После поражения в Первой мировой войне Центральные державы согласились выплатить военные репарации союзным державам . Каждая побежденная держава была обязана производить платежи либо наличными, либо натурой. Из-за финансового положения Австрии , Венгрии и Турции после войны репарации были выплачены в небольшом количестве или вообще не выплачены, и требования по репарациям были отменены. Болгария , выплатившая лишь часть того, что требовалось, увидела, что ее репарационная сумма была уменьшена, а затем отменена. Историки признали требование Германии выплачивать репарации «главным полем битвы послевоенной эпохи» и «фокусом борьбы за власть между Францией и Германией по вопросу о том, должен ли Версальский договор быть реализован или пересмотрен». [1]
Версальский договор ( подписанный в 1919 году) и Лондонский график платежей 1921 года требовали от Центральных держав выплатить 132 миллиарда золотых марок ( 33 миллиарда долларов США на тот момент) в качестве репараций для покрытия гражданского ущерба, нанесенного во время войны. Эта сумма была разделена на три категории облигаций : A, B и C. Из них Германия должна была выплатить по облигациям «A» и «B» общую сумму в 50 миллиардов марок ( 12,5 миллиарда долларов США ) без каких-либо условий. Выплата оставшихся облигаций «C» была беспроцентной и без какого-либо конкретного графика платежей, вместо этого зависела от возможной платежеспособности Веймарской республики, которая должна была быть оценена в какой-то момент в будущем комитетом союзников.
Из-за отсутствия репарационных платежей со стороны Германии Франция оккупировала Рур в 1923 году, чтобы обеспечить выплаты, что вызвало международный кризис, который привел к реализации плана Дауэса в 1924 году. Этот план наметил новый способ оплаты и привлек международные займы, чтобы помочь Германии выполнить свои репарационные обязательства. Несмотря на это, к 1928 году Германия призвала к новому плану выплат, в результате чего был принят план Янга , который установил требования Германии по репарациям в размере 112 миллиардов марок ( 26,3 миллиарда долларов США ) и создал график платежей, который позволил бы Германии завершить выплаты к 1988 году. В результате сильного воздействия Великой депрессии на экономику Германии репарации были приостановлены на год в 1931 году, и после невыполнения соглашения, достигнутого на Лозаннской конференции 1932 года , никаких дополнительных репарационных платежей не производилось. В период с 1919 по 1932 год Германия выплатила менее 21 миллиарда марок репараций, большая часть которых финансировалась за счет иностранных займов, от которых Адольф Гитлер отказался в 1933 году.
Многие немцы считали репарации национальным унижением; немецкое правительство старалось подорвать действительность Версальского договора и требования платить. Британский экономист Джон Мейнард Кейнс назвал договор Карфагенским миром , который экономически уничтожит Германию. Его аргументы оказали глубокое влияние на историков, политиков и общественность в целом. Современные историки сходятся во мнении, что репарации не были такими невыносимыми, как предполагали немцы или Кейнс, и были в пределах возможностей Германии выплатить их, если бы была политическая воля сделать это.
Репарации играли значительную роль в нацистской пропаганде, и после прихода к власти в 1933 году Гитлер прекратил выплату репараций, хотя Германия продолжала выплачивать проценты держателям репарационных облигаций до 1939 года. После Второй мировой войны платежи взяла на себя Западная Германия . Лондонское соглашение 1953 года о внешних долгах Германии привело к соглашению о выплате 50 процентов оставшегося баланса. Последний платеж был произведен 3 октября 2010 года, погасив немецкие долги по кредитам в отношении репараций.
В 1914 году, после убийства эрцгерцога Франца-Фердинанда сербским националистом, началась Первая мировая война , в ходе которой Австро-Венгрия объявила войну Сербии, а Германия объявила войну Франции и Бельгии и вторглась в них. В течение следующих четырех лет боевые действия бушевали по всей Европе , на Ближнем Востоке , в Африке и Азии . [2] 8 января 1918 года президент США Вудро Вильсон выступил с заявлением, которое стало известно как « Четырнадцать пунктов» . В частности, эта речь призывала Германию вывести войска с оккупированных ею территорий и сформировать Лигу Наций . [3] [4] В четвертом квартале 1918 года Центральные державы начали распадаться. [5] В частности, Австро-Венгрия пала, поставив южную Германию под угрозу вторжения, Турция капитулировала, освободив войска союзников для действий в других местах, немецкая армия потерпела решительное поражение на Западном фронте , а немецкий флот взбунтовался , все это вызвало внутренние восстания, которые стали известны как Немецкая революция . [6] [7] [8]
Германия подписала перемирие с союзниками 11 ноября 1918 года. Соглашение о перемирии включало соглашение о выплате «возмещения за нанесенный ущерб» странам-союзникам. [9]
Большинство крупных сражений войны произошло во Франции и Бельгии, причем как французская , так и бельгийская сельская местность были сильно изуродованы в ходе боевых действий. Кроме того, в 1918 году во время немецкого отступления немецкие войска опустошили самый промышленный регион Франции на северо-востоке ( горнорудный бассейн Нор-Па-де-Кале ), а также Бельгию. Произошло обширное разграбление, поскольку немецкие войска вывезли все материалы, которые могли использовать, и уничтожили остальное. Сотни шахт были уничтожены вместе с железными дорогами, мостами и целыми деревнями. Премьер-министр Франции Жорж Клемансо был полон решимости по этим причинам, что любой справедливый мир требует от Германии выплаты репараций за нанесенный ею ущерб. Клемансо рассматривал репарации как способ ослабить Германию, чтобы гарантировать, что она никогда больше не сможет угрожать Франции. [10] [11] Его позицию разделял французский электорат. [12] Репарации также пойдут на расходы по восстановлению в других странах, включая Бельгию, которые также были напрямую затронуты войной. [13] Несмотря на внутреннее давление в пользу жесткого урегулирования, премьер-министр Великобритании Дэвид Ллойд Джордж выступил против чрезмерных репараций. Он выступал за меньшую сумму, которая нанесла бы меньший ущерб немецкой экономике с долгосрочной целью обеспечения того, чтобы Германия оставалась жизнеспособной экономической державой и торговым партнером. Он также утверждал, что репарации должны включать военные пенсии для ветеранов-инвалидов и пособия для вдов военных, что позволило бы сохранить большую долю репараций для Британской империи . [14] [15] [16] Вильсон выступал против этих позиций и был непреклонен в том, что никакая компенсация не должна быть наложена на Германию. [17]
Ущерб во Франции и Бельгии включал полное разрушение более 300 000 домов в оккупированной немцами Франции, изъятие оборудования у более 6000 фабрик и уничтожение текстильной промышленности в Лилле и Седане, разрушение почти 2000 пивоварен, взрыв 112 шахт в Рубе и Туркуэне , затопление или блокирование более 1000 миль шахтных галерей, разрушение более 1000 миль железных дорог, обрушение более 1000 мостов, а также разграбление церквей. Немецкие военные реквизиции сельскохозяйственных животных, наложенные на гражданское население в оккупированной Франции и Бельгии, включали примерно 500 000 голов крупного рогатого скота, около 500 000 голов овец и более 300 000 голов лошадей и ослов. В ходе уборки после войны французским властям пришлось снять более 300 миллионов метров колючей проволоки и засыпать более четверти миллиарда кубических метров траншей, при этом значительная часть сельскохозяйственных угодий оказалась фактически бесполезной в течение многих лет после войны из-за неразорвавшихся боеприпасов и заражения отравляющим газом, который продолжал вытекать из закопанных газовых баллонов, которые пришлось удалить. [9]
Потери союзников в гражданском судоходстве в море из-за преимущественно немецкой кампании подводных лодок также были серьезными, особенно для Великобритании. Почти 8 миллионов тонн британских гражданских судов были потоплены немецкими подводными лодками, при этом погибло много гражданских членов экипажа. Франция, Италия и Соединенные Штаты Америки потеряли еще 2 миллиона тонн торговых судов, снова с большими потерями среди экипажей. Еще 1,2 миллиона тонн нейтральных норвежских, датских и шведских судов также были потоплены. Потопление пяти британских госпитальных судов также вызвало значительную горечь. [9]
Парижская мирная конференция открылась 18 января 1919 года, ее целью было установление прочного мира между союзными и центральными державами. [18] Требование компенсации от побежденной стороны было общей чертой мирных договоров, включая Версальский договор , который Германия навязала Франции в 1871 году. [19] [20] Однако финансовые условия договоров, подписанных во время мирной конференции, были обозначены как репарации, чтобы отличать их от штрафных соглашений, обычно известных как возмещения . Репарации были предназначены для восстановления и компенсации семьям, которые понесли утрату войной. [13] Начальная статья раздела репараций Версальского договора , статья 231 , служила правовой основой для следующих статей, которые обязывали Германию выплачивать компенсацию [21] и ограничивали ответственность Германии гражданским ущербом. Та же статья, с измененным именем подписавшей стороны, была также включена в договоры, подписанные союзниками Германии. [22]
В феврале 1919 года министр иностранных дел граф Ульрих фон Брокдорф-Ранцау сообщил Веймарскому национальному собранию , что Германия должна будет выплатить репарации за разрушения, вызванные войной, но не будет платить за фактические военные расходы. [23] После составления Версальского договора 7 мая того же года делегации Германии и союзников встретились, и договор был передан для перевода и выпуска ответа. На этой встрече Брокдорф-Ранцау заявил: «Мы знаем силу ненависти, которая встречает нас, и мы слышали страстное требование победителей, чтобы мы как побежденные были вынуждены платить, и как виновные мы были наказаны». Однако он продолжил отрицать, что Германия несет исключительную ответственность за войну. [24]
Статья 231 Версальского договора была переведена неправильно. Вместо того, чтобы заявить «... Германия принимает на себя ответственность Германии и ее союзников, причинивших все потери и ущерб ...», в издании немецкого правительства говорится: «Германия признает, что Германия и ее союзники, как авторы войны, несут ответственность за все потери и ущерб ...». [25] Это привело к преобладанию среди немцев убеждения в унижении; статья была воспринята как несправедливость, и было мнение, что Германия подписала «отказ от своей чести». [26] [27] Несмотря на общественное возмущение, должностные лица немецкого правительства знали, «что позиция Германии по этому вопросу была далеко не столь благоприятной, как имперское правительство заставило немецкую общественность поверить во время войны». [28] Политики, ищущие международного сочувствия, продолжали использовать статью в ее пропагандистских целях, убеждая многих, кто не читал договоры, что статья подразумевает полную виновность в войне. [22] Немецкие историки-ревизионисты, которые позже пытались игнорировать действительность этого пункта, нашли готовую аудиторию среди ревизионистских писателей во Франции, Великобритании и США. [29] Целью как политиков, так и историков было доказать, что Германия не была единственной виновной в развязывании войны; это было связано с идеей, что если эта вина будет опровергнута, то юридическое требование выплачивать репарации исчезнет. [30]
В Версальском договоре говорилось, что в 1921 году будет создана Комиссия по репарациям. Эта комиссия рассмотрит имеющиеся у Германии ресурсы и ее платежеспособность, предоставит правительству Германии возможность высказаться по этому вопросу и примет решение об окончательной сумме репараций, которую Германия должна будет выплатить. Тем временем Германия должна была выплатить эквивалент 20 миллиардов золотых марок ( 5 миллиардов долларов США ) золотом, товарами, судами, ценными бумагами или в других формах. Деньги должны были быть использованы для оплаты расходов союзников на оккупацию и закупки продовольствия и сырья для Германии. [31] [32] Статья 121 Нейийского договора признавала, что «ресурсы Болгарии недостаточны для того, чтобы она могла произвести полную репарацию». Поэтому договор требовал от Болгарии выплатить сумму, эквивалентную 2,250 миллиардам золотых франков в качестве репараций. [33]
Договоры Сен-Жермен-ан-Ле, Трианон и Севр признали, что Австрия , Венгрия и Турция не имеют ресурсов для выплаты репараций, и отложили установление окончательной суммы до создания Комиссии по репарациям. [34] [35] [36] Кроме того, Болгария должна была передать тысячи голов скота Греции , Румынии и Сербско-хорватско-словенскому государству «в качестве возмещения за животных, увезенных Болгарией во время войны». Это не будет засчитано в счет репараций. [37] Аналогичным образом Болгария должна была отправлять 50 000 тонн угля в год Сербско-хорватско-словенскому государству в качестве возмещения за разрушенные шахты. Эти поставки не будут засчитаны в счет репараций Болгарии. [38] Германия, Австрия и Венгрия взяли на себя обязательства по передаче леса, руды и скота союзным державам. Однако им будут засчитаны эти товары. [39] [40] [41]
В январе 1921 года союзные державы стали нетерпеливыми и установили сумму репараций в размере 226 миллиардов золотых марок. Немцы ответили предложением в размере 30 миллиардов. [42] 24 апреля 1921 года правительство Германии написало американскому правительству, выражая «свою готовность признать в целях репарации общую ответственность в размере 50 миллиардов золотых марок», но также было готово «выплатить эквивалент этой суммы в виде рент, адаптированных к ее экономическим возможностям, в общей сложности в размере 200 миллиардов золотых марок». [43] Кроме того, правительство Германии заявило, что «для ускорения погашения баланса» и «для борьбы с нищетой и ненавистью, вызванными войной», Германия готова предоставить необходимые ресурсы и «сама заняться восстановлением поселков, деревень и деревень». [44]
Лондонский график платежей от 5 мая 1921 года установил «полную ответственность всех Центральных держав, вместе взятых, а не только Германии» в размере 132 миллиардов золотых марок. [45] Эта сумма была компромиссом, предложенным Бельгией — против более высоких цифр, требуемых французами и итальянцами , и более низкой цифры, поддержанной британцами, — которая «представляла собой оценку самой низкой суммы, которую общественное мнение... могло бы допустить». [46]
Эта цифра была разделена на три серии облигаций : облигации «A» и «B» вместе имели номинальную стоимость 50 миллиардов золотых марок ( 12,5 миллиардов долларов США) — меньше суммы, которую Германия ранее предлагала выплатить. Облигации «C», включавшие оставшуюся часть суммы репараций, «были намеренно задуманы как химерические » [45] , при этом немцам было сообщено, что от них не будут ожидать их выплаты в реальных условиях. [47] Они были «политической разменной монетой», которая служила внутренней политике Франции и Соединенного Королевства. [48] Цифра была совершенно нереальной; ее основной функцией было ввести общественное мнение в заблуждение, «что цифра в 132 миллиарда марок сохраняется». Более того, «эксперты союзников знали, что Германия не могла выплатить 132 миллиарда марок, а другие Центральные державы могли заплатить мало. Таким образом, облигации A и B, которые были подлинными, представляли собой фактическую оценку союзниками платежеспособности Германии». [45] Принимая во внимание сумму, уже выплаченную между 1919 и 1921 годами, непосредственные обязательства Германии составляли 41 миллиард золотых марок. [49]
Чтобы заплатить эту сумму, Германия могла заплатить натурой или наличными. Товары, оплачиваемые натурой, включали уголь, лес, химические красители, фармацевтические препараты, скот, сельскохозяйственные машины, строительные материалы и заводское оборудование. Их стоимость в золоте вычиталась из того, что Германия должна была заплатить. Помощь Германии в восстановлении университетской библиотеки Лувена , которая была разрушена немцами 25 августа 1914 года, также была зачислена в эту сумму, как и некоторые территориальные изменения, навязанные Германии договором. [50] [51] График платежей требовал 250 миллионов долларов США в течение двадцати пяти дней, а затем 500 миллионов долларов США ежегодно, плюс 26 процентов от стоимости немецкого экспорта. Правительство Германии должно было выпустить облигации под пять процентов годовых и создать амортизационный фонд в размере одного процента для поддержки выплаты репараций. [31]
В лондонском ультиматуме от 5 мая Германии давалось шесть дней на признание Графика платежей и выполнение требований Версальского договора о разоружении и выдаче немецких «военных преступников». В противном случае союзники угрожали оккупировать Рур . [ 52] В ожидании такого ультиматума немецкое правительство Константина Ференбаха , не сумев достичь соглашения по этому вопросу, ушло в отставку 4 мая. [53] Правительство нового канцлера Йозефа Вирта приняло ультиматум 11 мая и начало «политику выполнения» — пытаясь выполнить требования, оно пыталось показать невозможность выполнения запланированных платежей. [52]
Между подписанием Нейи-сюр-Сенского договора и апрелем 1922 года Болгария выплатила 173 миллиона золотых франков в качестве репараций. [54] В 1923 году сумма болгарских репараций была пересмотрена в сторону понижения до 550 миллионов золотых франков, «плюс единовременная выплата в размере 25 миллионов франков на расходы по оккупации». [55] В соответствии с этой цифрой Болгария выплатила 41 миллион золотых франков между 1925 и 1929 годами. В 1932 году болгарские репарационные обязательства были отменены после Лозаннской конференции . [56]
Поскольку Австрия была «столь обедневшей» после войны, и из-за краха Венского банка, страна не выплачивала никаких репараций «кроме кредитов за переданную собственность». [55] [57] Аналогично, Венгрия не выплачивала никаких репараций кроме поставок угля из-за краха венгерской экономики. [55] [58] Турецкие репарации были «резко ограничены ввиду масштабов турецких территориальных потерь». Однако Севрский договор так и не был ратифицирован. Когда в 1923 году был подписан Лозаннский договор , турецкие репарации были «полностью отменены». [55]
С момента начала репараций поставки немецкого угля были ниже согласованного уровня. В попытке исправить эту ситуацию в июле 1920 года была проведена Спа-конференция . На этой конференции было решено, что Германии будет выплачено пять марок за тонну поставленного угля для облегчения поставок угля и помощи в пропитании шахтеров. Несмотря на это, Германия продолжала не выполнять свои обязательства. [59] К концу 1922 года немецкие невыплаты стали настолько серьезными и регулярными, что кризис поглотил Комиссию по репарациям. Французские и бельгийские делегаты настоятельно призывали захватить Рур, чтобы побудить немцев приложить больше усилий для выплат, в то время как британцы поддерживали отсрочку платежей для облегчения финансовой реконструкции Германии. [60] 26 декабря 1922 года Германия не выполнила обязательства по поставкам древесины. Квота на древесину была основана на немецком предложении, и невыполнение было огромным. [Примечание 1]
Союзники были единодушны в том, что дефолт был недобросовестным. [61] Хотя Германия потеряла важные угольные месторождения в Силезии, когда они были переданы Польше по Версальскому договору, требуемая угольная квота также была сокращена. Экспорт немецкого угля в Австрию и Швейцарию продолжался до декабря 1921 года, когда Комитет по репарациям запретил весь экспорт немецкого угля, кроме как в Нидерланды. В январе 1923 года, несмотря на сокращение квот, немецкое правительство допустило дефолт по поставкам угля в 34-й раз за три года. [62] [63]
9 января 1923 года Комиссия по репарациям объявила Германию неплатежеспособной по поставкам угля и проголосовала за оккупацию Рура для обеспечения выполнения страной своих репарационных обязательств. Единственным несогласным с обеими мерами была Великобритания. 11 января французские и бельгийские солдаты, поддерживаемые инженерами, включая итальянский контингент, вошли в регион, положив начало оккупации Рура . [64] [65]
Французский премьер Раймон Пуанкаре крайне не хотел отдавать приказ об оккупации и предпринял этот шаг только после того, как британцы отклонили его предложения о более умеренных санкциях против Германии. [66] К декабрю 1922 года Пуанкаре столкнулся с англо-американо-германской враждебностью; поставки угля для французского сталелитейного производства были на исходе. [67] Раздраженный бездействием Великобритании, он написал французскому послу в Лондоне:
Судя других по себе, англичане, ослепленные своей лояльностью, всегда думали, что немцы не соблюдают своих обещаний, записанных в Версальском договоре, потому что они не согласились с ними откровенно... Мы, напротив, считаем, что если Германия, далекая от того, чтобы предпринять малейшие усилия для выполнения мирного договора, всегда пыталась уклониться от своих обязательств, то это потому, что до сих пор она не была убеждена в своем поражении... Мы также уверены, что Германия, как нация, смиряется с тем, чтобы сдержать свое обещание, только под давлением необходимости. [68]
Оккупация оказалась незначительно прибыльной; оккупационные державы получили 900 миллионов золотых марок, и большая часть этой суммы просто покрыла военные расходы на оккупацию. Однако реальная проблема, стоящая за оккупацией, заключалась не в немецких дефолтах по поставкам угля и леса, а в принуждении Германии «признать свое поражение в Первой мировой войне и принять Версальский договор». [69] Пуанкаре осознавал, что если Германии удастся избежать наказания за нарушение Версальского договора в отношении репараций, будет создан прецедент, и немцы неизбежно придут к демонтажу остальной части Версальского договора. [69]
Хотя французы добились успеха в достижении своей цели во время оккупации Рура, немцы разрушили их экономику, финансируя пассивное сопротивление и вызвав гиперинфляцию . [69] Под англо-американским давлением и одновременным падением стоимости франка Франция все больше оказывалась в изоляции, а ее дипломатические позиции ослабевали. [70] В октябре 1923 года был сформирован комитет, состоящий из американских, бельгийских, британских, французских, немецких и итальянских экспертов и возглавляемый бывшим директором Бюджетного бюро США Чарльзом Г. Доусом , для рассмотрения «с чисто технической точки зрения» вопроса о том, как сбалансировать немецкий бюджет, стабилизировать экономику и установить достижимый уровень репараций. [71]
В апреле 1924 года был принят план Дауэса , и он заменил лондонский график платежей. Хотя облигации «C» были исключены из плана, они не были официально отменены. Французские войска должны были уйти из Рура, а также должен был быть создан банк, независимый от немецкого правительства, с руководящим органом, по крайней мере на 50 процентов не являющимся немецким , и должна была быть стабилизирована немецкая валюта. Выплата репараций также была реорганизована. В первый год после реализации плана Германия должна была выплатить 1 миллиард марок. Эта цифра должна была возрасти до 2,5 миллиардов марок в год к пятому году плана. Было создано Агентство по репарациям с представителями союзников для организации выплаты репараций. Кроме того, должен был быть получен заем в размере 800 миллионов марок — более 50 процентов от Соединенных Штатов, 25 процентов от Великобритании и остаток от других европейских стран — для поддержки немецкой валюты и оказания помощи в выплате репараций. [71] [72]
За принятием плана последовали Локарнские договоры . Последующий «дух Локарно» привел к очевидному примирению между европейскими державами. Реализация плана Дауэса также оказала положительное экономическое влияние на Европу, в значительной степени финансируемое американскими займами. [73] Согласно плану Дауэса, Германия всегда выполняла свои обязательства. [74] Однако, несмотря на очевидное примирение, долгосрочные цели Германии остались прежними: пересмотр Версальского договора с целью прекращения репараций. План Дауэса рассматривался лишь как временная мера с ожидаемыми будущими пересмотрами. [73] [74] В конце 1927 года Генеральный агент по репарациям «призвал к более постоянной схеме» выплат, и в 1928 году немцы последовали его примеру. [75] Министр иностранных дел Германии Густав Штреземан призвал к разработке окончательного плана репараций наряду с ранним выводом войск союзников из Рейнской области. Французы, осознавая свое ослабевающее политическое и финансовое положение, согласились. 16 сентября 1928 года было опубликовано совместное заявление Антанты и Германии, в котором признавалась необходимость нового плана репараций. [74]
В феврале 1929 года был сформирован новый комитет для повторного рассмотрения репараций. Его возглавил американский банкир Оуэн Д. Янг , и он представил свои выводы в июне 1929 года. « План Янга » был принят и ратифицирован немецким правительством 12 марта 1930 года. План установил теоретическую окончательную сумму репараций в размере 112 миллиардов золотых марок ( 26,35 миллиарда долларов США ) с новым графиком платежей, который должен был завершить репарации к 1988 году — впервые была установлена окончательная дата. Кроме того, иностранный надзор за финансами Германии должен был закончиться с уходом Агентства по репарациям, которое должно было быть заменено Банком международных расчетов . Банк был создан для обеспечения сотрудничества между центральными банками и для получения и выплаты репарационных платежей. Еще один заем в размере 300 миллионов долларов США должен был быть получен и предоставлен Германии. [76] [77] [78] [79]
В результате плана немецкие выплаты составили половину суммы, требуемой по плану Дауэса. [80] Реализация плана Янга потребовала вывода англо-французских войск из Рейнской области в течение нескольких месяцев. [81] Несмотря на сокращение, враждебность Германии к плану росла. Например, Закон против порабощения немецкого народа, или Закон о свободе, был предложен националистическим политиком Альфредом Гугенбергом . Предложенный Гугенбергом закон призывал к прекращению оккупации Рура, официальному отказу от статьи 231 (пункт о «вине за войну») и отклонению плана Янга. Хотя политики его отвергли, он получил достаточную поддержку избирателей, чтобы быть вынесенным на референдум. Плебисцит состоялся в декабре 1929 года, в результате чего 5,8 миллиона человек из 6,3 миллиона избирателей проголосовали за закон. Это было ниже требуемых 21 миллиона голосов (50% от числа имеющих право голоса) для того, чтобы закон вступил в силу. Хотя это было политическим поражением Гугенберга, оно привлекло значительное национальное внимание к Адольфу Гитлеру , который работал с Гугенбергом над продвижением референдума, а впоследствии и к ценному финансированию правых сил. [82] [83] [84]
В марте 1930 года немецкое правительство рухнуло и было заменено новой коалицией во главе с канцлером Генрихом Брюнингом . В июне союзные войска отступили из-под Майнца — последней оккупационной зоны в Рейнской области — и правительство Брюнинга подняло вопрос о требовании дальнейшего совершенствования репараций, но это требование было отклонено Уильямом Тирреллом , британским послом во Франции. [85] В 1931 году в Германии начался финансовый кризис. В мае Creditanstalt — крупнейший банк в Австрии — рухнул, вызвав банковский кризис в Германии и Австрии. В ответ Брюнинг объявил, что Германия приостанавливает выплаты репараций. Это привело к массовому изъятию внутренних и иностранных средств из немецких банков. К середине июля все немецкие банки закрылись. [86] До этого момента политика Франции заключалась в предоставлении Германии финансовой поддержки, чтобы помочь правительству Брюнинга стабилизировать страну. Брюнинг, теперь находившийся под значительным политическим давлением со стороны крайне правых и президента Пауля фон Гинденбурга , не смог пойти на какие-либо уступки или изменить политику. В результате Брюнинг не смог занять денег из иностранных или внутренних источников. Дальнейшие попытки заручиться поддержкой Великобритании для прекращения репараций провалились; британцы заявили, что это совместный вопрос с Францией и Соединенными Штатами. В начале июля Брюнинг объявил о «своем намерении добиваться полного пересмотра плана Янга». [87] В свете кризиса и перспективы того, что Германия не сможет выплатить свои долги, вмешался президент Соединенных Штатов Герберт Гувер . В июне Гувер публично предложил ввести мораторий на репарации и военные долги сроком на один год . К июлю « мораторий Гувера » был принят. [88]
Мораторий был широко поддержан как в Германии, так и в Соединенном Королевстве. Французы, поначалу колеблющиеся, в конечном итоге согласились поддержать американское предложение. [89] Однако 13 июля немецкий Darmstädter Bank обанкротился, что привело к дальнейшим банкротствам и росту безработицы, еще больше усугубив финансовый кризис в Германии. [90] С учетом того, что Великая депрессия теперь оказывала свое влияние, Банк международных расчетов сообщил, что план Янга нереалистичен в свете экономического кризиса, и призвал мировые правительства достичь нового урегулирования по различным долгам, которые они были должны друг другу. В январе 1932 года Брюнинг заявил, что будет добиваться полной отмены репараций. Его позицию поддержали британцы и итальянцы, а французы выступили против. [91]
Из-за политических разногласий между странами по этому вопросу и предстоящих выборов во Франции и Германии конференция не могла быть организована до июня. 16 июня открылась Лозаннская конференция. Однако обсуждения были осложнены продолжающейся Всемирной конференцией по разоружению . На последней конференции США сообщили британцам и французам, что им не будет позволено объявить дефолт по своим военным долгам. В свою очередь, они рекомендовали привязать военные долги к немецким репарационным платежам, против чего возражали немцы. 9 июля было достигнуто и подписано соглашение. Лозаннская конференция аннулировала план Янга и потребовала от Германии выплатить последний, единый взнос в размере 3 миллиардов марок. [92] [93] [94] Лозаннский договор должен был вступить в силу, как только будет достигнуто соответствующее соглашение с Соединенными Штатами о погашении займов, которые они предоставили союзным державам во время Первой мировой войны. [95] Из-за того, что не удалось прийти к такому соглашению, Лозаннский договор не был ратифицирован ни одним из вовлеченных государств и, следовательно, никогда не стал юридически действительным. [96] Германия продолжала выплачивать проценты по облигациям, выпущенным в рамках планов Дауэса и Янга, до 1939 года, [97] но не возобновила выплату репараций до 1945 года. [98]
Точная сумма, которую выплатила Германия, является предметом спора. [99] Правительство Германии подсчитало, что оно выплатило эквивалент 67,8 млрд золотых марок в качестве репараций. Немецкая цифра включала — помимо золота или товаров в натуральной форме — затопление немецкого флота в Скапа-Флоу , государственную собственность, потерянную на землях, переданных другим странам, и потерю колониальных территорий. [100] Комиссия по репарациям и Банк международных расчетов заявляют, что Германия выплатила 20,598 млрд золотых марок в качестве репараций, из которых 7,595 млрд было выплачено до вступления в силу Лондонского графика платежей. [101] Ниалл Фергюсон приводит несколько более низкую цифру. Он подсчитал, что Германия выплатила не более 19 млрд золотых марок. [102] Фергюсон далее оценивает, что эта сумма составила 2,4 процента от национального дохода Германии между 1919 и 1932 годами. Стивен Шукер в своем всеобъемлющем эконометрическом исследовании признает, что Германия перевела 16,8 миллиардов марок за весь период, но указывает, что эта сумма была в значительной степени компенсирована девальвацией депозитов союзников в бумажных марках до 1923 года и займами, от которых Германия впоследствии отказалась после 1924 года. Чистый перевод капитала в Германию составил 17,75 миллиардов марок, или 2,1% от всего национального дохода Германии за период 1919–1931 годов. Фактически, Америка заплатила Германии в четыре раза больше, в скорректированном по цене выражении, чем США предоставили Западной Германии в соответствии с планом Маршалла после 1948 года. [102] [103] [104] По словам Герхарда Вайнберга , репарации были выплачены, города восстановлены, сады заново высажены, шахты вновь открыты и пенсии выплачены. Однако бремя ремонта было переложено с немецкой экономики на пострадавшие экономики победителей войны. [105] Ганс Моммзен писал: «Германия финансировала свои репарационные выплаты западным странам-кредиторам за счет американских займов», которые затем использовали британцы и французы для «покрытия своих долгосрочных процентных обязательств и погашения своих военных долгов перед Соединенными Штатами». [106]
Выплата Германией репараций в 1920-х годах финансировалась в основном за счет иностранных займов. В 1933 году, а также прекращение всех выплат репараций, новый канцлер Германии Адольф Гитлер в значительной степени отказался от выплаты этих займов, включая дефолт по всем долгам, причитающимся в облигациях в долларах США. [107] В июне 1953 года было достигнуто соглашение по этому существующему долгу с Западной Германией. Германия согласилась погасить 50 процентов сумм займов, которые были просрочены в 1920-х годах, но отложила часть долга до объединения Западной и Восточной Германии . В 1995 году, после воссоединения, Германия начала вносить последние платежи по займам. Последний взнос в размере 94 миллионов долларов США был сделан 3 октября 2010 года, урегулировав немецкие долги по займам в отношении репараций. [108]
В период репараций Германия получила от 27 до 38 миллиардов марок в виде займов. [111] [112] [113] К 1931 году внешний долг Германии составил 21,514 миллиарда марок; основными источниками помощи были США, Великобритания, Нидерланды и Швейцария. [114] Детлев Пойкерт утверждал, что финансовые проблемы, возникшие в начале 1920-х годов, были результатом послевоенных займов и того, как Германия финансировала свои военные усилия, а не результатом репараций. [115] Во время Первой мировой войны Германия не повышала налоги и не создавала новые для оплаты военных расходов. Вместо этого брались займы, что ставило Германию в экономически шаткое положение, поскольку в обращение поступало все больше денег, разрушая связь между бумажными деньгами и золотым запасом, который поддерживался до войны. После своего поражения Германия не могла налагать репарации и выплачивать свои военные долги сейчас, которые теперь были колоссальными. [115]
Историк Ниалл Фергюсон частично поддерживает этот анализ: если бы репарации не были наложены, Германия все равно имела бы значительные проблемы, вызванные необходимостью выплачивать военные долги и требованиями избирателей о большем количестве социальных услуг. [116] Фергюсон утверждал, что эти проблемы усугублялись торговым дефицитом и слабым обменным курсом марки в 1920 году. Впоследствии, по мере роста стоимости марки, инфляция стала проблемой. Ни одно из них не было результатом репараций. [117] По словам Фергюсона, даже без репараций общие государственные расходы Германии между 1920 и 1923 годами составляли 33 процента от общего чистого национального продукта. [116] А. Дж. П. Тейлор писал: «Германия была чистым победителем финансовых операций двадцатых годов: она заняла гораздо больше у частных американских инвесторов ... чем заплатила в качестве репараций». [118] PMH Bell заявил, что создание многонационального комитета, результатом которого стал план Дауэса, было сделано для рассмотрения способов, которыми можно было бы сбалансировать немецкий бюджет, стабилизировать валюту и привести немецкую экономику в порядок, чтобы облегчить выплаты репараций. [119] Макс Винклер писал, что с 1924 года немецкие чиновники были «фактически завалены предложениями о займах от иностранцев». В целом, немецкая экономика работала достаточно хорошо, пока иностранные инвестиции, финансирующие экономику, и займы, финансирующие выплаты репараций, не были внезапно отозваны после краха фондового рынка 1929 года . Этот крах был усилен объемом займов, предоставленных немецким компаниям кредиторами США. Даже сокращенные выплаты по плану Дауэса в основном финансировались за счет большого объема международных займов. [120]
В то время как Германия изначально имела торговый дефицит, британская политика в начале 1920-х годов заключалась в том, чтобы как можно скорее реинтегрировать Германию в европейскую торговлю. Аналогичным образом, Франция пыталась заключить торговые сделки с Германией. [121] В середине-конце 1920-х годов торговля между Францией и Германией быстро росла. Французский импорт немецких товаров «увеличился на 60 процентов», что подчеркивает тесную связь между французским промышленным ростом и немецким производством, а также рост сотрудничества между странами. [122]
Макс Хантке и Марк Шпёрер предлагают иную точку зрения на влияние репараций на экономику Германии. Они писали, что сосредоточение внимания на репарациях и инфляции игнорирует «тот факт, что ограничение немецких военных до 115 000 человек значительно облегчило немецкий центральный бюджет». [123] Хантке и Шпёрер утверждают, что их выводы показывают, «что даже при довольно строгих предположениях чистое экономическое бремя Версальского договора было гораздо менее тяжелым, чем считалось до сих пор, в частности, если ограничить нашу перспективу бюджетом Рейха». [124] Они говорят, «хотя политически это было унижением», ограничение военных «было выгодным в фискальном плане» и что их экономические модели показывают, что «ограничение размера армии было явно выгодным для бюджета Рейха». [125] Кроме того, их экономические сценарии указывают на то, что хотя Версальский договор был «в целом явно обременительным для немецкой экономики», он «также предлагал существенные мирные дивиденды для нереваншистских бюджетных политиков Веймара». Они приходят к выводу, что «тот факт, что [эти политики] не использовали в достаточной мере этот навязанный дар, подтверждает гипотезу о том, что Веймарская республика пострадала от политического провала, созданного внутри страны». [126]
Историки и экономисты расходятся во мнениях относительно того, были ли репарации причиной гиперинфляции в Веймарской республике и в какой степени.
Среди тех, кто утверждал, что это было причиной, Эрик Гольдштейн писал, что в 1921 году выплата репараций вызвала кризис, и что оккупация Рура оказала катастрофическое воздействие на экономику Германии, в результате чего немецкое правительство печатало больше денег, поскольку валюта рухнула. Началась гиперинфляция, и печатные станки работали сверхурочно, чтобы печатать банкноты Рейхсбанка; к ноябрю 1923 года один доллар США стоил 4 200 000 000 000 марок. [31] Фергюсон пишет, что политика министра экономики Роберта Шмидта помогла Германии избежать экономического краха с 1919 по 1920 год, но что репарации составили большую часть бюджетного дефицита Германии в 1921 и 1922 годах, и что репарации были причиной гиперинфляции. [127]
Несколько историков возражают против аргумента о том, что репарации стали причиной инфляции и краха марки, в частности, на том основании, что репарационные выплаты, и особенно выплаты наличными, в значительной степени не производились в период гиперинфляции и, таким образом, не могли быть ее причиной. Герхард Вайнберг пишет, что Германия отказалась платить, и что это уничтожило их собственную валюту. [105] Энтони Лентин соглашается и пишет, что инфляция была «следствием войны, а не мира», и что гиперинфляция была результатом «безрассудного выпуска бумажных денег немецким правительством» во время оккупации Рура союзниками. [128]
Современные британские и французские эксперты считали, что марка саботировалась, чтобы избежать бюджетной и денежной реформы и уклониться от репараций, точка зрения, поддерживаемая записями Рейхсканцелярии. Историк Салли Маркс поддержала эту точку зрения, написав, что историки, которые говорят, что репарации вызвали гиперинфляцию, упускают из виду, «что инфляция задолго предшествовала репарациям» и то, как «инфляция росла как грибы» между серединой 1921 года и концом 1922 года, «когда Германия фактически платила очень мало репараций», и не смогли объяснить, почему «период наименьшей инфляции совпал с периодом наибольших репарационных выплат... или почему немцы утверждали после 1930 года, что репарации вызывают дефляцию». Она пишет: «нет сомнений, что подозрения Британии и Франции в конце 1922 года были обоснованными». [129] Маркс также пишет, что «последовавшая астрономическая инфляция была результатом немецкой политики», в соответствии с которой правительство платило за пассивное сопротивление в Руре «из пустой казны» и выплачивало свои внутренние и военные долги ничего не стоящими марками. [69] [121] Белл соглашается и пишет, что «инфляция имела мало прямой связи с самими репарационными платежами, но во многом была связана с тем, как немецкое правительство решило субсидировать промышленность и оплачивать расходы на пассивное сопротивление оккупации [Рура] путем расточительного использования печатного станка». Белл также пишет, что гиперинфляция не была неизбежным следствием Версальского договора, но была одним из его фактических результатов. [130]
По словам историка Клода Кэмпбелла, Джон Мейнард Кейнс «задал тон критикам экономических аспектов договора» и «вынес, вероятно, самое суровое и всеобъемлющее обвинение его экономическим положениям». [131] Кейнс был временно прикреплен к британскому казначейству во время войны и был их официальным представителем на мирной конференции. Позднее он ушел в отставку, «когда стало очевидно, что надежды на существенные изменения в проекте Условий мира больше не может быть из-за «политики Конференции по отношению к экономическим проблемам Европы». [132]
В 1919 году Кейнс написал «Экономические последствия мира» , основанные на его возражениях против Версальского договора. [132] Он писал, что, по его мнению, «кампания по обеспечению того, чтобы Германия не несла общих расходов на войну, была одним из самых серьезных актов политической неразумности, за которые когда-либо несли ответственность наши государственные деятели», [133] и назвал договор « Карфагенским миром », который экономически повлияет на всю Европу. [134] Кейнс сказал, что цифры, которыми обменивались политики во время подписания договора, такие как 25 миллиардов долларов США или даже 50 миллиардов долларов США , «не находятся в пределах разумной возможности». Вместо этого он подсчитал, что 10 миллиардов долларов США были «безопасной максимальной цифрой», но при этом он также «не верил, что [Германия могла бы] заплатить столько». [135] Он предсказал, что Репарационная комиссия была инструментом, который можно было бы «использовать для разрушения торговой и экономической организации Германии, а также для взыскания платежей». [136]
Описывая предложенную им цифру в 10 миллиардов долларов США , установление репараций «в пределах платежеспособности Германии» «позволило бы возродить надежду и предпринимательство на ее территории» и «избежать постоянного трения и возможности ненадлежащего давления, вытекающего из положений Договора». [137] Кейнс определил репарации как «главный экскурс в экономическую сферу» Версальского договора, но сказал, что договор исключал положения о восстановлении экономик Европы, об улучшении отношений между союзниками и побежденными Центральными державами, о стабилизации новых наций Европы, о «возвращении России» или о содействии экономической солидарности между союзниками. [138] Уголь является примером этих дестабилизирующих эффектов в Германии и за ее пределами. Кейнс сказал, что «сдача угля разрушит немецкую промышленность», но признал, что без поставок угля в качестве репараций пострадают французская и итальянская отрасли, пострадавшие напрямую от войны или косвенно из-за ущерба угольным шахтам. Он пишет, что это «еще не вся проблема». Последствия также коснутся Центральной и Северной Европы, а также нейтральных государств, таких как Швейцария и Швеция, которые компенсировали свой собственный дефицит угля торговлей с Германией. Аналогично, Кейнс сказал, что Австрия теперь будет обречена на «промышленный крах», поскольку «почти все угольные месторождения бывшей империи лежат за пределами того, что сейчас является Германской Австрией ». [139]
Кэмпбелл пишет, что «очевидное большинство не считало договор идеальным». Бернард Барух пишет в «Создании репарационного и экономического разделов договора» , что большинство считало его наилучшим соглашением, которое можно было получить при данных обстоятельствах, и что меньшинство нападало на договор, но эти нападки «сосредоточились на его экономических положениях». [140] Джеймс Т. Шотвелл , писавший в «Что забыла Германия» , сказал: «единственные «невыносимые рабства» в договоре были в разделах о репарациях и польском урегулировании и поднял вопрос о том, какая часть обиды Германии на мир заключалась в сути ее поборов, а какая — в способе их навязывания». Сэр Эндрю Макфейден, который также представлял британское казначейство на мирной конференции и позже работал с Комиссией по репарациям, опубликовал свою работу « Не делайте этого снова ». Позиция Макфейдена «находится где-то между взглядами Кейнса и Шотвелл». Его нападки на репарации «были такими же резкими, как у Кейнса», но он признал, что «вина заключалась не в положениях договора, а в их исполнении». Он также считал, что «польское урегулирование было единственной корректировкой... которая была решительно неразумной». [141]
Альбрехт-Карри пишет, что перед капитуляцией Германии Вудро Вильсон 5 ноября 1918 года направил правительству Германии ноту, в которой говорилось, что союзники «понимают, что Германия выплатит компенсацию за весь ущерб, нанесенный гражданскому населению союзников и их имуществу агрессией Германии на суше, на море и с воздуха», условия которой они приняли. [30] Независимо от этого, Альбрехт-Карри говорит, что раздел договора о репарациях оказался «ужасным провалом». [142] Кэмпбелл говорит, «хотя в мире было много «мелкого, несправедливого и унизительного», мало что было, кроме положений о репарациях и определенных территориальных уступках, которые имели реальное влияние на экономическое будущее Германии». [143] Обобщая точку зрения экономистов 1920-х годов, она говорит, что территориальные изменения в Германии были «не обязательно... экономически необоснованными», но отчуждение Саара и территории Польше «лишило Германию ресурсов сверх необходимого для выполнения законных экономических требований победителей... [и] было непростительно». Кэмпбелл также сказала, что договор не включал «положения, направленные на восстановление Германии в ее прежнем положении как главного экономического и финансового стабилизирующего влияния в Центральной Европе», и что это было экономически близоруко и было экономическим провалом договора. [144]
Этьен Манту , французский экономист, был самым суровым критиком Кейнса того времени. В своей посмертно опубликованной книге « Карфагенский мир, или экономические последствия мистера Кейнса » Манту сказал, что Кейнс «ошибся по многим пунктам, особенно в отношении своих прогнозов относительно производства угля, железа и стали в Германии... и уровня ее национальных сбережений». [145] Кейнс сказал, что общее производство железа в Европе сократится; Манту сказал, что произошло обратное. К 1929 году производство железа в Европе увеличилось на десять процентов по сравнению с 1913 годом. Кейнс считал, что эта европейская тенденция также повлияет на производство железа и стали в Германии. Манту говорит, что это предсказание также было неверным. К 1927 году производство стали в Германии увеличилось на 30 процентов, а производство железа — на 38 процентов по сравнению с 1913 годом. Кейнс предсказал, что добыча угля в Германии также сократится и что Германия не сможет экспортировать уголь сразу после войны. Манту также опровергает эти аргументы. К 1920 году Германия экспортировала 15 миллионов тонн угля в год и достигла 35 миллионов тонн к 1926 году. К 1929 году добыча угля в Германии выросла на 30 процентов по сравнению с показателями 1913 года из-за ее методов повышения эффективности труда. Что касается национальных сбережений, Кейнс заявил, что 2 миллиарда марок станут возможными только после принятия договора. Манту говорит, что показатель немецких национальных сбережений в 1925 году оценивался в 6,4 миллиарда марок, увеличившись до 7,6 миллиарда марок к 1927 году. [146] Манту подсчитал, что Германия заняла от 8 до 35 миллиардов марок в период с 1920 по 1931 год, заплатив при этом только 21 миллиард в качестве репараций. Это, по его словам, позволило Германии переоснастить, расширить и модернизировать свою промышленность. [112] Подчеркивая перевооружение при Гитлере, Манту сказал, что Германия «была в более выгодном положении для выплаты репараций, чем представлял Кейнс». [145] Он также говорит, что Германия могла бы выплатить все репарации, если бы захотела, и что проблема была не в том, что Германия была не в состоянии платить, а в том, что она не хотела платить. [147]
В 1954 году государственный секретарь США Джон Фостер Даллес — один из авторов статьи 231 — заявил, что «Попытки обанкротить и унизить нацию лишь побуждают людей, обладающих силой и мужеством, разорвать навязанные им узы... Запреты, таким образом, подстрекают к тем самым действиям, которые запрещены» [148] .
Джефф Харкорт пишет, что аргументы Кейнса о том, что репарации приведут к краху немецкой экономики, были приняты «историками почти всех политических убеждений» и повлияли на то, как историки и общественность «видят разворачивающиеся события в Германии и десятилетия между Версалем и началом Второй мировой войны». Он говорит, что работа Манту «не просто критика Кейнса», а «стимул подвергнуть сомнению общепринятую интерпретацию разворачивающихся событий в Германии». Харкорт говорит, что, несмотря на то, что в ней «очень подробно» обсуждаются ошибки Кейнса, работа Манту «не заставила нас пересмотреть наше общее суждение о Кейнсе», однако «она заставляет нас усомниться в обоснованности теоретических и эмпирических аспектов» его аргументов. [149] А. Дж. П. Тейлор пишет, что в 1919 году «многие считали, что выплата репараций приведет Германию к состоянию азиатской нищеты», и что Кейнс «придерживался этой точки зрения, как и все немцы; и, вероятно, многие французы». Однако он также говорит, что эти «опасения Кейнса и немцев были гротескно преувеличены». [118]
По словам Мартела, Тейлор «проницательно приходит к выводу, что Этьен Манту одержал верх в своей полемике с Джоном Мейнардом Кейнсом». [150] Стивен Шукер пишет, что «тенденциозная, но влиятельная» книга Кейнса была «умело опровергнута» Манту. [151] Ричард Дж. Эванс говорит, что «экономическая история 1920-х и начала 1930-х годов, казалось, подтверждала» аргументы Кейнса, однако «как мы теперь знаем», аргументы Кейнса о репарациях были неверны. Эванс говорит, что возникшие экономические проблемы были результатом инфляции 1923 года, которая лежала на немецком правительстве, а не на репарациях. [152]
По словам Славика, «традиционная интерпретация влияния договора на Германию» заключалась в том, что он «погружал страну в экономическое свободное падение». [153] Эту точку зрения разделял немецкий народ, который считал, что договор лишает Германию ее богатств. Немецкий банкир Макс Варбург сказал, что условия договора были «грабежом в мировом масштабе». [154] Ниалл Фергюсон говорит, что немецкая точка зрения была неверной, и «немногие историки сегодня согласятся с Варбургом». [102] Однако несколько историков согласны с Варбургом. Норман Дэвис пишет, что договор вынудил Германию «выплатить астрономические репарации», [155] в то время как Тим МакНиз утверждает, что «Франция и Великобритания возместили Германии военный ущерб в размере миллиардов золотых марок, который побежденные немцы не могли начать выплачивать всерьез». [156] Фергюсон говорит, что репарации были «меньшей обузой, чем утверждали Кейнс и другие», и что «потенциальное бремя на национальный доход от ренты варьируется от 5 до 10 процентов». [102] Однако он предостерегает от недооценки первоначальных немецких усилий по выплате. До реализации плана Дауэса Германия перевела от восьми до 13 миллиардов золотых марок, что составило «от 4 до 7 процентов от общего национального дохода». Фергюсон говорит, что «рента, потребованная в 1921 году, оказала невыносимое давление на государственные финансы», и что общие расходы между 1920 и 1923 годами составили «не менее 50 процентов доходов Рейха, 20 процентов от общих расходов Рейха и 10 процентов от общих государственных расходов». [157] Таким образом, говорит Фергюсон, репарации «подорвали доверие к кредитоспособности Рейха» и « поэтому были чрезмерными — как и утверждало немецкое правительство». [158]
Хантке и Шперер пишут, что «репарационные выплаты действительно были тяжелым экономическим бременем для Германии» и что «немецкая экономика лишилась от одного до 2,2 млрд рейхсмарок (RM) ежегодно, что в конце 1920-х годов составляло почти 2,5 процента ВВП Германии». [123] Джеральд Фельдман пишет: «не может быть никаких сомнений в том, что весь лондонский график можно было бы рассматривать как способ сокращения счета репараций без того, чтобы общественность союзников была полностью информирована о том, что происходит. Это признавали по крайней мере некоторые немецкие политики, один из которых оптимистично утверждал, что «Антанта потребует только 50 млрд марок, а не остальное. Они потребовали остальное только по внутриполитическим причинам». [159] Фельдман также говорит, что перспектива того, что облигации «C» будут вызваны, нависла над немецким правительством, как « дамоклов меч ». [160] В дополнение к возражениям Фельдмана и Фергюсона, Питер Крюгер, Барри Эйхенгрин и Стивен Уэбб соглашаются, что «первоначальные усилия Германии по выплате репараций» были существенными и «создали огромную нагрузку» на экономику Германии. [161]
Несколько историков занимают промежуточную позицию между осуждением репараций и поддержкой аргумента о том, что они не были полным бременем для Германии. Детлев Пойкерт утверждает: «Репарации, на самом деле, не обескровили немецкую экономику», как опасались, однако «психологические последствия репараций были чрезвычайно серьезными, как и напряжение, которое порочный круг кредитов и репараций оказал на международную финансовую систему». [162] PMH Bell пишет, что хотя репарации были нежелательны в Германии и вызвали «напряжение в немецком платежном балансе», их можно было выплатить, и они были «совместимы с общим восстановлением европейской торговли и промышленности». [77] По словам Мартела, Роберт Бойс сказал, что репарации были «тяжелым бременем для Германии, как в качестве финансового бремени... так и в качестве бремени для платежного баланса Германии». Однако он говорит, что, хотя «Германия утверждала, что не может позволить себе выплачивать репарации», это было далеко от истины, и что «... Германия приложила мало усилий для выплаты репараций. Она отказалась взимать необходимые налоги и не только не аккумулировала иностранную валюту, необходимую для их выплаты, собирая часть зарубежных доходов немецких экспортеров, но и позволяла им оставлять свои доходы за границей». [163] Уильям Р. Кейлор соглашается с Бойсом и говорит, что «увеличение налогообложения и сокращение потребления в Веймарской республике дали бы необходимый экспортный излишек для получения иностранной валюты, необходимой для обслуживания репарационного долга». [164] Однако Чарльз Фейнштейн пишет, что подобные аргументы упускают из виду крайнее нежелание немцев «принять даже скромное увеличение налогообложения, чтобы удовлетворить то, что повсеместно считалось неоправданным и репрессивным навязыванием со стороны враждебных противников». Файнштейн говорит, что «даже если экономические аспекты... не были столь разрушительными, как предполагалось в 1920-х годах, взыскание репараций все равно имело глубокое политическое и психологическое значение для Германии» [165] .
Салли Маркс пишет: «Есть те, кто утверждает, что репарации были невыплачены. С финансовой точки зрения это неправда... Конечно, немцы не хотели платить; никто никогда не хочет платить, и Веймар был полон решимости этого не делать... Повышение налогов обеспечило бы достаточные средства... Веймар мог бы занять у граждан, как это сделала Франция после 1871 года [чтобы выплатить свою контрибуцию Германии]». [166] Маркс пишет, что Германия могла бы легко выплатить 50 миллиардов марок репараций, но вместо этого решила неоднократно не выполнять платежи в рамках политической стратегии подрыва Версаля. [167] Маркс говорит, что в 1921 году Германия выполнила свои требования в полном объеме, поскольку таможенные посты были заняты войсками союзников. [45] После того, как союзники отказались от контроля над таможенными постами, Германия не производила дальнейших платежей наличными до 1924 года после реализации плана Дауэса. [168] Маркс говорит, что в то время как статья 231 Версальского договора «устанавливала неограниченную теоретическую ответственность», статья 232 ограничивала ответственность Германии выплатой только за гражданский ущерб. Когда в 1921 году была созвана Лондонская конференция для определения того, сколько Германия должна была заплатить, союзники производили расчеты на основе того, что Германия могла заплатить, а не на основе своих собственных потребностей. [169] Таким образом, говорит Маркс, немцы в значительной степени избежали оплаты войны и вместо этого переложили расходы на американских инвесторов. [170] Маркс утверждает, что задержка в установлении окончательной суммы до 1921 года «на самом деле была в интересах Германии», потому что цифры, обсуждавшиеся на мирной конференции, были «астрономическими». Она говорит: «Британские эксперты, лорды Самнер и Канлифф , были настолько нереалистичны, что их прозвали «небесными близнецами» . [101] Маркс также говорит: «Много чернил было потрачено на то, что гражданские убытки были растянуты на пенсии вдовам погибших и пособия для иждивенцев военных». Поскольку репарации основывались на том, что Германия могла заплатить, Маркс говорит, что включение таких пунктов не повлияло на ответственность Германии, но изменило распределение репараций; «включение пенсий и пособий увеличило британскую долю пирога, но не увеличило пирог». [169]
Бернадотт Шмитт пишет, что если бы «пенсии и пособия по увольнению... не были включены, репарации, вероятно, никогда бы не стали пугалом, отравлявшим послевоенный мир на протяжении стольких лет». [171] Тейлор говорит: «Без сомнения, обнищание Германии было вызвано войной, а не репарациями. Несомненно, немцы могли бы выплатить репарации, если бы они считали их обязательством чести, честно понесенным». Однако, говорит он, «репарации ... поддерживали военные страсти». [118] Питер Либерман пишет, что в то время как немцы считали, что не смогут удовлетворить такие требования, «французы считали, что Германия может заплатить, и у нее не хватает только необходимой воли» для этого. Либерман говорит, что это «позиция, которая получила поддержку в недавних исторических исследованиях». Что касается платежеспособности Германии, он сосредотачивается на угле и говорит, что потребление угля в Германии на душу населения было выше, чем во Франции, несмотря на то, что поставки угля постоянно были недостаточными. Он также говорит, что «репарации, потребованные в Версале, были не так уж далеки от пропорции к экономическому потенциалу Германии», и что с точки зрения национального дохода они были аналогичны тому, что немцы требовали от Франции после Франко-прусской войны . [172] Мартин Китчен также говорит, что впечатление о том, что Германия была парализована репарациями, является мифом. Вместо ослабления Германии он утверждает, что все было наоборот. [173]
Кейлор говорит, что литература о репарациях «давно страдала от грубого искажения, преувеличения и откровенной фальсификации» и что она «должна, наконец, уступить архивным открытиям ученых». [174] Диана Кунц , обобщая историографию по этому вопросу, пишет, что историки опровергли миф о том, что репарации наложили невыносимое бремя на Германию. [175] Маркс говорит, что «значительная степень научного консенсуса теперь предполагает, что выплата... была в пределах финансовых возможностей Германии». [176] Рут Хениг пишет: «Большинство историков Парижской мирной конференции теперь придерживаются мнения, что в экономическом отношении договор не был чрезмерно суровым для Германии и что, хотя обязательства и убытки неизбежно подчеркивались в дебатах в Париже, чтобы удовлетворить избирателей, читающих ежедневные газеты, намерение состояло в том, чтобы тихо оказать Германии существенную помощь в оплате ее счетов и ответить на многие немецкие возражения путем внесения поправок в способ практического выполнения графика репараций». [177]
1234567
{{cite book}}: CS1 maint: местоположение ( ссылка ){{cite journal}}: Цитировать журнал требует |journal=( помощь )