Лу Сильвер Харрисон (14 мая 1917 г. — 2 февраля 2003 г.) — американский композитор , музыкальный критик , теоретик музыки , художник и создатель уникальных музыкальных инструментов. Изначально Харрисон писал в диссонансном , ультрамодернистском стиле, похожем на стиль его бывшего учителя и современника Генри Коуэлла , но позже перешел к включению элементов незападных культур в свои работы. Известные примеры включают ряд произведений, написанных для инструментов гамелана яванского стиля , вдохновленных после обучения у известного музыканта гамелана Канженга Нотопроджо в Индонезии . Харрисон создал свои собственные музыкальные ансамбли и инструменты со своим партнером Уильямом Колвигом , которые теперь оба считаются основателями американского движения гамелана и мировой музыки ; наряду с композиторами Гарри Парчем и Клодом Вивье , а также этномузыковедом Колином Макфи .
Большинство произведений Харрисона и его пользовательских инструментов написаны для простого интонирования, а не для более распространенной равномерной темперации , что делает его одним из самых выдающихся композиторов, экспериментировавших с микротонами . Он также был одним из первых композиторов, писавших на международном языке эсперанто , и одним из первых, кто включил в свою музыку сильные темы гомосексуализма .
Харрисон родился 14 мая 1917 года в Портленде, штат Орегон , в семье Кларенса «Попа» Харрисона и бывшей жительницы Аляски Каллин Лиллиан «Кэл» Харрисон (урожденной Сильвер). [1] [2] Изначально семья была финансово обеспеченной за счет прошлых наследств, но попала в трудные времена, предшествовавшие Великой депрессии . Харрисон прожил в районе Портленда всего девять лет, прежде чем переехал со своими родителями и младшим братом Биллом в ряд мест в Северной Калифорнии , включая Сакраменто , Стоктон и, наконец, Сан-Франциско . [3] Поскольку в то время в городе проживало большое количество азиатских американцев , Харрисон часто был окружен влиянием Востока . Его мать украшала их дом японскими фонариками , богато украшенными персидскими коврами и копиями древних китайских артефактов. [2] [4] Разнообразие музыки, с которой он столкнулся там, включая кантонскую оперу , гавайскую кикакила , джаз , нортено и классическую музыку , глубоко очаровало и заинтересовало его. [5] [6] Позже он скажет, что к тому времени, как стал взрослым, он услышал гораздо больше традиционной китайской музыки, чем европейской. [7]
Ранний интерес Харрисона к музыке поддерживался его родителями, Кэл оплачивал уроки игры на фортепиано время от времени , а Поп возил молодого Харрисона изучать традиционные григорианские песнопения в Миссии Сан-Франциско-де-Асис в течение короткого периода. [5] Однако частые переезды семьи в поисках работы не давали юному Харрисону возможности развивать какие-либо долгосрочные дружеские отношения. Часто чувствуя себя аутсайдером, он полагался на собственное суждение, чтобы направлять свои эстетические решения, и решительно отдалялся все дальше и дальше от художественного стиля Запада . Вместо этого он отступил в дальнейшее свое собственное образование , часто проводя время в местной библиотеке , чтобы читать книги обо всем, от зоологии до конфуцианства . Он вспоминал, что мог читать по две книги в день, и чрезвычайно широкая диаспора интересов побудила его соединять разрозненные влияния на протяжении всей его жизни, в том числе в его будущих композициях. [8] Считается, что одиночество его юности способствовало его сильной неприязни к городским мегаполисам и так называемой «городской жизни». [8]
Харрисон обнаружил, что он гей, когда учился в Burlingame High School и осознал свое влечение к однокласснику-мужчине. К тому времени, как он окончил школу в декабре 1934 года в возрасте 17 лет, он совершил каминг-аут перед своей семьей и решил с тех пор не пытаться скрывать свои сексуальные предпочтения и личность; это было почти неслыханно для геев того времени. [2] [9] [10]
.jpg/1280px-Henry_Cowell_portrait_NYPL_4002097_(cropped).jpg)
Окончив среднюю школу в 1934 году, Харрисон поступил в Государственный колледж Сан-Франциско (ныне Государственный университет Сан-Франциско ). Именно там он прослушал курс Генри Коуэлла «Музыка народов мира», предлагаемый Калифорнийским университетом в Беркли . Харрисон быстро стал одним из самых восторженных студентов Коуэлла, и впоследствии он назначил его ассистентом класса. [11] [12] Посетив исполнение в Пало-Альто одной из пьес Коуэлла для фортепиано и импровизированных ударных в июне 1935 года, Харрисон заявил, что это одно из самых необычных произведений, которые он когда-либо слышал. Позже он включил в свою музыку похожие элементы найденной перкуссии и алеаторического исполнения. [13] Осенью того же года Харрисон обратился к Коуэллу за частными уроками композиции , положив начало личной и профессиональной дружбе, которая продолжалась до смерти Коуэлла от рака в 1965 году. [14] [15] [16] Он был первым, кто опубликовал музыку Харрисона через основанный им издательский дом New Music Edition. [17] Во время четырехлетнего пребывания Коуэлла в тюрьме Сан-Квентин по обвинению в нравственном насилии, связанном с гомосексуальными действиями, Харрисон публично ходатайствовал о его освобождении и регулярно навещал его для уроков композиции через тюремную решетку. [18] [19] [20]
Еще во время учебы в возрасте 19 лет он стал временным профессором музыки в колледже Миллс в Окленде с 1936 по 1939 год. В 1941 году он перевелся в Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе , чтобы работать на танцевальном факультете; обучая студентов анализу движений Лабана и игре на фортепиано . [ 21] Там он брал уроки теории у Арнольда Шёнберга , что привело его к дальнейшему интересу к печально известной двенадцатитоновой технике . [22] [23] Позже он скажет: «... научиться писать двенадцатитоновую музыку было совсем несложно; Генри был тем, кто научил меня». [18] Однако произведения, которые он писал в то время, были в основном ударными произведениями, в которых в качестве музыкальных инструментов использовались нетрадиционные материалы, такие как выброшенные автомобильные тормозные барабаны и мусорные баки . [24] Немногие из его сохранившихся произведений, включая один из самых ранних известных примеров, Прелюдия для рояля (1937), следуют сериалистской двенадцатитоновой идиоме. [2] [25] Он начал использовать кластеры тонов в своих фортепианных произведениях, а-ля Коуэлл, но отличался от своей техники, призывая к «октавному бруску» — плоскому деревянному бруску длиной примерно в октаву, со слегка вогнутым резиновым дном. [26] Это позволяло кластерам быть намного громче, чем они были бы в противном случае, и придавало фортепиано более нетональный, гонгообразный звук. Его экспериментальный и свободный стиль процветал в этот период с такими произведениями, как Концерт для скрипки и оркестра ударных инструментов (1940) и Лабиринт (1941). [27] Эта ультрасовременная и авангардная музыка привлекла внимание Джона Кейджа , еще одного ученика Коуэлла. [21] [28] Харрисон и Кейдж сотрудничали в последующие годы и вступали в несколько романтических связей. [22] [26]
Харрисону несколько раз рекомендовали изучать музыкальную композицию в Париже — или в Европе в более широком смысле — но он несколько раз отказывался от этого из-за своей твердой позиции продвижения и повышения статуса своих коллег-американских композиторов. [29] В 1943 году Харрисон переехал в Нью-Йорк и работал музыкальным критиком в Herald Tribune по просьбе коллеги-композитора и наставника Вирджила Томсона . [21] [23] [30] Находясь там, он познакомился и подружился со многими композиторами-модернистами Восточного побережья, включая Карла Рагглза , Алана Ховханесса и, что самое главное, Чарльза Айвза . Позже Харрисон посвятил себя тому, чтобы привлечь внимание музыкального мира к Айвзу — чьи произведения до того момента в значительной степени высмеивались или игнорировались. [31] С помощью своего наставника Коуэлла он гравировал и дирижировал премьерой Симфонии № 3 Айвза (1910); [21] получая взамен финансовую помощь от Айвза. Когда Айвз выиграл Пулитцеровскую премию по музыке за эту работу, он отдал половину полученных денег Харрисону. Харрисон также отредактировал большое количество работ Айвза, получая вознаграждение, часто превышающее то, что он выставлял.
Несмотря на то, что его творческие начинания становились плодотворными, Харрисон был полон одиночества и тревоги , находясь в городе. Романтические отношения с танцовщицей в Лос-Анджелесе пришлось прекратить из-за переезда, о котором он уже начал сожалеть, так как все больше и больше скучал по Западному побережью . [32] К 1945 году у него появилось несколько болезненных язв , которые он, казалось, не мог вылечить, поскольку его нервное состояние ухудшалось. Несмотря на попытки завершить новую музыку для публикации, многие из них (включая одну из комиссии Айвза) были жестоко разорваны и зачернены Харрисоном из-за крайней неуверенности в себе, поскольку он начал усваивать негативное мнение о своих композициях и общественном имидже. [33]
В мае 1947 года сильнейший стресс от тоски по дому , напряженный график работы и коллеги- гомофобы привели к тяжелому нервному срыву . [2] [34] Кейдж пришел на помощь Харрисону, помогая ему и доставив его в психиатрическую клинику в соседнем Оссининге . Харрисон оставался в клинике несколько недель, прежде чем его перевели в Нью-Йоркскую пресвитерианскую больницу . [35] В первые несколько месяцев он часто писал Коуэллу и его жене Сидни, выражая свое глубокое сожаление и депрессию из-за того, что он чувствовал, как потраченную впустую карьеру и взрослую жизнь. [30] Его выздоровление повлекло за собой девять месяцев интенсивного лечения и еще несколько лет регулярных осмотров по просьбе Харрисона. Многие из его коллег предсказывали, что срыв ознаменует конец его карьеры, но Харрисон продолжал сочинять, несмотря на преследовавший его стресс . Находясь в больнице, он сочинил несколько произведений, включая большую часть своей Симфонии соль мажор (1952), и регулярно писал картины . [33] [34]
Однако он решил вернуться в Калифорнию как можно скорее. [35] В письме 1948 года, адресованном его матери, Харрисон написал из больницы: «Я хочу жить просто и хорошо, а здесь это просто невозможно». [10]
Кризис в нью-йоркские годы побудил Харрисона серьезно пересмотреть свой композиционный язык и стиль. В конечном итоге он отказался от диссонансной идиомы, которую он ранее культивировал, и обратился к более сложной мелодической лирике в диатонических и пентатонических гаммах . Это резко противоречило тогдашним академическим стилям и отличало его от ультрамодернистских композиторов, которых он изучал и с которыми общался. Два года после его выписки из больницы в 1949 году стали одними из самых продуктивных за всю карьеру Харрисона, принеся такие импрессионистские работы, как «Сюита для виолончели и арфы» и «Опасная часовня и солнцестояние» . [33] Следуя по стопам канадско-американского композитора и друга Колина Макфи , который провел обширные исследования индонезийской музыки в 1930-х годах и написал ряд композиций, включающих балийские и яванские элементы, стиль Харрисона начал более отчетливо подражать влиянию музыки гамелана, хотя бы тембром : «Меня привлек сам звук. В Нью-Йорке, когда я переключил передачи из двенадцати тонализмов, я исследовал этот тембр. Движения гамелана в моей Сюите для скрипки, фортепиано и малого оркестра [1951] являются слуховыми имитациями обобщенных звуков гамелана». [36] [37]
В начале 1950-х годов Харрисон получил от Томсона копию первого издания книги Гарри Парча о музыкальной настройке « Генезис музыки » (1949). [38] Это побудило его отказаться от равномерной темперации и начать писать музыку только в интонации . [39] Он стремился достичь мощной музыки, используя простые соотношения, и позже считал саму музыку «эмоциональной математикой». [40] В часто цитируемом комментарии, касающемся частотных соотношений, используемых только в интонации, он сказал: «Я давно думал, что мне понравится время, когда музыканты будут не только грамотными, но и умеющими считать. Я бы хотел быть дирижером и сказать: «Виолончели, вы дали мне 10:9, пожалуйста, дайте мне 9:8 вместо этого». Я бы хотел получить это!»
Харрисон преподавал музыку в различных колледжах и университетах, включая Mills College с 1936 по 1939 год и снова с 1980 по 1985 год, San Jose State University , Cabrillo College , Reed College и Black Mountain College . В 1953 году он вернулся в Калифорнию, поселившись в Аптосе недалеко от Санта-Крус, где и прожил остаток своей жизни. Он и Колвиг купили землю в Джошуа-Три, Калифорния , где они спроектировали и построили "Harrison House Retreat", дом из соломенных тюков . Он продолжал работать над своими экспериментальными музыкальными инструментами.
Хотя на Харрисона сильно повлияла азиатская музыка, он не посещал континент до поездки в Японию и Корею в 1961 году и поездки на Тайвань в 1962 году (где он учился у мастера чжэн Лян Цай-Пина ). [41] Позже он и его партнер Уильям Колвиг создали настроенный ансамбль ударных инструментов, используя резонирующие алюминиевые клавиши и трубки, а также кислородные баллоны и другие найденные ударные инструменты. Они назвали это «американским гамеланом», чтобы отличить его от тех, что были в Индонезии. Они также создали инструменты типа гамелана, настроенные только на пентатонические гаммы, из необычных материалов, таких как консервные банки и алюминиевые мебельные трубки. Он написал «La Koro Sutro» (на эсперанто) [42] для этих инструментов и хора, а также «Сюиту для скрипки» и «Американский гамелан». Кроме того, Харрисон играл и сочинял для китайской цитры гучжэн и дал (совместно с Колвигом, его учеником Ричардом Ди и певицей Лили Чин) более 300 концертов традиционной китайской музыки в 1960-х годах. [43]
Он был композитором-резидентом в Университете штата Сан-Хосе в Сан-Хосе, Калифорния , в 1960-х годах. Университет почтил его концертом всех Харрисонов в Morris Daley Auditorium в 1969 году, в котором приняли участие танцоры, певцы и музыканты. Кульминацией концерта стала мировая премьера интерпретации Харрисоном истории Орфея , в которой участвовали солисты, хор a cappella Университета штата Сан-Хосе, а также уникальная группа ударников.
Харрисон открыто говорил о своих политических взглядах, таких как его пацифизм (он был активным сторонником международного языка эсперанто ), и о том, что он был геем. Он также был политически активным и информированным, включая знание истории геев. Он написал много произведений с политическими текстами или названиями, написав, например, « Посвящение Пасифике» для открытия штаб-квартиры Фонда Пасифики в Беркли , и приняв заказы от Портлендского гей-хора (1988 и 1985) и Сиэтлского мужского хора на аранжировку (1987) его «Строгих песен» , первоначально для восьми баритонов, для «хора из 120 мужчин-энтузиастов пения. Некоторые из них хороши, некоторые не очень. Но их число просто сказочное». [44] Лоуренс Масс описывает:
С Лу Харрисоном... быть геем — это нечто утвердительное. Он гордится тем, что он гей-композитор, и ему интересно поговорить о том, что это может значить. Он не чувствует угрозы, что его не будут считать американским композитором, который также велик, вечен и универсален. [45]
Джанис Гитек описывает Харрисона так:
Невозмутимо андрогинный в своем подходе к творчеству. Он имеет жизненно важную связь как с женским, так и с мужским. Женская часть очевидна в смысле бытия. Но в то же время Лу также очень мужественный, яростно активный и напористый, ритмичный, пульсирующий и агрессивный. [46]
Как и многим другим композиторам XX века, Харрисону было трудно зарабатывать себе на жизнь музыкой, и он брался за другую работу, чтобы заработать на жизнь, в том числе работал продавцом пластинок, флористом, нянькой для животных и лесным пожарным.
2 ноября 1990 года Бруклинская филармония представила премьеру четвертой симфонии Харрисона, которую он назвал «Последняя симфония». Он объединил индейскую музыку, древнюю музыку и азиатскую музыку, связав все это вместе с пышным оркестровым письмом. Особым включением стала серия «Историй койотов» навахо. Он внес ряд изменений в симфонии, прежде чем завершить окончательную версию в 1995 году, которая была записана Барри Джековски и Калифорнийским симфоническим оркестром для Argo Records на ранчо Скайуокер в Никасио, Калифорния , в марте 1997 года. На компакт-диске также были представлены «Элегия» Харрисона , посвященная памяти Кэлвина Симмонса (дань уважения бывшему дирижеру Оклендского симфонического оркестра, утонувшему в результате несчастного случая на лодке в 1982 году), отрывки из «Солнцестояния» , «Концерта в Слендро » и «Двойной музыки» (его сотрудничество с Джоном Кейджем).
С конца 1980-х годов здоровье Уильяма Колвига начало резко ухудшаться. Сначала он потерял слух, и решением Харрисона было выучить американский язык жестов . Хотя Колвиг решил не общаться на ASL, Харрисон продолжал учиться, так как был очарован танцевальной красотой жестов. Серия операций в 1990-х годах по замене слабых коленных суставов Колвига вызвала серию аллергических реакций, которые привели к значительному ухудшению его физического и психического здоровья. Харрисон тщательно ухаживал за своим партнером, сидя с ним в течение нескольких месяцев, даже после того, как Колвиг больше не мог узнавать Харрисона из-за его слабоумия . Харрисон был рядом с Колвигом, когда тот умер 1 марта 2000 года. [47]
Харрисон и его недавний партнер Тодд Берлингейм ехали из Чикаго в Университет штата Огайо в Колумбусе, штат Огайо , где на неделю с 30 января 2003 года был запланирован шестидневный фестиваль, демонстрирующий его музыку — Beyond the Rockies: A Tribute to Lou Harrison at 85. [47] [48] В воскресенье, 2 февраля, они решили остановиться на обочине шоссе в Denny's в Лафайете, штат Индиана , на обед. Находясь внутри, Харрисон начал испытывать неожиданные боли в груди и упал на месте происшествия. Он был констатирован парамедиками в течение нескольких минут, причиной, вероятно, был сердечный приступ , но вскрытие не проводилось. Он был кремирован, как он и хотел. [49]
Многие из ранних работ Харрисона предназначены для ударных инструментов, часто сделанных из того, что обычно считается мусором или найденными предметами, такими как мусорные баки и стальные тормозные барабаны. [50] Он также написал ряд произведений, используя двенадцатитоновую технику Шёнберга, включая оперу «Рапунцель» и его «Симфонию соль мажор» (симфония № 1) (1952). В нескольких произведениях используется tack piano , разновидность подготовленного фортепиано с маленькими гвоздями, вставленными в молоточки, чтобы придать инструменту более ударный звук. Зрелый музыкальный стиль Харрисона основан на «мелодиках», коротких мотивах, которые перевернуты задом наперед и перевернуты, чтобы создать музыкальный лад, на котором основана пьеса. Его музыка, как правило, спартанская по текстуре, но лиричная, а гармония обычно проста или иногда вообще отсутствует, вместо этого фокусируясь на ритме и мелодии . [ необходима цитата ] Нед Рорем описывает: «Композиции Лу Харрисона демонстрируют разнообразие средств и приемов. В целом он мелодист. Ритм также занимает значительное место в его творчестве. Гармония не важна, хотя тональность важна. Он один из первых американских композиторов, успешно создавших работоспособный союз между восточными и западными формами». [51]
Часто используемая техника — «интервальный контроль», при котором используется лишь небольшое количество мелодических интервалов, восходящих или нисходящих, без инверсии. [52] Например, для начала Четвертой симфонии разрешенными интервалами являются малая терция, малая секста и большая секунда. [52]
Другой компонент эстетики Харрисона — это то, что Гарри Партч назвал бы телесностью, акцент на физическом и чувственном, включая живое, человеческое, исполнение и импровизацию, тембр, ритм и чувство пространства в его мелодических линиях, будь то соло или в контрапункте, и особенно в его частых танцевальных коллаборациях. Американский танцор и хореограф Марк Моррис использовал «Серенаду для гитары» Харрисона [с опциональной перкуссией] (1978) как «основу нового вида танца. Или, по крайней мере, такого, который я [Моррис] никогда не видел и не делал раньше». [53]
Харрисон и Колвиг построили два полных гамелана в яванском стиле, смоделированных по образцу инструментовки Kyai Udan Mas в Калифорнийском университете в Беркли. Один был назван Si Betty в честь покровительницы искусств Бетти Фримен; другой, построенный в колледже Миллса, был назван Si Darius/Si Madeliene. Харрисон занимал кафедру музыкальной композиции имени Дариуса Мийо в колледже Миллса с 1980 года до выхода на пенсию в 1985 году. Одним из его учеников в Миллсе был Джин Хи Ким . Он также преподавал в Университете штата Сан-Хосе и колледже Кабрильо.
В 2000 году он был награжден медалью Эдварда Макдауэлла. [54]
Среди наиболее известных работ Харрисона — « Концерт в слендро» , «Концерт для скрипки с оркестром ударных инструментов», «Органный концерт с ударными инструментами» (1973), который был исполнен на Променаде в Лондоне в 1997 году; «Двойной концерт» (1981–82) для скрипки, виолончели и яванского гамелана; «Фортепианный концерт» (1983–85) для фортепиано, настроенного в Kirnberger#2 (форма хорошо темперированного строя ), и оркестра, который был написан для Кейта Джарретта ; [55] и «Концерт для фортепиано и яванского гамелана»; а также четыре пронумерованные оркестровые симфонии. Он также написал большое количество произведений в нетрадиционных формах. Харрисон свободно говорил на нескольких языках, включая американский язык жестов , мандаринский и эсперанто, и несколько его произведений имеют названия и тексты на эсперанто, наиболее примечательна La Koro Sutro (1973). [42]
Как и Чарльз Айвз, Харрисон завершил четыре симфонии. Обычно он сочетал различные музыкальные формы и языки, которые предпочитал. Это совершенно очевидно в четвертой симфонии, записанной Калифорнийским симфоническим оркестром для Argo Records, а также в его третьей симфонии, которую исполняли и транслировали Деннис Рассел Дэвис и Симфонический оркестр Сан-Франциско . Рассел Дэвис также записал третью симфонию с оркестром музыкального фестиваля Кабрильо.
