакалавра по истории в 1969 году и, проведя год в Высшей нормальной школе в Париже, получил докторскую степень в 1972 году. [7]
Будучи старшеклассником и студентом университета, он был левым сионистом и работал летом в кибуцах. Он отошел от сионизма после Шестидневной войны 1967 года, позже сказав: «Я пошел с этой идеалистической фантазией о создании социалистической, коммунитарной страны», но он пришел к пониманию, что левые сионисты были «удивительно неосознанны в отношении людей, которых выгнали из страны... чтобы сделать эту фантазию возможной». [4] Он пришел к описанию своего сионизма как своего особого «идеологического чрезмерного инвестирования» и отошел от марксизма в 1970-х и 1980-х годах. [8] Джадт написал в феврале 2010 года: «Еще до того, как мне исполнилось двадцать, я стал, был и перестал быть сионистом, марксистом и коммунитарным поселенцем: немалое достижение для подростка из Южного Лондона». [9] В более поздней жизни он описывал себя как «универсального социал-демократа». [9]
После получения докторской степени в Кембридже Джадт был избран младшим научным сотрудником Королевского колледжа в Кембридже в 1972 году, где он преподавал современную французскую историю до 1978 года. [10] После непродолжительного преподавания социальной истории в Калифорнийском университете в Беркли он вернулся в Соединенное Королевство в 1980 году, чтобы преподавать политику в колледже Святой Анны в Оксфорде . Он перешел в Нью-Йоркский университет в 1987 году.
Работы Джадта включают высоко оцененную книгу «После войны» — историю Европы после Второй мировой войны . Он также был хорошо известен своими взглядами на Израиль, которые вызвали значительные дебаты после того, как он выступил за решение израильско -палестинского конфликта в рамках одного государства . По словам журналиста Дэвида Германа, работа Джадта директором Института Ремарка, «После войны» и его статьи об Израиле сделали его «одним из самых известных публичных интеллектуалов в Америке», до этого он был «довольно малоизвестным британским историком, специализирующимся на современной французской истории». [11]
В интервью за несколько недель до своей смерти Джадт сказал: «Я вижу себя прежде всего учителем истории; затем писателем, пишущим о европейской истории; затем комментатором европейских дел; затем публичным интеллектуальным голосом в американских левых; и только потом случайным, оппортунистическим участником болезненной американской дискуссии по еврейскому вопросу» [12] .
Джадт был женат трижды, его первые два брака закончились разводом. Его третий брак был с Дженнифер Хоманс , танцевальным критиком The New Republic , от которой у него было двое детей. [1] [13] В июне 2010 года Джадт и его сын Дэниел написали диалог о Бараке Обаме, политике и корпоративном поведении для The New York Times . [14] [15]
Опыт Джадта в Париже способствовал длительным и плодотворным отношениям с французской политической культурой. Он перевел свою кембриджскую докторскую диссертацию на французский язык и опубликовал ее в 1976 году под названием La reporting du parti socialiste: 1921–1926 . Она была представлена Энни Кригель, которая вместе с Морисом Агульоном оказала важное влияние на его ранние работы как французского социального историка. Вторая книга Джадта, Socialism in Provence 1871–1914: A Study in the Origins of the French Modern Left , «исследование политической традиции, сформировавшей нацию», [16] была попыткой объяснить ранние истоки и преемственность левой политики в регионе. Больше, чем любая другая работа Джадта, Socialism in Provence основывалась на обширных архивных исследованиях. Это была его единственная попытка поместить себя в социальную историю, которая доминировала в 1970-х годах.
В 1970-х и 1980-х годах Джадт был историком современной Франции. «Марксизм и французские левые: исследования труда и политики во Франции 1830–1981» собрал несколько ранее неопубликованных эссе о 19-м и 20-м веках, заканчивая обсуждением Франсуа Миттерана . В «Прошедшем несовершенном времени: французские интеллектуалы, 1944–1956 » Джадт отошел как от социальной истории к интеллектуальной истории, так и от поддержки французских левых и марксистских традиций к их критике. В «Прошедшем несовершенном времени » он критиковал французских интеллектуалов послевоенной эпохи, прежде всего Жана-Поля Сартра , за их «самонавязанную моральную амнезию». [17] Джадт критиковал то, что он считал слепой верой в коммунизм Иосифа Сталина . В прочтении Джадта французские мыслители, такие как Сартр, были ослеплены собственным провинциализмом и неспособны увидеть, что их призывы к интеллектуальной аутентичности должны были потребовать от них пересмотреть свою собственную привязанность к коммунизму и критиковать Советский Союз за его политику в послевоенной Восточной Европе. Это была в некотором смысле критика изнутри, с использованием французских источников и полемического стиля против известных французских интеллектуалов. Джадт привел похожий довод в некоторых из своих более популярных работ.
После того, как президент Жак Ширак признал ответственность французского государства во время сотрудничества в 1995 году, в годовщину рейда Вель д'Ив , Джадт написал в редакционной статье New York Times , «такие люди, как Жан-Поль Сартр и Мишель Фуко, странно молчали. Одной из причин была их почти одержимость коммунизмом. Провозглашая необходимость «взаимодействовать», занимать определенную позицию, два поколения интеллектуалов избегали любых этических проблем, которые не могли бы продвинуть или, в некоторых случаях, затормозить дело марксизма. Виши был отвергнут как работа нескольких дряхлых фашистов. Никто не вникал в то, что произошло во время оккупации, возможно, потому, что очень немногие интеллектуалы любой политической масти могли утверждать, что вели «хорошую» войну, как это делал Альбер Камю . Никто не вставал, чтобы крикнуть « Я обвиняю! » высокопоставленным функционерам, как это делал Эмиль Золя во время дела Дрейфуса . Когда Симона де Бовуар , Ролан Барт и Жак Деррида вышли на публичную арену, обычно это был кризис, происходящий далеко — на Мадагаскаре, во Вьетнаме или Камбодже. Даже сегодня политически ангажированные писатели призывают к действиям в Боснии, но лишь изредка вмешиваются в дебаты о французском прошлом». [18]
В годы после публикации Past Imperfect Джадт обратил свое внимание на более широкие вопросы европейской истории. Он провел 1980-е и большую часть 1990-х в Эмори, Оксфорде, Стэнфорде и Вене, где преподавал политическую теорию, изучал чешский язык и подружился с рядом восточноевропейских интеллектуалов. Вдова Эриха Марии Ремарка , актриса Полетт Годдар , завещала свое состояние Нью-Йоркскому университету , что позволило Институту европейских исследований, носящему имя Ремарка, возникнуть под руководством Джадта.
Первая более обширная книга Джадта этого периода — результат речи, произнесенной в Болонском центре имени Джона Хопкинса-SAIS в 1995 году — была «Великая иллюзия»? В этом расширенном эссе он имел дело непосредственно с Европейским союзом и его перспективами, которые, по его мнению, были довольно мрачными. По словам Джадта, чувство Европы о своих разделениях долгое время было одной из «определяющих навязчивых идей ее жителей». [19] : 46 Он утверждал, что выгоды европейского единства были неравномерно распределены, и регионы, которым благоприятствовала политика ЕС, стали иметь больше общего друг с другом, чем со своими соседями в том же государстве. Регион Баден-Вюртемберг на юго-западе Германии, регион Рона-Альпы во Франции, Ломбардия и Каталония были приведены в качестве примеров непропорционально богатых «суперрегионов». Другое разделение, утверждал Джадт, можно увидеть в Шенгенском соглашении . Не более чем «высший общий фактор дискриминационной политической арифметики», [19] : 125 Шенгенское соглашение превратило страны Восточной Европы в барьерные государства, призванные держать нежелательных иммигрантов на расстоянии. Похожие опасности существовали в Восточной Европе, где бывшие критики советского универсализма ловко переделали себя в антиевропейских, националистических агитаторов.
Эти проблемы, писал Джадт, могли быть решены только путем усиления национального вмешательства. Государства были бы призваны перераспределять богатство и сохранять разлагающуюся социальную структуру обществ, которыми они управляли. Эта концепция роли государства была перенесена — хотя и в несколько иной форме — в книгу Джадта 2005 года « После войны: история Европы с 1945 года» .
В книге «После войны » Джадт исследовал историю Европы с конца Второй мировой войны (1945) по 2005 год. Написание такой широкой темы было своего рода отходом от темы для Джадта, чьи ранние работы, такие как «Социализм в Провансе» и « Прошедшее несовершенное время» , были сосредоточены на оспаривании традиционных предположений о французских левых. Книга «После войны» объемом почти 900 страниц получила значительную похвалу за свой широкий энциклопедический охват [20] и заняла второе место в Пулитцеровской премии 2006 года за общую документальную литературу [21] . В некрологе Джадта BBC написала, что « После войны » «историки признали одной из лучших работ по теме» современной европейской истории [22]. The New York Times Book Review назвал книгу одной из десяти лучших книг 2005 года [23] , а в 2009 году Toronto Star назвала ее лучшей исторической книгой десятилетия [24] .
Последняя книга Джадта, опубликованная при его жизни, «Ill Fares the Land» , проецировала извлеченные уроки на будущее, побуждая читателей к дискуссии «что будет дальше?». Книга обосновывала необходимость возрождения социальной демократии ; она получила неоднозначные отзывы. [25] [26] [27]
Написанная под изнурительным воздействием бокового амиотрофического склероза , книга Ill Fares The Land (2010) была названа «самой откровенно политической книгой» Джадта и «драматическим вмешательством» в упадок прогрессивных идеалов 20-го века. [28] Джадт сетует на крах послевоенного кейнсианского политического консенсуса, а также на подъем неолиберальной экономики с ее политическими проявлениями при Тэтчер , Рейгане и других. Анализируя ограниченный успех, достигнутый триангуляцией Третьего пути , и парадоксальное возрождение неограниченного капитализма после мирового финансового кризиса , Джадт называет недавнее прошлое «потерянными десятилетиями», отмеченными «фантазиями о процветании». [29] Недостающей наградой от современного правительства стал социальный прогресс , и Джадт исследует, как общественный договор , который определил послевоенный мир — с гарантиями безопасности, стабильности и справедливости — больше не считается законной социальной целью. [30] Он завершает книгу «страстным призывом вернуться к социал-демократическим идеалам». [29]
Родители Джадта были гражданами Великобритании и светскими евреями. [4] Он с энтузиазмом принял сионизм в возрасте 15 лет. Какое-то время он хотел эмигрировать в Израиль, вопреки желанию своих родителей, которые были обеспокоены его учебой. В 1966 году, выиграв выставку в Королевском колледже в Кембридже, он работал летом в кибуце Маханаим. Когда Насер изгнал войска ООН с Синая в 1967 году, и Израиль мобилизовался для войны, он вызвался заменить членов кибуца, которые были призваны. Во время и после Шестидневной войны он работал водителем и переводчиком в Армии обороны Израиля . [31] После войны вера Джадта в сионистское предприятие начала рушиться.
В октябре 2003 года в статье для The New York Review of Books Джадт утверждал, что Израиль находится на пути к превращению в «воинственно нетерпимое, движимое верой этногосударство». Он призвал к преобразованию «Израиля из еврейского государства в двунациональное », которое включало бы все, что сейчас является Израилем, Газой, Восточным Иерусалимом и Западным берегом. Это предлагаемое новое государство имело бы равные права для всех евреев и арабов, живущих в Израиле и на палестинских территориях . [32] Статья, в которой был представлен взгляд на историю и политику Ближнего Востока, который редко освещался в основных средствах массовой информации в США, вызвала взрывную реакцию, как положительную, так и отрицательную. Она вызвала резкую критику со стороны произраильских писателей, которые видели в таком плане «уничтожение» Израиля и замену его преимущественно палестинским государством, управляемым палестинским большинством. [33] [34] В течение недели после публикации NYRB получил более тысячи писем, наполненных такими терминами, как «антисемит» и « еврей , ненавидящий себя », а статья привела к исключению Джадта из редколлегии The New Republic . [ 35] В апреле 2004 года Джадт выступил с публичной речью в Колумбийском университете, в которой он более подробно изложил свои взгляды. [36]
В марте 2006 года Джадт написал статью для The New York Times о статье Джона Миршаймера и Стивена Уолта « Израильское лобби и внешняя политика США ». Джадт утверждал, что «[несмотря] на провокационное название [статьи], эссе опирается на широкий спектр стандартных источников и в основном не вызывает споров [...]. Влияет ли израильское лобби на наш выбор внешней политики? Конечно — это одна из его целей [...]. Но искажает ли давление в пользу Израиля американские решения? Это вопрос суждения». Он подвел итог своей оценке статьи Миршаймера и Уолта, заявив, что «это эссе, написанное двумя «реалистичными» политологами, не проявляющими никакого интереса к палестинцам, — соломинка на ветру». Он предсказал, что «будущим поколениям американцев не будет очевидно, почему имперская мощь и международная репутация Соединенных Штатов так тесно связаны с одним небольшим, спорным средиземноморским государством-клиентом». [37]
В мае 2006 года Джадт продолжил в том же духе, написав для израильской газеты Haaretz большую статью «Страна, которая не вырастет» . Статья, опубликованная за день до Дня независимости Израиля , резюмирует краткую историю Израиля, описывая то, что Джадт считал устойчивым падением авторитета Израиля, начавшимся с Шестидневной войны 1967 года. [38]
4 октября 2006 года запланированная речь Джадта в Нью-Йорке перед организацией Network 20/20 была внезапно отменена после того, как польский консул Кшиштоф Каспршик внезапно отозвал свое предложение о месте проведения после телефонных звонков от Антидиффамационной лиги и Американского еврейского комитета . Позднее консул сказал репортеру: «Я не обязан подписываться под Первой поправкой ». [39] По данным The New York Sun , «выступление в польском консульстве было отменено после того, как польское правительство решило, что критические взгляды г-на Джадта на Израиль не соответствуют дружественным отношениям Польши с еврейским государством». [40]
По данным The Washington Post , ADL и AJC жаловались польскому консулу, что Джадт был «слишком критичен по отношению к Израилю и американскому еврейству», хотя обе организации отрицают, что просили отменить беседу. Национальный председатель ADL Авраам Фоксман назвал заявления Джадта о вмешательстве «дикими теориями заговора». Каспршик сказал The Washington Post , что «телефонные звонки были очень элегантными, но их можно интерпретировать как оказание деликатного давления. Это очевидно — мы взрослые люди, и наш IQ достаточно высок, чтобы это понять». Джадт, который планировал утверждать, что израильское лобби в США часто подавляло честные дебаты, назвал последствия отмены «серьёзными и пугающими». Он добавил, что «только в Америке — не в Израиле — это проблема», заявив, что активная критика израильской политики, приемлемая в самом Израиле, является табу в США. Об ADL и AJC он сказал: «Это еврейские организации, которые считают, что должны держать людей, которые не согласны с ними по Ближнему Востоку, подальше от тех, кто может их выслушать». [41]
Отмена вызвала протест со стороны ряда ученых и интеллектуалов, которые заявили, что была предпринята попытка запугать и закрыть свободную дискуссию. [42] Марк Лилла и Ричард Сеннетт написали Фоксману письмо в знак протеста, которое подписали 114 человек и опубликовали в The New York Review of Books . [43] В более позднем обмене мнениями на эту тему в The New York Review of Books Лилла и Сеннетт утверждали: «Даже не зная сути этих «милых» звонков от ADL и AJC, любой беспристрастный наблюдатель распознает в них не такие уж тонкие формы давления». [44]
ADL и AJC защитили свое решение связаться с польским консульством и отвергли характеристику Джадта. Фоксман обвинил своих критиков в том, что они сами подавляют свободу слова, когда «они используют подстрекательские слова, такие как «угрожать», «давить» и «запугивать», которые не имеют никакого отношения к тому, что произошло на самом деле». Он написал, что «ADL никого не угрожала, не запугивала и не оказывала давления. Генеральный консул Польши принял решение относительно появления Тони Джадта исключительно самостоятельно». Фоксман сказал, что Джадт «занял позицию, что Израиль не должен существовать, [и] это ставит его в поле нашего зрения», в то время как исполнительный директор AJC Дэвид А. Харрис сказал, что он хотел сообщить консульству, что суть речи Джадта «противоречит всему духу польской внешней политики». [40]
В интервью в марте 2007 года Джадт утверждал, что американская потребность блокировать критику Израиля возникла из-за роста политики идентичности в США: «Я не думал, что до этого знал, насколько глубока и насколько уникальна американская эта одержимость блокированием любой критики Израиля. Она уникальна для Америки». Он добавил с сожалением: «По-видимому, позиция, которую вы занимаете в отношении Израиля, превосходит все остальное в жизни». [45]
Когда Джадта спросили во время интервью NPR незадолго до его смерти о его пристрастии к полемике, он сказал: «За всю свою жизнь, в течение которой я писал книги, читал лекции и преподавал, я опубликовал всего четыре небольших эссе, всего четыре небольших эссе, которые, так сказать, спорно затрагивали болезненные части анатомии других людей. Два из них были об Израиле». [8]
Коллеги Джадта хвалили его за его обширные знания и универсальность в историческом анализе. Джонатан Фридланд написал в NYRB : «Не так много профессоров в любой области, которые были бы способны написать, например, научные эссе о романах Примо Леви и трудах ныне забытого Манеса Спербера , но при этом могли бы заняться, скажем, тщательным дипломатическим анализом кубинского ракетного кризиса 1962 года». [46] Фридланд добавил, что Джадт продемонстрировал «более чем десятилетием эссе, написанных для ведущих журналов Америки... что он принадлежит к каждой из этих редких, полиматических категорий». [46] В рецензии на книгу Джадта «Переоценки: размышления о забытом двадцатом веке » Фридланд написал, что Джадт в своей жизни ставил совесть выше дружбы и требовал такого же мужества от других.
В 2009 году Джадт получил Специальную премию Оруэлла за достижения всей жизни за свой вклад в британскую политическую литературу. [47]
Некоторые из его коллег имели более критический взгляд на Джадта. Дилан Райли из Калифорнийского университета в Беркли утверждал, что Джадт был скорее памфлетистом и полемистом, чем историком, и что он менял свои взгляды без колебаний или веской причины. [48]
В 2007 году Джадт получил премию Ханны Арендт за политическую мысль (нем. Hannah-Arendt-Preis für politisches Denken ), которая присуждается лицам, представляющим традицию политического теоретика Ханны Арендт , особенно в отношении тоталитаризма. Она была учреждена немецким фондом Генриха Бёлля (аффилированным с Альянсом '90/The Greens) и правительством Бремена в 1994 году и присуждается международным жюри.
В сентябре 2008 года Джадту поставили диагноз боковой амиотрофический склероз (БАС). С октября 2009 года он был парализован от шеи и ниже. Тем не менее, он смог дать двухчасовую публичную лекцию. [49] В январе 2010 года Джадт написал короткую статью о своем состоянии, первую из серии мемуаров, опубликованных в The New York Review of Books . [50] В марте 2010 года Джадт дал интервью Терри Гроссу на NPR's Fresh Air , [8] [51] а в июне он дал интервью корреспонденту BBC по вопросам инвалидности Питеру Уайту для программы Radio 4 No Triumph, No Tragedy . [52]
Джадт умер от БАС у себя дома на Манхэттене 6 августа 2010 года. [53] Это произошло через две недели после большого интервью и ретроспективы его работы в журнале Prospect [54] и за день до того, как в Irish Independent была опубликована статья о его болезни, в которой говорилось, что он «не сдастся в ближайшее время», и сравнивались его страдания со страданиями писателя Терри Пратчетта , у которого в 2007 году была диагностирована ранняя стадия болезни Альцгеймера. [55] Незадолго до своей смерти, по данным The Guardian , он, как говорили, обладал «самым живым умом в Нью-Йорке». [56] Он продолжал свою работу в качестве публичного интеллектуала вплоть до своей смерти, писал эссе для The New York Review of Books [56] и составил и завершил синтетическую интеллектуальную историю Thinking the Twentieth Century вместе с коллегой-историком Тимоти Д. Снайдером . [57] [58] Джадт также написал мемуары « Шале памяти» , опубликованные посмертно в ноябре 2010 года. [59] Во время своей болезни Джадт использовал технику «дворца памяти» , чтобы запоминать абзацы текста в течение ночи, которые он мысленно помещал в комнаты швейцарского шале , а затем надиктовывал своему помощнику на следующий день. [8] [49]
После смерти Джадта Time назвал его «историком самого высокого уровня, публичным интеллектуалом старомодного типа и — во многих отношениях — очень храбрым человеком». [60] Его также хвалили за выполнение того, что он называл задачей историка: «рассказывать то, что почти всегда является неприятной историей, и объяснять, почему неприятность является частью правды, которая нам нужна, чтобы жить хорошо и правильно. Хорошо организованное общество — это то, в котором мы коллективно знаем правду о себе, а не то, в котором мы рассказываем приятную ложь о себе». Марк Левин, профессор истории в Калифорнийском университете в Ирвайне , сказал, что «труды Джадта о европейской истории и необходимости нового общественного договора между правителями и управляемыми могут вдохновить новое поколение ученых и активистов в других культурах». [30] В своем некрологе в The New York Review of Books Тимоти Гартон Эш поместил Джадта в «великую традицию spectateur engagé , политически ангажированного, но независимого и критически настроенного интеллектуала». [61]
Джадт предлагает свое решение кризиса того, что он называет двумя последними «потерянными десятилетиями», в которых «фантазии о процветании и безграничном личном развитии вытеснили все разговоры о политическом освобождении, социальной справедливости или коллективных действиях»: возрождение идеалов социальной демократии, которые принесли стабильность и процветание опустошенной Европе и безопасность поколениям американцев, которые пользовались такими государственными программами, как социальное обеспечение и Medicare. Страстный призыв Джадта вернуться к идеалам социал-демократии....(требуется подписка)
