В латинской литературе поэзия Августа — это поэзия, которая процветала во время правления Цезаря Августа как императора Рима , в частности, включая работы Вергилия , Горация и Овидия . В английской литературе поэзия Августа — это ветвь литературы Августа , и относится к поэзии 18-го века, в частности, к первой половине века. Термин происходит изначально от термина, который Георг I использовал для себя. Он считал себя Августом. Поэтому британские поэты подхватили этот термин как способ обозначения своих начинаний, поскольку он соответствовал другому отношению: английская поэзия 18-го века была политической, сатирической и отмеченной центральной философской проблемой того, что является приоритетом в качестве предмета стиха: личность или общество.
В британский литературный период, известный как «эпоха Августа», поэты были более знакомы с произведениями друг друга, чем современные им романисты (см. проза Августа ). Они писали контрапунктом, напрямую расширяя произведения друг друга и используя сатиру для усиления своих оппозиционных голосов. В начале века шла большая борьба за природу и роль пасторали , в первую очередь между Амвросием Филипсом и Александром Поупом , а затем между их последователями, но такая полемика была возможна только из-за двух одновременных литературных движений. Общее движение, продвигаемое вперед только борьбой между поэтами, было таким же, как и в романе: изобретение субъективного «я» как достойной темы, возникновение приоритета индивидуальной психологии, против настойчивого утверждения, что все акты искусства являются представлением и публичным жестом, предназначенным для блага общества в целом. Под этим большим знаменем бушевали индивидуальные битвы. Другим развитием, которое, казалось бы, было согласовано обеими сторонами, было постепенное изъятие и переосмысление всех классических форм поэзии. Каждый жанр поэзии был переработан, пересмотрен и использовался для обслуживания новых функций. Ода , баллада , элегия и сатира, пародия, песня и лирическая поэзия были адаптированы из их старых, первоначальных литературных применений. Оды перестали бы быть панегириками, баллады перестали бы быть повествованиями, элегии перестали бы быть искренними мемориалами, сатира больше не была бы особым развлечением, пародии больше не состояли бы из бравурных , стилизованных представлений, песни больше не были бы личной лирикой, а лирика прославляла бы отдельного мужчину и женщину, а не жалобу влюбленного.
Эти два развития (акцент на личности и готовность писателя заново изобрести жанр) можно рассматривать как расширения протестантизма, как утверждал Макс Вебер , поскольку они представляют собой постепенное увеличение последствий доктрины Мартина Лютера о священстве всех верующих и кальвинистского акцента на индивидуальном откровении божественного (и, следовательно, компетентности и ценности личности). Это можно рассматривать как рост власти и напористости буржуазии и отголосок вытеснения рабочего из дома в ходе растущей индустриализации, как утверждали марксисты, такие как Э. П. Томпсон , поскольку людям больше не разрешалось оставаться в своих семьях и общинах, когда им приходилось ехать на фабрику или завод, и поэтому они привыкли думать о себе как об изолированных. Можно утверждать, что развитие субъективной личности против социальной личности было естественной реакцией на торговлю по сравнению с другими методами экономического производства или как отражение распада социальной сплоченности, бессознательно вызванного огораживанием и миграцией бедных в города. Существует множество других правдоподобных и последовательных объяснений причин возникновения субъективного «я» , но какова бы ни была первопричина, поэты показали трудности этого развития, поскольку в основном консервативный набор голосов выступал за социальную личность, а в основном новые голоса выступали за личность.
В поэзии всей эпохи Августа доминировал Александр Поуп . Поскольку Поуп начал публиковаться в очень молодом возрасте и продолжал до конца своей жизни, его поэзия является точкой отсчета в любой дискуссии 1710-х, 1720-х, 1730-х или даже 1740-х годов. Более того, способности Поупа были признаны в начале его карьеры, поэтому современники в основном признавали его превосходство. Действительно, редко поэт был так публично признан лидером так долго, как Поуп, и, в отличие от таких фигур, как Джон Драйден или Уильям Вордсворт , второе поколение не появилось, чтобы затмить его позицию. С технической точки зрения, немногие поэты когда-либо приближались к совершенству Александра Поупа в ямбическом пятистопном закрытом двустишии (« героический стих »), и его строки повторялись достаточно часто, чтобы придать довольно много клише и пословиц современному английскому языку. Однако, если у Поупа было мало соперников, у него было много врагов. Его техническое совершенство не защищало его от политических, философских или религиозных оппонентов, и сам Поуп был сварливым в печати. Его техническое превосходство привело Поупа к неразумным улучшениям в его редактировании и переводе других авторов. Однако Поуп и его враги (часто называемые «болванами» из-за успешной сатиры Поупа на них в « Дунсиаде» 1727 и 1738 годов) боролись за центральные вопросы надлежащего предмета для поэзии и надлежащей позы поэтического голоса, а излишества и оплошности, а также достижения обеих сторон демонстрировали ставки битвы.
Дебаты Папа/Филипс произошли в 1709 году, когда Александр Поуп опубликовал свои «Пасторали» . «Пасторали » Поупа были посвящены четырем временам года. Когда они появились, Томас Тикелл , член «Маленького сената» Эддисона (см. выше) в кофейне Баттона, написал оценку в Guardian, в которой превознес «Пасторали» Эмброуза Филипса выше «Пасторалей» Поупа. Поуп ответил, написав в Guardian рок-хвалу «Паторалям» Филипса , в которой высмеял их. Поуп процитировал худшие строки Филипса, высмеял его казнь и с удовольствием указал на его пустые строки. Филлипс ответил, поставив на пол «Баттона» посох, которым можно было бы избить Поупа, если бы он появился. В 1717 году Поуп изложил свою теорию пасторали в « Рассуждении о пасторальной поэзии» . Он утверждал, что любые изображения пастухов и их хозяек в пасторали не должны быть современными пастухами, что они должны быть иконами Золотого века : «мы не должны описывать наших пастухов такими, какими они являются на самом деле в наши дни, но такими, какими их можно представить, когда лучшие из людей следовали за этим занятием» (Гордон). Пасторали Филипса не были особенно ужасными поэмами, но они отражали его желание «обновить» пасторали. [ требуется цитата ]
В 1724 году Филипс снова обновил поэзию, написав серию од, посвященных «всем возрастам и персонажам, от Уолпола, рулевого королевства, до мисс Палтни в детской». Чтобы сделать это, он сократил длину строки до 3,5', или почти половины обычной ямбической строки. Генри Кэри был одним из лучших в сатире на эти поэмы, и его Namby Pamby стал чрезвычайно успешным уничтожением Филипса и его усилий. Однако примечательно в Филипсе против Поупа не столько конкретные поэмы и их ответы, сколько тот факт, что оба поэта адаптировали пастораль и оду, оба изменяя их. Настойчивость Поупа на пасторали Золотого века не меньше, чем желание Филипса обновить ее, означало сделать политическое заявление. Хотя в творчестве Эмброуза Филипса легко увидеть попытку модернистского триумфа, не менее справедливо и то, что искусственно ограниченная пастырская деятельность Поупа была утверждением того, каким должен быть идеал (основанный на более старом феодальном устройстве).
Клуб Scriblerus писал не только прозу, но и поэзию, и в число его членов входил Джон Гей , который был не только другом и соратником Поупа, но и одним из главных голосов той эпохи. Джон Гей, как и Поуп, адаптировал пастораль. Гей, работая по предложению Поупа, написал пародию на обновленную пастораль в The Shepherd's Week . Он также подражал сатирам Ювенала в своей Trivia . В 1728 году его The Beggar's Opera имела огромный успех, выдержав неслыханные восемьдесят представлений. Все эти произведения объединяет жест сострадания. В Trivia Гей пишет так, как будто сочувствует тем, кто живет в Лондоне и подвергается угрозе падающей каменной кладки и помоев из горшков, а The Shepherd's Week содержит множество подробностей о глупостях повседневной жизни и эксцентричных характерах. Даже «Опера нищего», которая является явной сатирой Роберта Уолпола, изображает своих персонажей с состраданием. У злодеев есть собственные жалкие песни, и они действуют из крайней необходимости, а не из безграничного зла. Тон Гэя почти противоположен тону Джонатана Свифта. Свифт, как известно, сказал, что он ненавидит человечество, но любит отдельных людей, и поэзия Гэя показывает любовь к человечеству и мягкое высмеивание чрезмерно серьезных или претенциозных людей.
Старинная поэтическая пародия включала в себя имитацию стиля автора для развлечения, но не для насмешек. Человек, которому подражали, не высмеивался. Идея Эмброуза Филипса заключалась в адаптации и обновлении пасторали для представления современной лирики (т. е. сделать ее формой для размещения личных любовных жалоб современных пастухов), где будут выражаться индивидуальные личности, и это желание перейти от универсального, типичного и идеализированного пастуха к реальному, фактическому и индивидуальному пастуху было сутью дебатов. До Эмброуза Филипса Джон Филипс , чей «Великолепный шиллинг» 1701 года был имитацией белого стиха Джона Мильтона для обсуждения бедствий бедности, отстаивался « Кит-Катами » Аддисона . «Великолепный шиллинг» , как и поэзия Поупа и другая поэзия «тори-остряков», является утверждением общественного человека. Шиллинг, бедность и жалоба — все это постулируется в терминах человека в Лондоне, человека в обществе и праздничности, а не человека как отдельной личности или с особенностями. Это была поэма, полностью созвучная поэзии Scribblerians. Однако после Эмброуза Филипса поэты начали говорить о странностях и реалиях, а не об идеалах. Это спор и поэтическое напряжение, которые сохранялись вплоть до обсуждения Сэмюэлем Джонсоном «полосок тюльпана » в последней части века ( Расселас ).
Гей адаптировал Ювенала, как Поуп уже адаптировал Эклоги Вергилия , и на протяжении всей эпохи Августа «обновление» классических поэтов было обычным делом. Это были не переводы, а скорее подражания классическим образцам, и подражание позволяло поэтам скрывать свою ответственность за сделанные ими комментарии. Александр Поуп умудрился сослаться на самого короля в нелестных тонах, «подражая» Горацию в своем Послании Августу . Аналогичным образом Сэмюэл Джонсон написал стихотворение, которое попадает в период Августа, в своей «подражании Сатире III » под названием «Лондон » . Подражание было по своей сути консервативным, поскольку утверждало, что все хорошее можно найти в старом классическом образовании, но эти подражания использовались в прогрессивных целях, поскольку поэты, которые их использовали, часто делали это, чтобы пожаловаться на политическую ситуацию.
Предполагалось, что читатели адаптаций знают оригиналы. Действительно, оригинальный перевод был одним из стандартных тестов в средней школе . Перевод Поупа « Илиады » и «Одиссеи» Гомера не был попыткой сделать произведения доступными для аудитории Августа, а скорее созданием нового произведения, занимающего промежуточное положение между Гомером и Поупом. Перевод должен был быть текстуально точным, но он должен был быть переводом Поупа, с удачностью фразы и аккуратностью рифмы Поупа. Кроме того, Поуп «перелагал в стишки» Джона Донна , хотя его работа была широко доступна. Изменения, которые вносит Поуп, — это содержание, комментарий. Издание Поупа Шекспира претендовало на текстовое совершенство (хотя оно было испорчено), но его желание адаптировать привело его к неразумным попыткам «сглаживания» и «очистки» строк Шекспира.
В сатире Поуп создал две из величайших поэтических сатир всех времен в период Августа, и обе возникли из подражательных и адаптивных требований пародии . «Похищение локона» (1712 и 1714) было мягким пародийно-героическим произведением, но оно было построено на « Энеиде » Вергилия . Поуп применил героическую и эпическую структуру Вергилия к истории молодой женщины (Арабелла Фермор), у которой локон волос был отрезан влюбчивым бароном (лорд Петре). Структура сравнения заставила Поупа изобрести мифологические силы, чтобы проигнорировать борьбу, и поэтому он заимствовал сильфов у нелепого (для него) алхимика Парацельса и сделал их призраками тщеславных женщин. Он создал эпическую битву за игру в омбре , что привело к дьявольскому присвоению локона волос. Наконец, появляется deus ex machina , и локон волос переживает апофеоз . В какой-то степени Поуп адаптировал привычку Джонатана Свифта в «Сказке о бочке » притворяться, что метафоры — это буквальные истины, и он изобретал миф, который соответствовал бы повседневности. Пародия никоим образом не была комментарием к Вергилию. Вместо этого это была имитация, призванная служить новой цели. Эпос был преобразован из панегирика национальным основам в сатиру на диковинное самомнение сельской знати. Поэма имела огромный успех, по крайней мере, у широкой публики.
После этого успеха Поуп написал несколько работ, которые были более философскими и более политическими и, следовательно, более спорными, такие как «Эссе о критике» и «Эссе о человеке» , а также провалившуюся пьесу. В результате, спустя десятилетие после нежной, смеющейся сатиры «Похищение локона» , Поуп написал свой шедевр инвективы и конкретного порицания в «Дунсиаде» . Поуп перевел Гомера и выпустил ошибочное издание Уильяма Шекспира , а « Дунсиада» 1727 года была обновлением и перенаправлением битвы отравленного пера Джона Драйдена МакФлекно . История о том, как богиня Тупость выбирает нового аватара . Она останавливается на одном из личных врагов Поупа, Льюисе Теобальде , и поэма описывает коронацию и героические игры, предпринятые всеми болванами Великобритании в честь вознесения Теобальда. Когда враги Поупа ответили на «Дунсиаду» нападками, Поуп создал « Дунсиаду Variorum» , которая отобрала из нападок каждого болвана любые комментарии, нелестные по отношению к другому болвану, собрала все в комментарий к оригинальной «Дунсиаде» и добавила критический комментарий Поупа, заявляющий о своей невиновности и достоинстве. В 1743 году Поуп выпустил новую версию « Дунсиады» («Дунсиада B») с добавлением четвертой книги. Он также изменил героя с Льюиса Теобальда на Колли Сиббера . В четвертой книге новой «Дунсиады » Поуп выразил мнение, что в битве между светом и тьмой (просвещением и Темными веками) Ночь и Глупость были обречены на победу, что все ценные вещи вскоре будут поглощены завесой незнания.
Джон Гей и Александр Поуп находятся по одну сторону линии, разделяющей почитателей индивидуального и почитателей социального. Поуп написал «Похищение локона» , сказал он, чтобы уладить разногласия между двумя великими семьями, чтобы посмеяться над ними и заставить их помириться. Он написал « Эссе о критике» и « Эссе о человеке» , чтобы снова и снова подчеркивать публичную природу человеческой жизни и социальную роль писем. Даже «Дунсиада» , которая, кажется, является серийным убийством всех, кто есть в списке врагов Поупа, выставляет эти фигуры как выражения опасных и антиобщественных сил в письмах. Теобальд и Сиббер отмечены тщеславием и гордыней, тем, что не заботятся о морали, пока они знамениты. Наемные перья, на которые Поуп беспощадно нападает в разделе героических игр «Дунсиады », являются воплощениями алчности и лжи. Аналогично, Гей, хотя у него всегда есть сильные штрихи личного юмора и подробности личной жизни, пишет о политическом обществе, о социальных опасностях и глупостях, которые должны быть рассмотрены, чтобы защитить большее целое. По другую сторону этой линии, однако, были люди, которые соглашались с политикой Гей и Поупа (и Свифта), но не в подходе.
Другая сторона этого разделения включает в себя, в начале Августовского века, Джона Дайера , Джеймса Томсона и Эдварда Янга . В 1726 году были опубликованы поэмы двух первых, описывающие пейзаж с личной точки зрения и извлекающие свои чувства и моральные уроки из непосредственного наблюдения. Одной из них была « Холм Гронгар » Дайера, другой — «Зима» Джеймса Томсона, за которой вскоре последовали все времена года (1726–30). Оба они не похожи на представление Поупа о пасторали Золотого века, проиллюстрированное в его «Виндзорском лесу». Мифология минимальна, и нет празднования Британии или короны. Там, где восьмисложные двустишия поэмы Дайера прославляют естественную красоту горного вида и тихо медитативны, декламационный белый стих зимней медитации Томсона меланхоличен и вскоре устанавливает эту эмоцию как подходящую для поэтического выражения.
Известным продолжателем этой линии стали «Ночные мысли» Эдварда Йонга (1742–1744). Это была, даже больше, чем «Зима», поэма глубокого одиночества, меланхолии и отчаяния. Во всех упомянутых поэмах есть движения лирики, как ее видели бы романтики : прославление своеобразных, но парадигматических ответов частного человека на видения мира. Эти работы появились при жизни Поупа и были популярны, но старая, более консервативная поэзия сохраняла свою власть еще некоторое время. С другой стороны, « Элегия, написанная на сельском кладбище» Томаса Грея положила начало новому увлечению поэзией меланхолических размышлений.
«Элегия» Грея появилась в 1750 году и сразу же заложила новую основу. Во-первых, она была написана в «деревне», а не в Лондоне или в противовес ему. Фактически, поэма вообще не ссылается на жизнь города и общества и не следует никакой классической модели. Кроме того, это не элегия в самом строгом смысле. Кроме того, поэма ставит одинокого наблюдателя в привилегированное положение. Только будучи одиноким, поэт может говорить об истине, которая полностью индивидуально осознана, и поэма представляет собой ряд откровений, которые были дарованы только созерцательному (и высшему) уму. После Грея группа, часто называемая Поэтами церковного двора, начала подражать его позе, а иногда и его стилю. Эти подражания не следовали никакому удобному или общепринятому политическому или религиозному разделению. Оливер Голдсмит ( The Deserted Village ), Томас Уортон и даже Томас Перси ( The Hermit of Warkworth ), каждый из которых был консерватором и классиком (сам Грей был профессором греческого языка), занялись новой поэзией одиночества и утраты. Кроме того, Томас Чаттертон , среди молодых поэтов, также последовал за ними. Единственное, что было общего у этих поэтов, так это то, что они не были сосредоточены в Лондоне (за исключением Чаттертона, на некоторое время), и каждый из них так или иначе размышлял о разорении сельской местности.
Поэтому, когда в конце XVIII века появились романтики, они не предполагали радикально нового изобретения субъективного «я», а просто формализовали то, что было раньше. Аналогично, в конце XVIII века произошло возрождение баллад с « Reliques of Ancient English Poetry» Томаса Перси . Реликвии не всегда были очень древними, так как многие из баллад датировались только XVII веком (например, « Bagford Ballads» или «The Dragon of Wantley» в « Percy Folio »), и поэтому то, что начиналось как антикварное движение, вскоре стало народным движением. Когда этот вдохновленный народом импульс соединился с уединенным и индивидуалистическим импульсом «Churchyard Poets», романтизм был почти неизбежен.