Фукидид ( / θ ( j ) uː ˈ s ɪ d ɪ ˌ d iː z / thew- SID -ih -deez ; древнегреческий : Θουκυδίδης , романизированный : Thoukudídēs [tʰuːkydǐdɛːs] ; ок. 460 – ок. 400 до н. э.) был афинским историком и полководцем. Его «История Пелопоннесской войны » повествует о войне между Спартой и Афинами в пятом веке до н. э. до 411 года до н. э. Фукидид был назван отцом « научной истории » теми, кто принимает его утверждения о применении строгих стандартов беспристрастности, сбора доказательств и анализа причин и следствий, без ссылки на вмешательство богов , как изложено в его введении к его работе. [3] [4] [5]
Фукидида называют отцом школы политического реализма , которая рассматривает политическое поведение отдельных лиц и последующие результаты отношений между государствами как в конечном итоге опосредованные и построенные на страхе и эгоизме . [6] Его текст до сих пор изучается в университетах и военных колледжах по всему миру. [7] Мелийский диалог считается основополагающим текстом теории международных отношений , в то время как его версия Надгробной речи Перикла широко изучается политическими теоретиками, историками и исследователями классики . В более общем плане Фукидид развил понимание человеческой природы , чтобы объяснить поведение в таких кризисах, как эпидемии , резня и войны. [8]
Несмотря на его статус историка, современные историки знают относительно мало о жизни Фукидида. Наиболее надежная информация исходит из его собственной Истории Пелопоннесской войны , в которой он упоминает свою национальность, отцовство и место рождения. Фукидид говорит, что он сражался на войне, заразился чумой и был изгнан демократией . Он также мог участвовать в подавлении Самосского восстания . [9]
Фукидид называет себя афинянином , сообщая нам, что его отца звали Олорус и что он был из афинского дема Галимус . [10] Спорный анекдот из его ранней жизни гласит, что когда Фукидиду было 10–12 лет, он и его отец, как предполагалось, отправились на агору в Афинах , где молодой Фукидид услышал лекцию историка Геродота . Согласно некоторым источникам, молодой Фукидид плакал от радости , прослушав лекцию, решив, что написание истории станет его жизненным призванием. В том же отчете также утверждается, что после лекции Геродот поговорил с юношей и его отцом, заявив: Олорос, твой сын жаждет знаний . По сути, этот эпизод, скорее всего, взят из более позднего греческого или римского рассказа о его жизни. [11] Он пережил Афинскую чуму , [12] в результате которой погибли Перикл и многие другие афиняне. Есть первое наблюдение приобретенного иммунитета. [13] Он также пишет, что владел золотыми рудниками в Скапте Хайле (буквально «Вырытый лес»), прибрежной зоне во Фракии , напротив острова Тасос . [14]
Фукидид писал, что из-за своего влияния в регионе Фракии он был отправлен в качестве стратега (генерала) на Фасос в 424 г. до н. э. Зимой 424–423 гг. до н. э. спартанский полководец Брасид напал на Амфиполь , в полудне плавания к западу от Фасоса на фракийском побережье, что вызвало битву при Амфиполе . Эвкл , афинский командующий в Амфиполе, послал к Фукидиду за помощью. [15] Брасид, зная о присутствии Фукидида на Фасосе и его влиянии на народ Амфиполя, и опасаясь помощи, прибывающей по морю, действовал быстро, чтобы предложить умеренные условия сдачи амфиполитанцам, которые они приняли. Таким образом, когда прибыл Фукидид, Амфиполь уже находился под контролем спартанцев. [16]
Амфиполь имел важное стратегическое значение, и известие о его падении вызвало большое смятение в Афинах. [17] Вину возложили на Фукидида, хотя он утверждал, что это не его вина, и что он просто не смог добраться до него вовремя. Из-за своей неспособности спасти Амфиполь он был изгнан : [18]
Я пережил все это, будучи в возрасте, чтобы понимать события, и уделяя им внимание, чтобы знать точную правду о них. Мне также было суждено быть изгнанником из моей страны в течение двадцати лет после моего командования в Амфиполе ; и присутствуя при обеих партиях, и особенно при пелопоннесцах по причине моего изгнания, я имел досуг наблюдать за событиями довольно подробно.
Используя свой статус изгнанника из Афин, чтобы свободно путешествовать среди союзников Пелопоннеса, он мог рассматривать войну с точки зрения обеих сторон. Фукидид утверждал, что начал писать свою историю сразу же, как только началась война, потому что он думал, что это будет одна из величайших войн, которые велись среди греков с точки зрения масштаба:
Фукидид, афинянин, написал историю войны между пелопоннесцами и афинянами, начиная с момента ее начала, и полагая, что это будет великая война, более достойная упоминания, чем любая из предшествующих ей. [19]
Это все, что Фукидид написал о своей жизни, но несколько других фактов доступны из надежных современных источников. Геродот писал, что имя Олорус , имя отца Фукидида, было связано с Фракией и фракийской королевской властью. [20] Фукидид, вероятно, был связан через семью с афинским государственным деятелем и полководцем Мильтиадом и его сыном Кимоном , лидерами старой аристократии, вытесненной радикальными демократами . Имя деда Кимона по материнской линии также было Олорус, что делает эту связь вполне вероятной. Другой Фукидид жил до историка и также был связан с Фракией, что делает семейную связь между ними весьма вероятной.
Объединяя все имеющиеся фрагментарные свидетельства, кажется, что его семья владела большим поместьем во Фракии , в котором даже находились золотые рудники, и которое обеспечивало семье значительное и длительное богатство. Безопасность и постоянное процветание богатого поместья, должно быть, требовали формальных связей с местными царями или вождями, что объясняет принятие в семье отчетливо фракийского царского имени Олорос . После изгнания Фукидид, как обычно говорят, поселился в поместье на постоянной основе и, учитывая его обильный доход от золотых рудников, смог посвятить себя написанию и исследованию истории на постоянной основе. По сути, он был джентльменом со связями и значительными ресурсами, который, после невольного ухода из политической и военной сфер, решил финансировать свои собственные исторические исследования.
Оставшиеся свидетельства о жизни Фукидида исходят из более поздних и менее надежных древних источников; Марцеллин написал биографию Фукидида примерно через тысячу лет после его смерти. Согласно Павсанию , некто по имени Энобий провел закон, позволяющий Фукидиду вернуться в Афины , предположительно вскоре после капитуляции города и окончания войны в 404 г. до н. э . Павсаний продолжает говорить, что Фукидид был убит на обратном пути в Афины , поместив свою гробницу возле ворот Мелиты . [21] Многие сомневаются в этом рассказе, видя доказательства, указывающие на то, что он жил еще в 397 г. до н. э. или, возможно, немного позже. Плутарх сохраняет традицию, что он был убит в Скапте-Хуле и что его останки были возвращены в Афины, где ему был воздвигнут памятник на семейном участке Кимона . [22] С этим есть проблемы, поскольку это было за пределами дема Фукидида , а традиция восходит к Полемону , который утверждал, что он обнаружил именно такой мемориал. [23] Дидим упоминает еще одну гробницу во Фракии. [24]
Повествование Фукидида обрывается в середине 411 года до н. э., и этот внезапный конец традиционно объясняется его смертью во время написания книги, хотя выдвигались и другие объяснения.
Во время описания афинской чумы он замечает, что старые афиняне, похоже, помнили стих, предсказывающий Дорийскую войну, которая принесет «чуму» ( loimos ) λοιμός . [25] Позже возник спор, когда некоторые утверждали, что поговорка относится к наступлению в такой войне «голода» или «изнурения» ( limos ) λιμός . Фукидид приходит к выводу, что люди приспосабливают свои воспоминания к своему нынешнему состоянию страданий. Если бы та же ситуация повторилась, но с людьми, испытывающими голод, а не эпидемию, стих бы запомнился по-другому, в терминах голода ( limos ), тем самым отменяя общепринятую поговорку о чуме ( loimos ). [26] [27]
Фукидид восхищался Периклом , одобряя его власть над людьми и проявляя выраженное отвращение к демагогам , которые следовали за ним. Он не одобрял демократических простолюдинов, ни радикальную демократию, которую ввел Перикл, но считал демократию приемлемой, когда ею руководит хороший лидер. [28] Представление событий Фукидидом в целом беспристрастно; например, он не преуменьшает негативный эффект своей собственной неудачи в Амфиполе . Иногда, однако, прорываются сильные страсти, как в его уничтожающих оценках демократических лидеров Клеона [29] [30] и Гипербола . [31] Иногда Клеона связывали с изгнанием Фукидида. [32]
Утверждалось, что Фукидид был тронут страданиями, присущими войне, и обеспокоен крайностями, к которым склонна человеческая природа в таких обстоятельствах, как в его анализе зверств, совершенных во время гражданского конфликта на Керкире , [33] в котором есть фраза «война — жестокий учитель» ( πόλεμος βίαιος διδάσκαλος ).
Фукидид считал, что Пелопоннесская война представляла собой событие непревзойденной важности. [34] Таким образом, он начал писать « Историю» в начале войны в 431 г. до н. э. [35] [36] Он заявил, что его намерением было написать отчет, который послужит «достоянием на все времена». [37] « История» обрывается ближе к концу двадцать первого года войны (411 г. до н. э.), после поражения афинян при Сиракузах, и поэтому не подробно описывает последние семь лет конфликта.
История Пелопоннесской войны продолжала изменяться и после окончания войны в 404 г. до н. э., как показывает ссылка в Книге I.1.13 [38] на завершение войны. [39] После его смерти История Фукидида была разделена на восемь книг: ее современное название — История Пелопоннесской войны . Это подразделение, скорее всего, было сделано библиотекарями и архивариусами, которые сами были историками и учеными, скорее всего, работавшими в Александрийской библиотеке . [ необходима цитата ]
Фукидид обычно считается одним из первых настоящих историков. Как и его предшественник Геродот , известный как «отец истории», Фукидид высоко ценит свидетельства очевидцев и пишет о событиях, в которых он, вероятно, принимал участие. Он также усердно консультировался с письменными документами и опрашивал участников о событиях, которые он записывал. В отличие от Геродота, чьи истории часто учат, что высокомерие навлекает гнев богов, Фукидид не признает божественного вмешательства в человеческие дела. [40]
Фукидид оказал широкое историографическое влияние на последующих эллинистических и римских историков, хотя точное описание его стиля по отношению ко многим последующим историкам остается неясным. [41] Читатели в древности часто помещали продолжение стилистического наследия Истории в сочинения предполагаемого интеллектуального преемника Фукидида Ксенофонта . Такие чтения часто описывали трактаты Ксенофонта как попытки «закончить» Историю Фукидида . Однако многие из этих интерпретаций вызвали значительный скептицизм среди современных ученых, таких как Диллери, который отвергает точку зрения интерпретации Ксенофонта как Фукидида, утверждая, что «современная» история последнего (определяемая как построенная на основе литературных и исторических тем) противоречит рассказу первого в Hellenica , который расходится с эллинской историографической традицией из-за отсутствия предисловия или введения к тексту и связанного с этим отсутствия «всеобъемлющей концепции», объединяющей историю. [42]
Примечательным отличием между методом Фукидида в написании истории и методом современных историков является включение Фукидидом длинных официальных речей, которые, как он утверждает, были литературными реконструкциями, а не цитатами того, что было сказано — или, возможно, того, что, по его мнению, должно было быть сказано. Можно утверждать, что если бы он этого не сделал, суть того, что было сказано, иначе вообще не была бы известна — тогда как сегодня существует множество документации — письменных записей, архивов и записывающих технологий, к которым историки могут обратиться. Таким образом, метод Фукидида помог спасти его в основном устные источники от забвения. Мы не знаем, как говорили эти исторические личности. Воссоздание Фукидида использует героический стилистический регистр. Знаменитый пример — надгробная речь Перикла , которая воздает почести мертвым и включает защиту демократии:
Вся земля — гробница знаменитых людей; их чтят не только колонны и надписи в их собственной стране, но и в чужих странах на мемориалах, высеченных не на камне, а в сердцах и умах людей. (2:43)
Стилистически размещение этого отрывка также усиливает контраст с описанием чумы в Афинах , которое непосредственно следует за ним и наглядно подчеркивает ужас человеческой смертности, тем самым передавая мощное чувство правдоподобия:
Хотя многие лежали непогребенными, птицы и звери не прикасались к ним или умирали, попробовав их [...]. Тела умирающих людей лежали одно на другом, и полумертвые существа шатались по улицам и собирались вокруг всех фонтанов в своем стремлении к воде. Священные места, в которых они разместились, также были полны трупов людей, которые умерли там, такими же, какими были они сами; ибо, когда бедствие перешло все границы, люди, не зная, что с ними станет, стали одинаково пренебрежительно относиться к имуществу и причитающимся божествам. Все погребальные обряды, которые использовались прежде, были полностью нарушены, и они хоронили тела так, как могли. Многие из-за отсутствия надлежащих приспособлений, поскольку так много их друзей уже умерли, прибегали к самым бесстыдным погребениям: иногда, опережая тех, кто поднял костер, они бросали свое собственное мертвое тело на чужой костер и поджигали его; иногда они бросали труп, который несли, на другой, который горел, и так уходили. (2:52)
Фукидид опускает обсуждение искусств, литературы или социальной среды, в которой происходят события в его книге и в которой он вырос. Он считал, что записывает событие, а не период, и приложил значительные усилия, чтобы исключить то, что он считал легкомысленным или посторонним.
Пол Шори называет Фукидида «циником, лишенным моральной чувствительности». [44] Кроме того, он отмечает, что Фукидид считал, что человеческая природа строго определяется его физической и социальной средой, а также основными желаниями. [45] Фрэнсис Корнфорд был более тонок: политическое видение Фукидида было обусловлено трагическим этическим видением, в котором:
Человек, изолированный от Природы и противостоящий ей, движется по узкому пути, не связанный с тем, что лежит за ее пределами, и освещенный лишь несколькими тусклыми лучами человеческого «предвидения» (γνώμη/ гном ) или ложными, блуждающими огнями Надежды. Он несет в себе, самодостаточный, свою судьбу в своем собственном характере: и это, с целями, которые из этого вытекают, формирует его курс. Это все, по мнению Фукидида, что мы можем сказать: за исключением того, что время от времени из окружающей тьмы приходят ослепительные удары Фортуны, необъяснимые и непредвиденные.' [46]
Работа Фукидида указывает на влияние учений софистов , что вносит существенный вклад в мышление и характер его «Истории» . [47] Возможные доказательства включают его скептические идеи относительно справедливости и морали. [48] В « Истории» также есть элементы — такие как его взгляды на природу, вращающиеся вокруг фактического, эмпирического и неантропоморфного, — которые предполагают, что он, по крайней мере, был осведомлен о взглядах таких философов, как Анаксагор и Демокрит . Есть также доказательства его знаний относительно некоторых из корпусов медицинских сочинений Гиппократа. [49]
Фукидид особенно интересовался взаимосвязью между человеческим интеллектом и суждением, [50] удачей и необходимостью, [51] а также идеей о том, что история слишком иррациональна и непредсказуема, чтобы ее можно было предсказать. [52]
Ученые традиционно считали, что Фукидид осознал и преподал урок о том, что демократии нуждаются в лидерстве, но что лидерство может быть опасным для демократии. Лео Штраус (в «Городе и человеке ») находит проблему в природе афинской демократии, о которой, как он утверждал, Фукидид был неоднозначен. «Мудрость» Фукидида стала возможной благодаря демократии Перикла, которая имела эффект освобождения индивидуальной смелости, предприимчивости и пытливого духа; это освобождение, допуская рост безграничных политических амбиций, привело к империализму и в конечном итоге к гражданской борьбе. [53]
По мнению канадского историка Чарльза Норриса Кокрейна (1889–1945), щепетильная преданность Фукидида наблюдаемым явлениям, сосредоточенность на причине и следствии и строгое исключение других факторов предвосхищают научный позитивизм двадцатого века . Кокрейн, сын врача, предположил, что Фукидид в целом (и особенно в описании чумы в Афинах ) находился под влиянием методов и мышления ранних медицинских писателей, таких как Гиппократ с Коса . [3]
После Второй мировой войны классический ученый Жаклин де Ромийи указала, что проблема афинского империализма была одной из забот Фукидида и поместила его историю в контекст греческого мышления о международной политике. После появления ее исследования другие ученые более подробно изучили трактовку Фукидидом realpolitik . [ необходима цитата ]
Другие ученые выдвинули на первый план литературные качества Истории , которые они видят в повествовательной традиции Гомера и Гесиода и как связанные с концепциями справедливости и страдания, найденными у Платона и Аристотеля и поставленными под сомнение у Эсхила и Софокла . [54] Ричард Нед Лебоу называет Фукидида «последним из трагиков», заявляя, что «Фукидид в значительной степени опирался на эпическую поэзию и трагедию, чтобы построить свою историю, которая, что неудивительно, также построена как повествование». [55] С этой точки зрения, слепое и неумеренное поведение афинян (и, конечно, всех других действующих лиц) — хотя, возможно, и присущее человеческой природе — приводит к их падению. Таким образом, его История может служить предупреждением лидерам быть более благоразумными, давая им знать, что кто-то будет изучать их действия с объективностью историка, а не с лестью летописца. [56]
Историк Дж. Б. Бери пишет, что работа Фукидида «знаменует собой самый долгий и решительный шаг, который когда-либо был предпринят одним человеком на пути к тому, чтобы сделать историю такой, какой она является сегодня» [57] .
Историк HD Kitto считает, что Фукидид писал о Пелопоннесской войне не потому, что это была самая значительная война в древности, а потому, что она принесла больше всего страданий. Несколько отрывков из книги Фукидида написаны «с интенсивностью чувств, едва ли превзойденной самой Сафо ». [58]
В своей книге «Открытое общество и его враги » Карл Поппер пишет, что Фукидид был «величайшим историком, возможно, когда-либо жившим». Работа Фукидида, продолжает Поппер, представляет собой «интерпретацию, точку зрения; и в этом мы не должны соглашаться с ним». В войне между афинской демократией и «задержанным олигархическим племенным строем Спарты» мы никогда не должны забывать о «невольной предвзятости» Фукидида и о том, что «его сердце не было с Афинами, его родным городом».
Хотя он, по-видимому, не принадлежал к крайнему крылу афинских олигархических клубов, которые на протяжении всей войны сговаривались с врагом, он, безусловно, был членом олигархической партии и не был другом ни афинского народа, демоса, который его изгнал, ни его империалистической политики. [59]
Фукидид и его непосредственный предшественник Геродот оказали значительное влияние на западную историографию. Фукидид не упоминает своего коллегу по имени, но его знаменитое вступительное заявление, как полагают, относится к нему: [60] [61]
Слушать эту историю, пересказанную, так как в нее не вставлено никаких басен, может быть, и не будет приятно. Но тот, кто желает взглянуть на истину вещей, сделанных и которые (согласно состоянию человечества) могут быть сделаны снова, или, по крайней мере, им подобными, найдет в ней достаточно, чтобы заставить себя думать, что это полезно. И она составлена скорее для вечного владения, чем для пересказа ради награды. (1:22)
Геродот записывает в своей Истории не только события Персидских войн , но также географическую и этнографическую информацию, а также басни, связанные с ним во время его обширных путешествий. Как правило, он не выносит окончательного суждения о том, что он слышал. В случае противоречивых или маловероятных рассказов он представляет обе стороны, говорит то, во что он верит, а затем предлагает читателям решить самим. [62] Конечно, современные историки, как правило, опускают свои личные убеждения, что является формой вынесения суждения о событиях и людях, о которых сообщает историк. Сообщается, что труд Геродота декламировался на празднествах, где вручались призы, как, например, во время игр в Олимпии . [63]
Геродот рассматривает историю как источник моральных уроков, а конфликты и войны — как несчастья, вытекающие из первоначальных актов несправедливости, увековеченных циклами мести. [64] Напротив, Фукидид утверждает, что ограничивается фактическими сообщениями о современных политических и военных событиях, основанными на недвусмысленных, непосредственных свидетельствах очевидцев, [65] хотя, в отличие от Геродота, он не раскрывает свои источники. Фукидид рассматривает жизнь исключительно как политическую жизнь, а историю — как политическую историю. Обычные моральные соображения не играют никакой роли в его анализе политических событий, в то время как географические и этнографические аспекты опускаются или, в лучшем случае, имеют второстепенное значение. Последующие греческие историки, такие как Ктесий , Диодор , Страбон , Полибий и Плутарх, считали труды Фукидида образцом правдивой истории. Лукиан [66] ссылается на Фукидида как на человека, давшего греческим историкам свой закон , требующий от них говорить о том, что было сделано ( ὡς ἐπράχθη ). Греческие историки четвертого века до нашей эры признавали, что история была политической, а современная история была надлежащей областью историка. [67] Цицерон называет Геродота «отцом истории»; [68] однако греческий писатель Плутарх в своей Moralia ( Этика ) принижал Геродота, в частности, называя его philobarbaros , «любовником варваров», в ущерб грекам. [69] Однако, в отличие от Фукидида, все эти авторы продолжали рассматривать историю как источник моральных уроков, тем самым наполняя свои работы личными предубеждениями, обычно отсутствующими в ясных, непредвзятых трудах Фукидида, сосредоточенных на сообщении событий в непредвзятой манере.
Из-за утраты возможности читать по-гречески Фукидид и Геродот были в значительной степени забыты в Средние века в Западной Европе, хотя их влияние продолжалось в византийском мире. В Европе Геродот стал известен и высоко уважаем только в конце шестнадцатого и начале семнадцатого века как этнограф, отчасти из-за открытия Америки , где были обнаружены обычаи и животные, которые были еще более удивительными, чем те, о которых он рассказывал. Более того, во время Реформации информация о странах Ближнего Востока в « Историях» послужила основой для установления библейской хронологии, которую отстаивал Исаак Ньютон .
Первый европейский перевод Фукидида (на латынь) был сделан гуманистом Лоренцо Валла между 1448 и 1452 годами, а первое греческое издание было опубликовано Альдо Мануцио в 1502 году. Однако в эпоху Возрождения Фукидид привлекал меньше внимания среди западноевропейских историков как политический философ, чем его преемник Полибий , [70] хотя Поджо Браччолини утверждал, что находился под его влиянием. Нет особых свидетельств влияния Фукидида в произведении Никколо Макиавелли «Государь » (1513), в котором говорилось, что главной целью нового государя должно быть «сохранение своего государства» [т. е. своей власти] и что при этом он часто вынужден действовать против веры, человечности и религии. Однако более поздние историки, такие как Дж. Б. Бери , отметили параллели между ними:
Если бы вместо истории Фукидид написал аналитический трактат о политике, уделив особое внимание Афинской империи, то, вероятно, он мог бы опередить Макиавелли... [поскольку] весь намёк на трактовку истории Фукидидом согласуется с фундаментальным постулатом Макиавелли, верховенством государственного разума . Чтобы сохранить государство, сказал флорентийский мыслитель, «государственный деятель часто вынужден действовать против веры, человечности и религии». ... Но... истинный Макиавелли, а не Макиавелли из басни... питал идеал: Италия для итальянцев, Италия, освобождённая от чужеземца: и на службе этому идеалу он желал видеть применение своей спекулятивной науки политики. Фукидид не имел в виду никакой политической цели: он был чисто историком. Но частью метода обоих было устранение общепринятых сентиментов и морали. [71]
.jpg/1280px-Thomas_Hobbes_(portrait).jpg)
В семнадцатом веке английский политический философ Томас Гоббс , чей «Левиафан» отстаивал абсолютную монархию, восхищался Фукидидом и в 1628 году первым перевел его труды на английский язык непосредственно с греческого. Фукидид, Гоббс и Макиавелли вместе считаются отцами-основателями западного политического реализма , согласно которому государственная политика должна в первую очередь или исключительно фокусироваться на необходимости поддержания военной и экономической мощи , а не на идеалах или этике.
Позитивистские историки девятнадцатого века подчеркивали то, что они считали серьезностью Фукидида, его научной объективностью и его передовой обработкой доказательств. Фактический культ последователей развился среди таких немецких философов, как Фридрих Шеллинг , Фридрих Шлегель и Фридрих Ницше , которые утверждали, что «[в Фукидиде], изображающем Человека, эта культура самого беспристрастного знания мира находит свой последний славный цветок». Швейцарский историк конца восемнадцатого века Иоганнес фон Мюллер описал Фукидида как «любимого автора величайших и благороднейших людей и одного из лучших учителей мудрости человеческой жизни». [72] Для Эдуарда Мейера , Томаса Бабингтона Маколея и Леопольда фон Ранке , которые инициировали современное историческое письмо, основанное на источниках, [73] Фукидид снова был образцовым историком. [74] [75]
Генералы и государственные деятели любили его: мир, который он рисовал, принадлежал им, это был эксклюзивный клуб влиятельных лиц. Не случайно даже сегодня Фукидид выступает в качестве руководящего духа в военных академиях, неоконсервативных аналитических центрах и трудах таких людей, как Генри Киссинджер ; тогда как Геродот был выбором изобретательных романистов (роман Майкла Ондатже «Английский пациент» и основанный на нем фильм увеличили продажи « Историй» до совершенно непредвиденной степени) и — как пища для изголодавшейся души — столь же изобретательного иностранного корреспондента из Польши за железным занавесом Рышарда Капусцинского . [76]
Однако эти историки также восхищались Геродотом, поскольку социальная и этнографическая история все больше признавались как дополнение к политической истории. [77] В двадцатом веке эта тенденция привела к появлению работ Йохана Хейзинги , Марка Блоха и Фернана Броделя , которые были пионерами в изучении долгосрочных культурных и экономических событий и моделей повседневной жизни. Школа Анналов , которая является примером этого направления, рассматривается как продолжатель традиции Геродота. [78]
В то же время влияние Фукидида в сфере международных отношений во время Холодной войны становилось все более значительным благодаря работам Ганса Моргентау , Лео Штрауса [ 79] и Эдварда Карра [80] .
Напряжение между традициями Фукидида и Геродота выходит за рамки исторических исследований. По словам Ирвинга Кристола , самопровозглашенного основателя американского неоконсерватизма , Фукидид написал «любимый неоконсервативный текст по иностранным делам»; [81] и Фукидид является обязательным текстом в Военно-морском колледже , американском учреждении, расположенном в Род-Айленде. С другой стороны, Дэниел Мендельсон в обзоре недавнего издания Геродота предполагает, что, по крайней мере, в его аспирантские дни во время Холодной войны, исповедание восхищения Фукидидом служило формой самопрезентации:
Быть поклонником « Истории » Фукидида с ее глубоким цинизмом в отношении политического, риторического и идеологического лицемерия, с ее слишком узнаваемыми главными героями — либеральной, но империалистической демократией и авторитарной олигархией, вовлеченными в войну на истощение, которую ведут чужими руками на отдаленных окраинах империи, — означало рекламировать себя как трезвого знатока глобальной Realpolitik. [82]
Другой современный историк полагает, что [83] хотя верно, что критическая история «началась с Фукидида, можно также утверждать, что рассмотрение Геродотом прошлого как причины того, почему настоящее является таким, какое оно есть, и поиск причинно-следственных связей для событий за пределами сфер Тюхе и богов были гораздо более значительным шагом». [ необходима цитата ]
Definitions from Wiktionary
Media from Commons
News from Wikinews
Quotations from Wikiquote
Texts from Wikisource
Textbooks from Wikibooks
Resources from Wikiversity