В латинской литературе поэзия Августа — это поэзия, которая процветала во время правления Цезаря Августа как императора Рима , в первую очередь включая произведения Вергилия , Горация и Овидия . В английской литературе поэзия Августа является ветвью литературы Августа и относится к поэзии 18 века, особенно первой половины века. Этот термин происходит от термина, который Георг I использовал для себя. Он видел себя Августом. Таким образом, британские поэты использовали этот термин для обозначения своих усилий, поскольку он подходил и в другом отношении: английская поэзия 18-го века была политической, сатирической и отмечена центральной философской проблемой того, кто имеет приоритет: личность или общество. как предмет стиха.
В период британской литературы, известный как «эра Августа», поэты были более знакомы с произведениями друг друга, чем современные романисты (см. Прозу Августа ). Они писали в контрапункте, напрямую расширяя произведения друг друга и используя сатиру, чтобы усилить свой оппозиционный голос. В начале века шла большая борьба по поводу природы и роли пасторали , прежде всего между Амвросием Филипсом и Александром Поупом , а затем и между их последователями, но такая полемика была возможна только из-за двух одновременных литературных движений. Общее движение, продолжавшееся только в борьбе между поэтами, было таким же, как и в романе: изобретение субъективного Я как достойной темы, появление приоритета индивидуальной психологии на фоне утверждения, что все акты искусства являются представление и публичный жест , предназначенные на благо общества в целом. Под этим большим знаменем бушевали отдельные сражения. Другое развитие событий, по-видимому, согласованное обеими сторонами, заключалось в постепенной экспроприации и переосмыслении всех классических форм поэзии. Каждый жанр поэзии был переработан, переосмыслен и использован для выполнения новых функций. Ода , баллада , элегия , а также сатира, пародия, песня и лирическая поэзия будут адаптированы из их более старых, первоначальных литературных применений. Оды перестанут быть энкомиями, баллады перестанут быть повествованиями, элегии перестанут быть искренними воспоминаниями, сатиры перестанут быть конкретными развлечениями, пародии перестанут состоять из бравурных , стилизованных представлений, песни перестанут быть личными стихами, и лирика будет прославлять отдельных мужчину и женщину, а не жалобу любовника.
Эти два развития (акцент на личности и готовность писателя заново изобрести жанр) можно рассматривать как продолжение протестантизма, как утверждал Макс Вебер , поскольку они представляют собой постепенное усиление последствий доктрины Мартина Лютера о священстве всех людей. верующие и кальвинисты делают акцент на индивидуальном откровении божественного (и, следовательно, компетентности и ценности личности). Это можно рассматривать как рост могущества и напористости буржуазии и отголосок вытеснения рабочего из дома в условиях растущей индустриализации, как утверждали марксисты, такие как Э. П. Томпсон , поскольку людям больше не разрешалось оставаться в своих домах. семьям и общинам, когда им приходилось ездить на фабрику или завод, и поэтому они привыкли думать о себе как об изолированных. Можно утверждать, что развитие субъективного индивида против социального индивида было естественной реакцией на торговлю по сравнению с другими методами экономического производства или отражением разрушения социальной сплоченности, бессознательно вызванного огораживанием и миграцией бедных слоев населения. в города. Существует много других правдоподобных и последовательных объяснений причин возникновения субъективного Я , но какой бы ни была первопричина, поэты показывали напряжение этого развития, поскольку в основном консервативная группа голосов выступала за социального человека, а в основном возникающие голоса выступали за персона.
В поэзии всей эпохи Августа доминировал Александр Поуп . Поскольку Поуп начал публиковаться в очень молодом возрасте и продолжал публиковаться до конца своей жизни, его поэзия является отправной точкой в любом обсуждении 1710-х, 1720-х, 1730-х или даже 1740-х годов. Более того, способности Поупа были признаны в самом начале его карьеры, поэтому современники по большей части признавали его превосходство. В самом деле, редко поэт признавался лидером так публично, как Папа Римский, и, в отличие от таких фигур, как Джон Драйден или Уильям Вордсворт , второе поколение не появилось, чтобы затмить его положение. С технической точки зрения лишь немногие поэты когда-либо приближались к совершенству Александра Поупа в закрытом двустишии пятистопного ямба (« героический стих »), и его строки повторялись достаточно часто, чтобы придать немало клише и пословиц для современного английского использования. Однако если у Папы было мало соперников, то у него было много врагов. Его техническое совершенство не защищало его от политических, философских или религиозных оппонентов, а сам Поуп был неуживчив в печати. Его техническое превосходство привело Поупа к неразумным улучшениям в редактировании и переводе других авторов. Однако Поуп и его враги (часто называемые «болванами» из-за успешной высмеивания Поупом их в «Дунсиаде » 1727 и 1738 годов) боролись за основные вопросы: правильный предмет поэзии и правильная поза поэтического голоса, а также эксцессы и ошибки, а также достижения обеих сторон продемонстрировали ставки в битве.
Дебаты Поупа и Филиппа произошли в 1709 году, когда Александр Поуп опубликовал свои «Пастыри» . Пасторали Папы были посвящены четырем временам года. Когда они появились, Томас Тикелл , член «Маленького сената» Аддисона (см. Выше) в кофейне Баттона, написал в Guardian оценку , в которой пасторали Эмброуза Филипса превозносились выше пасторалей Поупа. Поуп ответил, написав в Guardian восхваление « Паторалей » Филипса , которые осыпали их презрением. Поуп цитировал худшие строки Филипса, высмеивал его казнь и с удовольствием указывал на его пустые строки. В ответ Филипс положил на пол в «Баттоне» посох, чтобы избить Поупа, если он появится. В 1717 году Поуп изложил свою теорию пасторали в «Рассуждениях о пастырской поэзии» . Он утверждал, что любые изображения пастухов и их любовниц в пасторалях не должны быть обновленными пастухами, что они должны быть иконами Золотого Века : «Мы не должны описывать наших пастырей такими, какими они являются на самом деле в наши дни, но такими, какими они могут быть». задумано тогда, когда лучшие из людей следовали за работой »(Гордон). Пасторали Филипса не были особенно ужасными стихотворениями, но они отражали его желание «обновить» пастораль. [ нужна цитата ]
В 1724 году Филипс снова обновил поэзию, написав серию од, посвященных «всем возрастам и персонажам, от Уолпола, управляющего королевством, до мисс Пултени в детской». Для этого он сократил длину своей строки до 3,5 футов, или почти до половины нормальной линии пятистопного ямба. Генри Кэри был одним из лучших в высмеивании этих стихотворений, и его «Нэмби Памби» стал чрезвычайно успешным уничтожением усилий Филипса и Филипса. Однако в романе «Филипс против Поупа» примечательны не столько отдельные стихотворения и ответы на них, сколько тот факт, что оба поэта адаптировали пастораль и оду, оба изменяя их. Настойчивое требование Поупа о пасторале Золотого века не в меньшей степени, чем желание Филипс его обновить, означало политическое заявление. Хотя в Амвросии Филипсе легко увидеть попытку триумфа модернизма, в не меньшей степени верно и то, что искусственно ограниченная пастораль Поупа была заявлением о том, каким должен быть идеал (основанный на более старых феодальных договоренностях).
Клуб Scriblerus писал как стихи, так и прозу, и в его число входил Джон Гэй , который был не только другом и соратником Поупа, но и одним из главных голосов той эпохи. Джон Гей, как и Поуп, адаптировал пастораль. Гей, работая по предложению Поупа, написал пародию на обновленную пастораль в «Неделе пастыря» . Он также подражал сатирам Ювенала в своих «Пивеллах» . В 1728 году его «Опера нищего» имела огромный успех: было представлено неслыханное количество представлений — восемьдесят. Все эти работы объединяет жест сострадания. В «Викторинах » Гей пишет так, как будто сочувствует тем, кто живет в Лондоне и кому угрожает обвалившаяся каменная кладка и помои, а «Пастырская неделя» подробно описывает безрассудства повседневной жизни и эксцентричные характеры. Даже «Опера нищего», являющаяся явной сатирой Роберта Уолпола, изображает своих героев с состраданием. У злодеев есть свои жалкие песни, и они действуют из необходимости, а не из безграничного зла. Тон Гэя почти противоположен тону Джонатана Свифта. Свифт, как известно, сказал, что он ненавидел человечество, но любил отдельных людей, а поэзия Гэя демонстрирует любовь к человечеству и легкую насмешку над чрезмерно серьезными или претенциозными людьми.
Поэтическая пародия в старинном стиле предполагала подражание стилю автора для развлечения, а не для насмешки. Человек, которому подражали, не подвергался сатире. Идея Амброуза Филипса заключалась в адаптации и обновлении пасторали для представления современной лирики (т. е. в том, чтобы сделать ее формой для размещения личных любовных жалоб современных пастырей), где бы выражались отдельные личности и это желание отойти от универсального, типичного. От идеализированного пастыря к реальному, реальному и индивидуальному пастырю было сердцем дебатов. До Эмброуза Филипса Джон Филипс , чей «Великолепный шиллинг 1701 года» был имитацией белого стиха Джона Мильтона , посвященного обсуждению страданий бедности, защищался «Кит-Кат» Аддисона . «Великолепный шиллинг» , как и поэзия Поупа и другие стихи «Тори Уитс», представляет собой высказывание социального человека. Шиллинг, бедность и жалобы — все это постулируется с точки зрения человека в Лондоне, человека в обществе и веселья, а не человека как конкретного человека или с идиосинкразией. Это было стихотворение, полностью созвучное поэзии писаков. Однако после Амброуза Филипса поэты начали говорить об особенностях и действительности, а не об идеалах. Эта дискуссия и поэтическое напряжение сохранялись вплоть до обсуждения Сэмюэлем Джонсоном «полосок тюльпана » в последней половине века ( Расселас ).
Гей адаптировал Ювенала, как Папа уже адаптировал «Эклоги» Вергилия , и на протяжении всей эпохи Августа «обновление» поэтов-классиков было обычным явлением. Это были не переводы, а скорее имитация классических образцов, и имитация позволяла поэтам скрывать свою ответственность за сделанные ими комментарии. Александру Поупу удавалось в нелестных тонах обращаться к самому королю, «подражая» Горацию в его Послании к Августу . Точно так же Сэмюэл Джонсон написал стихотворение, относящееся к периоду Августа, в своей «подражании Сатире III » под названием « Лондон» . Имитация была по своей сути консервативной, поскольку она утверждала, что все хорошее можно найти в старом классическом образовании, но эти имитации использовались в прогрессивных целях, поскольку поэты, которые их использовали, часто делали это, чтобы жаловаться на политическую ситуацию.
Предполагалось, что читатели адаптаций знают оригиналы. Действительно, оригинальный перевод был одним из стандартных тестов в гимназии . Перевод Поупа « Илиады » и «Одиссеи» Гомера не был попыткой сделать произведения доступными для аудитории Августа, а, скорее, создать новое произведение, занимающее золотую середину между Гомером и Поупом. Перевод должен был быть текстуально точным, но он должен был быть переводом Поупа, с удачностью фраз и аккуратностью рифм Поупа. Кроме того, Поуп «стисифицировал» Джона Донна , хотя его работы были широко доступны. Изменения, которые вносит Поуп, — это содержание и комментарии. Издание Поупа Шекспира претендовало на то, чтобы быть текстуально совершенным (хотя оно было искажено), но его желание адаптироваться привело его к неразумным попыткам «сгладить» и «очистить» строки Шекспира.
В сатире Поуп создал две величайшие поэтические сатиры всех времен периода Августа, и обе возникли из подражательных и адаптивных требований пародии . «Похищение локона» (1712 и 1714) было нежной пародийной героикой, но оно было построено на «Энеиде» Вергилия . Поуп применил героическую и эпическую структуру Вергилия к истории молодой женщины (Арабелла Фермор), которой влюбчивый барон (лорд Петре) отрезал прядь волос. Структура сравнения заставила Поупа изобрести мифологические силы, чтобы игнорировать борьбу, и поэтому он позаимствовал сильфид у нелепого (для него) алхимика Парацельса и сделал их призраками тщеславных женщин. Он устроил эпическую битву в игре омбре , приведшую к злодейскому присвоению пряди волос. Наконец появляется deus ex machina и прядь волос испытывает апофеоз . В некоторой степени Поуп адаптировал привычку Джонатана Свифта из «Сказки о ванне» притворяться, что метафоры были буквальными истинами, и изобретал миф, соответствующий повседневной жизни. Пародия никоим образом не была комментарием к Вергилию. Вместо этого это была имитация, созданная для достижения новой цели. Эпос превратился из гимна национальным устоям в сатиру на диковинное самомнение сельской знати. Стихотворение имело огромный успех, по крайней мере, у широкой публики.
После этого успеха Поуп написал несколько произведений, которые были более философскими, более политическими и, следовательно, более противоречивыми, такие как «Эссе о критике» и «Эссе о человеке» , а также неудавшуюся пьесу. В результате, спустя десять лет после нежной, смеющейся сатиры « Похищение локона» , Поуп написал свой шедевр оскорблений и специфического позора в «Дунсиаде» . Поуп перевел Гомера и выпустил ошибочное издание Уильяма Шекспира , а «Дунсиада» 1727 года была обновлением и перенаправлением битвы Джона Драйдена при Макфлекно . История рассказывает о богине Дулнесс, выбирающей новый аватар . Она останавливается на одном из личных врагов Поупа, Льюисе Теобальде , и в стихотворении описываются коронация и героические игры, предпринятые всеми дураками Великобритании в честь вознесения Теобальда. Когда враги Поупа ответили на «Дунсиаду» атаками, Поуп выпустил « Dunciad Variorum» , в котором из нападок каждого дурака были отобраны любые комментарии, нелестные для другого дурака, собраны все в комментарий к оригинальной «Дунсиаде» и добавлен критический комментарий Поупа, заявляющий о своей невиновности и достоинство. В 1743 году Папа выпустил новую версию «Дунсиады» («Дунсиада Б») с добавлением четвертой книги. Он также изменил героя с Льюиса Теобальда на Колли Сиббера . В четвертой книге новой «Дунсиады » Поуп выразил точку зрения, что в битве между светом и тьмой (Просвещение и Темные века) Ночи и Тупости суждено победить, что все ценные вещи вскоре будут отнесены к категории занавес незнания.
Джон Гей и Александр Поуп принадлежат по одну сторону линии, разделяющей деятелей индивидуальности и деятелей социального. Поуп написал «Похищение локона» , по его словам, чтобы урегулировать разногласия между двумя великими семьями и заставить их посмеяться над миром. Он написал «Опыт критики» и «Очерк о человеке» , чтобы снова и снова подчеркивать публичный характер человеческой жизни и социальную роль писем. Даже «Дунсиада» , которая, кажется, представляет собой серийное убийство всех, кто входит в список врагов Поупа, представляет эти фигуры как выражения опасных и антиобщественных сил в письмах. Теобальд и Сиббер отличаются тщеславием и гордостью, не заботясь о морали, пока они знамениты. Наемники, на которых безжалостно нападает Папа в разделе героических игр «Дунсиады », — все это воплощения алчности и лжи. Точно так же Гей, хотя у него всегда есть сильные нотки личного юмора и подробности личной жизни, пишет о политическом обществе, социальных опасностях и глупостях, с которыми необходимо бороться, чтобы защитить всеобщее целое. Однако по другую сторону этой линии находились люди, которые соглашались с политикой Гея и Поупа (и Свифта), но не в их подходе.
Другая сторона этого разделения включает в себя, в начале эпохи Августа, Джона Дайера , Джеймса Томсона и Эдварда Янга . В 1726 году были опубликованы стихи двух первых, описывающие пейзаж с личной точки зрения и извлекающие свои чувства и моральные уроки из непосредственного наблюдения. Одним из них был « Гронгарский холм » Дайера , другим была «Зима» Джеймса Томсона, за которой вскоре последовали все времена года (1726–30). Оба они не похожи на пастораль Золотого века, представленную Поупом в его «Виндзорском лесу». Мифологии минимум, нет прославления Британии или короны. В то время как восьмисложные куплеты стихотворения Дайера прославляют естественную красоту горного вида и носят спокойный медитативный характер, декламационный пустой стих зимней медитации Томсона меланхоличен и вскоре устанавливает, что эта эмоция подходит для поэтического выражения.
Заметным преемником в этой линии были « Ночные мысли » Эдварда Йонга (1742–1744). Это было даже в большей степени, чем «Зима», стихотворение глубокого одиночества, тоски и отчаяния. Во всех упомянутых стихотворениях присутствует лирика, какой ее видят романтики : прославление идиосинкразических, но в то же время парадигматических реакций частного человека на видение мира. Эти произведения появились еще при жизни Поупа и пользовались популярностью, но более старая, более консервативная поэзия еще некоторое время сохраняла свою популярность. С другой стороны, «Элегия, написанная на деревенском кладбище» Томаса Грея положила начало новому увлечению поэзией меланхолических размышлений.
«Элегия Грея» появилась в 1750 году и сразу же открыла новые горизонты. Во-первых, оно было написано в «деревне», а не в Лондоне или в противоположность ему. Фактически, стихотворение вообще не имеет отношения к жизни города и общества и не следует никакой классической модели. Далее, это не элегия в строгом смысле слова. Кроме того, стихотворение ставит одинокого наблюдателя в привилегированное положение. Только будучи одиноким, поэт может говорить об истине, которая полностью осознается индивидуально, и стихотворение представляет собой серию откровений, дарованных только созерцательному (и высшему) уму. После Грея группа, которую часто называют « Поэтами церковного двора» , начала подражать его позе, а иногда и его стилю. Эти имитации не следовали за удобным или традиционным политическим или религиозным разделением. Оливер Голдсмит ( «Заброшенная деревня »), Томас Уортон и даже Томас Перси ( «Отшельник из Уоркуорта »), каждый из которых по большому счету консерватор и классицист (сам Грей был профессором греческого языка), взялись за новую поэзию одиночества и утраты. Кроме того, среди молодых поэтов последовал и Томас Чаттертон . Единственное, что объединяло этих поэтов, это то, что они не были сосредоточены в Лондоне (за исключением Чаттертона, какое-то время), и каждый из них так или иначе размышлял о опустошении сельской местности.
Поэтому, когда в конце XVIII века появились романтики, они не предполагали радикально нового изобретения самого субъективного Я, а просто формализовали то, что было раньше. Точно так же в конце 18 века произошло возрождение баллад с «Реликвиями древнеанглийской поэзии» Томаса Перси . Реликвии не всегда были очень древними, поскольку многие баллады датируются только 17 веком (например, « Бэгфордские баллады» или «Дракон Уотли» в «Перси Фолио »), и поэтому то, что началось как антикварное движение, вскоре превратилось в народное движение. Когда этот народный импульс объединился с одиноким и индивидуалистическим импульсом поэтов-погостов, романтизм стал почти неизбежным.