Германская колониальная империя ( ‹См. Tfd› нем .: Deutsches Kolonialreich ) представляла собой заморские колонии, зависимые территории и территории Германской империи . Объединенная в 1871 году, канцлером этого периода времени был Отто фон Бисмарк . Кратковременные попытки колонизации отдельными немецкими государствами имели место в предыдущие столетия, но Бисмарк сопротивлялся давлению с целью создания колониальной империи до Схватки за Африку в 1884 году. Претендуя на большую часть оставшихся неколонизированных территорий Африки, Германия построила третью по величине колониальную империю того времени после Британской и Французской . [2] Германская колониальная империя охватывала части нескольких африканских стран, включая части современных Бурунди , Руанды , Танзании , Намибии , Камеруна, Габона , Конго , Центральноафриканской Республики , Чада , Нигерии , Того , Ганы , а также северо-восточную часть Новой Гвинеи , Самоа и многочисленные острова Микронезии .
Германия потеряла контроль над большей частью своей колониальной империи в начале Первой мировой войны в 1914 году, но некоторые немецкие войска держались в Германской Восточной Африке до конца войны. После поражения Германии в Первой мировой войне колониальная империя Германии была официально конфискована в рамках Версальского договора между союзниками и Германской Веймарской республикой . Каждая колония стала мандатом Лиги Наций под управлением, хотя и не суверенитетом, одной из союзных держав. [3] Разговоры о возвращении последних потерянных колоний кайзера продолжались в Германии до 1943 года, но никогда не стали официальной целью немецкого правительства.
У немцев были традиции внешней морской торговли, восходящие к Ганзейскому союзу ; немецкие эмигранты устремились на восток в направлении Балтийского побережья , России и Трансильвании и на запад в Америку ; а северогерманские купцы и миссионеры проявляли интерес к зарубежным связям. [4] Ганзейские республики Гамбург и Бремен отправляли торговцев по всему миру. Их торговые дома вели себя как успешные Privatkolonisatoren [независимые колонизаторы], заключая договоры и покупая земли в Африке и на Тихом океане с вождями и/или другими лидерами племен. Эти ранние соглашения с местными образованиями позже легли в основу договоров об аннексии, дипломатической поддержки и военной защиты со стороны немецкого правительства . [5]
Однако до объединения в 1871 году германские государства не концентрировались на развитии флота, и это, по сути, исключало участие Германии в более ранних империалистических схватках за отдаленные колониальные территории. Без океанского флота потенциальная колониальная держава не могла надежно защищать, снабжать или торговать с заморскими зависимыми территориями. Германские государства до 1870 года сохраняли отдельные политические структуры и цели, и немецкая внешняя политика вплоть до эпохи Отто фон Бисмарка (1815–1898; в должности министра иностранных дел Пруссии с 1862 по 1890 год) была сосредоточена на решении « германского вопроса » в Европе и на обеспечении интересов Германии на континенте. [ требуется цитата ] Однако к 1891 году немцы были в основном объединены под прусским правлением. [6] Они также стремились к более четкому «германскому» государству и видели в колониях хороший способ добиться этого. [ требуется цитата ]
В государствах Германского союза, основанного в 1815 году, и Zollverein, основанного в 1834 году, был некоторый призыв со стороны частных и экономических интересов к созданию немецких колоний, особенно в 1840-х годах. [7] Однако правительства не имели таких стремлений. В 1839 году частные интересы основали Гамбургское колониальное общество , которое стремилось купить острова Чатем к востоку от Новой Зеландии и поселить там немецких эмигрантов, но Великобритания уже имела претензии на остров. Гамбург полагался на Королевский флот в своих интересах по всему миру в судоходстве и поэтому не оказывал политической поддержки Колониальному обществу. [8] Общество по защите немецких иммигрантов в Техасе , основанное в Майнце в 1842 году, стремилось расширить немецкие поселения в колонию «Новая Германия» ( ‹См. Tfd› на немецком языке : Neu Deutschland ). Было вовлечено около 7400 поселенцев. Предприятие оказалось полным провалом. Постоянно не хватало припасов и земли, и около половины колонистов умерли. План был окончательно завершен с аннексией Техаса Соединенными Штатами в 1845 году. [9]
Начиная с 1850-х годов немецкие коммерческие предприятия распространились на территории, которые впоследствии стали немецкими колониями в Западной Африке, Восточной Африке , на островах Самоа , в неисследованной северо-восточной части Новой Гвинеи с прилегающими островами, в дельте Дуалы в Камеруне и на материковом побережье напротив Занзибара . [10]
В 1857 году австрийский фрегат Novara отправился из Триеста в экспедицию Novara, целью которой было исследование и захват Никобарских островов в Индийском океане . Novara прибыл на Никобары в 1858 году, но австрийцы впоследствии не предъявили претензий на острова.
Следующая спонсируемая государством попытка приобрести колонию произошла в 1859 году, когда Пруссия попыталась заявить права на остров Формоза (современный Тайвань ). Пруссия уже запросила одобрение французского императора Наполеона III на это начинание, поскольку Франция в то время также стремилась приобрести колонии в Восточной Азии. Поскольку французские интересы были сосредоточены на Вьетнаме , а не на Формозе, Пруссия могла попытаться заполучить остров. Прусская военно-морская экспедиция , которая вышла из Германии в конце 1859 года, была поставлена задача заключить торговые договоры в Азии для Пруссии и других государств Цольферайна и оккупировать Формозу. Однако эта задача не была выполнена из-за ограниченной численности экспедиционных сил и потому, что они не хотели препятствовать торговому договору с цинским Китаем . В приказе кабинета министров от 6 января 1862 года посол экспедиции Фридрих Альбрехт цу Эйленбург был «освобожден от выполнения части его задачи, связанной с определением заморских поселений, подходящих для прусского поселения».
Несмотря на это, один корабль из экспедиции, Thetis, был отправлен в Патагонию в Южной Америке, чтобы исследовать ее перспективы как колонии, поскольку прусское военно-морское командование, в частности, было заинтересовано в создании военно-морского опорного пункта на южноамериканском побережье. Thetis уже достиг Буэнос-Айреса , который командир корабля решил вернуть в Германию из-за истощения людей после годичной экспедиции и необходимости ремонта корабля. [11]
После Второй Шлезвигской войны в 1864 году колониальные общества в Пруссии стремились завладеть Никобарскими островами , которые ранее находились во владении Дании . [13] Со своей стороны, Дания безуспешно предлагала обменять Датскую Вест-Индию на часть утраченной территории в Шлезвиге в 1865 году. В 1866 году, а затем снова в 1876 году Джамаль уль-Азам, султан островов Сулу , расположенных между Борнео и Филиппинами, предлагал передать свои острова под прусский, а затем под имперский немецкий контроль, но оба раза он получал отказ. [14] Ахмад ибн Фумо Бакари, султан Витуланда, просил прусского путешественника Рихарда Бреннера установить прусский протекторат над его землями, но эта просьба так и не была рассмотрена в Берлине. [15]
В статье 4.1 конституции Северогерманского союза 1867 года «колонизация» была объявлена одной из сфер, находящихся под «надзором союза», что сохранилось и в имперской конституции, принятой в 1871 году.
В 1867/8 Отто фон Бисмарк отправил винтовой корвет Augusta в Карибское море , чтобы продемонстрировать флаг Северогерманского союза. По личному настоянию принца Адальберта , командующего Северогерманским федеральным флотом , и без ведома Бисмарка, командующий Augusta Франц Киндерлинг провел переговоры с Хосе Марией Кастро Мадрисом , президентом Коста-Рики , с целью создания военно-морской базы в Пуэрто-Лимоне . Бисмарк отклонил приобретение из-за американской доктрины Монро . Это желание избежать противодействия Соединенным Штатам также привело к тому, что он отклонил голландское предложение о создании военно-морской базы на голландском острове Кюрасао . [16]
В 1868 году Бисмарк ясно выразил свое несогласие с любыми колониальными приобретениями в письме военному министру Пруссии Альбрехту фон Роону : [17]
С одной стороны, выгоды, которые можно было бы извлечь из колоний для торговли и промышленности родины, по большей части иллюзорны. Затем, расходы, которые влекут за собой основание, поддержание и особенно установление претензий на колонии, очень часто превышают ту пользу, которую получает от них родина, совершенно не говоря уже о том, что трудно оправдать возложение значительных налоговых тягот на всю нацию ради выгоды отдельных торговых и промышленных интересов. С другой стороны, недостаточно развита, чтобы быть в состоянии взять на себя задачу прочной защиты отдаленных государств.
Он также неоднократно заявлял: «... я не сторонник колоний» [18]
Политика Северогерманского союза в это время была сосредоточена на приобретении отдельных военно-морских баз , а не колоний. С ними она могла бы использовать дипломатию канонерок для защиты глобальных торговых интересов Союза посредством своего рода неформального империализма. В 1867 году было решено создать пять заморских баз. Соответственно, в 1868 году была куплена земля в Иокогаме в Японии для немецкого военно-морского госпиталя, который оставался в эксплуатации до 1911 года. В 1869 году там была основана «Восточно-Азиатская станция» ( Ostasiatische Station ) флотом в качестве первой заморской базы с постоянным присутствием немецких военных кораблей. До приобретения Германской империей Циндао в Китае в качестве военного порта в 1897 году Иокогама оставалась базой немецкого флота в Восточной Азии. Позже она оказалась полезной после приобретения колоний в Тихом океане и в Цзяочжоу . [19]
В 1869 году Рейнское миссионерское общество , которое существовало в юго-западной Африке в течение нескольких десятилетий, обратилось к королю Вильгельму Прусскому с просьбой о защите и предложило создать военно-морскую базу в Уолфиш-Бей . Вильгельм был очень заинтересован в этом предложении, но вопрос был забыт после начала Франко-прусской войны . [20]
Французское предложение после Франко-прусской войны передать французскую колонию Кохинхину вместо Эльзаса-Лотарингии было отклонено Бисмарком и большинством делегатов северогерманского рейхстага в 1870 году. После объединения Германии в 1871 году Бисмарк сохранил свою прежнюю позицию. В 1870-х годах колонизаторская пропаганда достигла все большего общественного признания в Германии. В 1873 году было основано Африканское общество в Германии , которое считало своей главной функцией исследование Африки. В 1878 году было основано Центральное общество коммерческой географии и содействия германским интересам за рубежом , которое стремилось приобрести колонии для Германии, а в 1881 году было основано Западногерманское общество колонизации и экспорта , которое включало в свой устав «приобретение сельскохозяйственных и торговых колоний для Германской империи». В 1882 году было создано первое Общество немецкой колонизации , которое было лоббистской группой для колонизаторской пропаганды. В 1887 году было создано конкурирующее Общество немецкой колонизации с целью фактического осуществления колонизации. В 1887 году два общества объединились в Немецкое колониальное общество . В целом, в пользу приобретения колоний выдвигалось четыре аргумента: [21]
Более того, общественное мнение Германии в конце XIX века рассматривало колониальные приобретения как истинный признак достижения полной государственности [22] и в конечном итоге пришло к пониманию того, что престижные африканские и тихоокеанские колонии идут рука об руку с мечтами о флоте открытого моря . [ необходима цитата ]
Бисмарк оставался противником этих аргументов и предпочитал неформальный коммерческий империализм, при котором немецкие компании вели прибыльную торговлю с территориями за пределами Европы и осуществляли экономические вторжения без оккупации территорий или создания государств. [23] Бисмарк и многие депутаты Рейхстага не были заинтересованы в колониальных завоеваниях только для того, чтобы приобрести квадратные мили территории. [24]
В результате первые колониальные предприятия за рубежом были крайне нерешительными: в 1876 году был подписан Договор о дружбе между Германской империей и Тонга , который предусматривал создание угольной станции на тонганском острове Вавау , гарантируя все права использования указанной территории Германской империи, но оставляя суверенитет короля Тонга нетронутым. [25] Фактической колонизации не произошло. 16 июля 1878 года командир винтового корвета SMS Ariadne Бартоломеус фон Вернер занял Фалеалили и Салуафату на самоанском острове Уполу «от имени Империи». Немецкая оккупация этих мест была отменена в январе 1879 года с заключением договора о дружбе между местными правителями и Германией. [26] 19 ноября 1878 года фон Вернер заключил договор с лидерами атолла Джалуит и островов Ралик Лебон и Летахалин, предоставляя привилегии, такие как исключительное право на строительство угольной станции. Официальная немецкая колония на Маршалловых островах была основана только в 1885 году. [27] Фон Вернер также приобрел гавань на островах Макада и Миоко в архипелаге Герцог Йоркский в декабре 1878 года, которая стала составной частью будущего протектората Германской Новой Гвинеи в 1884 году. [28] 20 апреля 1879 года командир винтового корвета SMS Bismarck Карл Август Дейнхард и немецкий консул на островах Южных морей Густав Годфруа-младший заключили договор о торговле и дружбе с «правительством» Хуахине , одного из островов Общества , который предоставил немецкому флоту право стоять на якоре во всех гаванях острова, среди прочего. [29]
Хотя Бисмарк «остался таким же презрительным ко всем колониальным мечтам, как и прежде», [30] в 1884 году он согласился на приобретение колоний Германской империей, чтобы защитить торговлю, обезопасить сырье и экспортные рынки, а также воспользоваться возможностями для капиталовложений, среди прочих причин. [31] Уже в следующем году Бисмарк отказался от личного участия, когда «он отказался от своих колониальных планов так же внезапно и небрежно, как и начал их» – как будто он совершил ошибку в суждении, которая могла запутать суть его более значимой политики. [32] «Действительно, в 1889 году [Бисмарк] попытался отдать Германскую Юго-Западную Африку британцам. Это было, сказал он, бременем и расходами, и он хотел бы взвалить это на кого-то другого». [33]
После 1884 года Германия вторглась в несколько территорий в Африке: Германскую Восточную Африку (включая современные Бурунди , Руанду и материковую часть Танзании ); Германскую Юго-Западную Африку (современная Намибия ), Германский Камерун (включая части современных Камеруна , Габона , Конго , Центральноафриканской Республики , Чада и Нигерии ); и Тоголенд (современное Того и части Ганы ). Германия также вела активную деятельность в Тихом океане, аннексировав ряд островов, которые впоследствии стали называть Германской Новой Гвинеей (часть современной Папуа-Новой Гвинеи и несколько близлежащих островных групп). Северо-восточный регион острова Новая Гвинея назывался Землей кайзера Вильгельма; архипелаг Бисмарка к востоку от островов также содержал два более крупных острова, названных Новый Мекленбург и Новая Померания. Они также приобрели Северные Соломоновы острова. Этим островам был предоставлен статус протектората. [6]
Изменение политики Бисмарка в отношении приобретения колоний началось в рамках его политики Schutzzollpolitik 1878 года по защите немецкой экономики от иностранной конкуренции. Началом его колониальной политики в связи с Schutzzollpolitik [34] стало приобретение Самоа , где имелись значительные немецкие экономические интересы. В июне 1879 года, будучи имперским канцлером , он признал «Договор о дружбе» [35], согласованный между самоанскими вождями и германским консулом в Самоа в январе 1879 года, в результате чего консул взял на себя управление администрацией города Апиа на острове Уполу вместе с консулами Великобритании и Америки. [36] В 1880-х годах Бисмарк несколько раз безуспешно пытался аннексировать Самоа. [37] Западные острова Самоа, включая Апиа, главный город, стали немецкой колонией в 1899 году.
В апреле 1880 года Бисмарк активно вмешался во внутреннюю политику в пользу колониальных вопросов, когда он представил законопроект о Самоа в Рейхстаг . Он был одобрен Федеральным советом , но был отклонен Рейхстагом. Законопроект предусматривал предоставление немецкой финансовой поддержки частной немецкой колониальной торговой компании, которая оказалась в затруднительном положении.
В мае 1880 года Бисмарк попросил банкира Адольфа фон Ганземана подготовить отчет о немецких колониальных целях в Тихом океане и возможности их реализации. Ганземан представил свой Меморандум о колониальных устремлениях в Южных морях Бисмарку в сентябре того же года. Почти все предложенные территориальные приобретения были взяты или заявлены как колонии четыре года спустя. [38] Те тихоокеанские территории, которые были заявлены в 1884 году, но не взяты, были окончательно переданы под немецкую колониальную администрацию в 1899 году. Примечательно, что Хауземан был одним из основателей Консорциума Новой Гвинеи по приобретению колоний в Новой Гвинее и Тихом океане в 1882 году.
В ноябре 1882 года торговец табаком из Бремена Адольф Людериц связался с Министерством иностранных дел и запросил защиту для торговой станции к югу от залива Уолфиш-Бей на юго-западном побережье Африки. В феврале и ноябре 1883 года он спрашивал британское правительство, предоставит ли Соединенное Королевство защиту торговой станции Людерица. Оба раза британское правительство отказало. [39]
С марта 1883 года Адольф Верманн , гамбургский торговец оптовыми грузами, судовладелец и член Гамбургской торговой палаты , вел крайне конфиденциальные переговоры с Министерством иностранных дел, которое возглавлял Бисмарк, о приобретении колонии в Западной Африке . Причиной этого был страх перед пошлинами, которые гамбургским торговцам, возможно, придется платить, если вся Западная Африка перейдет под контроль Британии или Франции. Наконец, 6 июля 1883 года Бисмарку был представлен секретный запрос от Торговой палаты о создании колонии в Западной Африке, в котором говорилось, что «благодаря таким приобретениям немецкая торговля в трансатлантических землях может получить только более прочное положение и более надежную поддержку, в то время как без политической защиты торговля теперь не может процветать и развиваться». [40]
После этого, в марте 1883 года, была опубликована Конвенция Сьерра-Леоне между Соединенным Королевством и Францией, в которой сферы интересов двух стран были изложены без учета других торговых наций. В ответ на это правительство Германии запросило мнения сенатов городов Любек , Бремен и Гамбург. В своем ответе гамбургские купцы потребовали приобретения колоний в Западной Африке. В декабре 1883 года Бисмарк сообщил Гамбургу, что в Западную Африку будет отправлен имперский комиссар для обеспечения безопасности германской торговли и заключения договора с «независимыми негритянскими государствами». Винтовой корвет Sophie будет отправлен для обеспечения военной защиты. Кроме того, Бисмарк запросил предложения по этому плану и лично попросил совета Адольфа Вермана о том, какие инструкции следует дать имперскому комиссару. В марте 1884 года Густав Нахтигаль был назначен имперским комиссаром по западноафриканскому побережью и отплыл в Западную Африку на канонерской лодке SMS Möwe . [41] [42]
,_Kamerun,_Dezember_1884.jpg/1280px-SMS_OLGA_bei_der_Beschie%C3%9Fung_von_Hickorytown_(Duala),_Kamerun,_Dezember_1884.jpg)
1884 год знаменует начало фактических немецких колониальных приобретений, основанных на заморских владениях и правах, которые были приобретены для Германской империи с 1876 года. За один год владения Германии стали третьей по величине колониальной империей после Британской и Французской империй . Следуя британской модели, Бисмарк поместил многие владения немецких купцов под защиту Германской империи. Он воспользовался периодом внешнего мира, чтобы начать «колониальный эксперимент», к которому он по-прежнему относился скептически. Переход к официальному принятию колониализма и к колониальному правительству, таким образом, произошел в течение последней четверти пребывания Бисмарка у власти. [43]
Сначала торговый пост Адольфа Людерица в заливе Ангара Пекена (' Lüderitz Bay ') и прилегающие внутренние районы (' Lüderitzland ') были помещены под защиту Германской империи в апреле 1884 года как Германская Юго-Западная Африка . В июле последовали Тоголенд и владения Адольфа Вермана в Камеруне , затем северо-восточная часть Новой Гвинеи (' Kaiser-Wilhelmsland ') и соседние острова ('The Bismarck Archipelago '). В январе 1885 года немецкий флаг был поднят в Капитаи и Кобе на западном побережье Африки. В феврале империалист и «человек действия» Карл Петерс накопил обширные участки земли для своего Общества немецкой колонизации , «появившись из кустов с крестиками [проставленными неграмотными вождями племен] на документах ... примерно на 160 000 км 2 (60 000 кв. миль) материковой собственности Занзибарского султаната». [44] которая стала Германской Восточной Африкой . Такие исследовательские миссии требовали мер безопасности, которые можно было решить с помощью небольших частных вооруженных контингентов, набранных в основном в Судане и обычно возглавляемых предприимчивыми бывшими военными низшего ранга. Жестокость, повешение и порка преобладали во время этих экспедиций по захвату земель под контролем Петерса, а также других, поскольку никто «не имел монополии на жестокое обращение с африканцами», [45] [46] и в апреле 1885 года братья Клеменс и Густав Денхардт приобрели Витуланд в современной Кении . На этом первая волна немецких колониальных приобретений была в основном завершена.
Поднятие немецких флагов на тихоокеанских островах, на которые претендовала Испания, в период с августа по октябрь 1885 года спровоцировало Каролинский кризис , в результате которого Германия в конечном итоге отступила.
В октябре 1885 года были также заявлены права на Маршалловы острова , а в октябре 1886 года — на несколько Соломоновых островов. В 1888 году Германия завершила гражданскую войну на Науру и аннексировала остров.
Причины внезапного перехода Бисмарка к политике колониальных приобретений остаются предметом споров среди историков. Существуют две доминирующие школы мысли: одна, которая фокусируется на внутренней политике Германии, и другая, которая фокусируется на иностранных делах.
С точки зрения внутренней политики ключевым аспектом является общественное давление, которое привело к развитию «колониальной лихорадки» ( Kolonialfieber ) среди немецкого населения. Хотя колониальное движение не было очень сильным институционально, ему удалось вынести свою позицию на публичные дебаты. [47] Меморандум, написанный Адольфом Верманном и отправленный Бисмарку Торговой палатой Гамбурга 6 июля 1883 года, считается особенно важным в этом отношении. [48] Подход к федеральным выборам в Германии 1884 года и желание Бисмарка укрепить собственное положение и привязать к себе Национал-либеральную партию , которая поддерживала колониализм, также были предложены в качестве внутренних факторов в принятии колониальной политики. [49] Ганс-Ульрих Велер выдвинул тезис о социальном империализме , который гласит, что колониальная экспансия служила для «перенаправления» социальной напряженности, созданной экономическим кризисом, на внешнюю сферу и способствовала укреплению власти Бисмарка. [50] Так называемый «тезис наследного принца» утверждает, что Бисмарк пытался намеренно ухудшить отношения Германии с Соединенным Королевством до ожидаемого восшествия на немецкий престол « англофила » Фридриха III , чтобы помешать ему проводить либеральную политику в английском стиле. [51]
С точки зрения внешней политики решение о колонизации рассматривается как расширение концепции европейского баланса сил на глобальный контекст. Участие в борьбе за Африку также укрепило бы ее положение как одной из великих держав . [52] Улучшение отношений с Францией посредством «колониального соглашения», которое отвлекло бы внимание Франции от реваншизма, связанного с Эльзасом и Лотарингией , которые были аннексированы Германией в 1871 году, также рассматривалось как мотив. [53]
Больше не считается, что начало колониальной экспансии представляло собой радикальный поворот в политике Бисмарка. Либерально-империалистический идеал заморской политики, основанной на частных экономических инициативах, которого он придерживался с самого начала, не сильно изменился из-за передачи владений немецких купцов под защиту Империи. [54]
Поскольку Бисмарк был обращен в колониальную идею к 1884 году, он отдавал предпочтение управлению землей «чартерной компанией», а не созданию колониального правительства из-за финансовых соображений. [55] Он использовал официальные охранные грамоты, чтобы передать торговлю и управление отдельными «германскими протекторатами» частным компаниям. Управление этими территориями было поручено Германской восточноафриканской компании (1885–1890), Германской компании Виту (1887–1890), Германской компании Новой Гвинеи (1885–1899) и компании Джалуит на Маршалловых островах (1888–1906). Бисмарк хотел бы, чтобы немецкие колонии в Западной Африке и Юго-Западной Африке также управлялись таким образом, но ни Deutsche Kolonialgesellschaft für Südwestafrika ни Syndicate for West Africa [56] не хотели брать на себя эту роль.
Эти территории были переданы во владение Германии по крайне неравным договорам после демонстрации военной мощи. Коренные правители уступили обширные территории, на которые они часто не имели никаких законных прав, в обмен на неопределенные обещания защиты и смехотворно низкие закупочные цены. Детали договоров часто оставались для них неясными из-за языкового барьера. Однако они заключили эти сделки, поскольку длительные переговоры с колонизаторами и ритуальный акт подписания договора чрезвычайно усилили их авторитет. Эти договоры были одобрены немецким правительством, которое предоставило колониальным компаниям полную власть без надзора, оставив за собой только окончательный суверенитет и несколько неопределенных прав на вмешательство. Таким образом, государственное финансовое и административное взаимодействие с колониями было сведено к минимуму. [57]
Однако эта стратегия потерпела неудачу в течение нескольких лет. Плохое финансовое положение почти всех «протекторатов», а также шаткая ситуация с безопасностью (в 1888 году в Юго-Западной и Восточной Африке вспыхнули восстания коренных народов, в то время как в Камеруне и Того опасались пограничных конфликтов с соседними британскими колониями, и в целом требования эффективного управления подавляли колониальные компании) вынудили Бисмарка и его преемников ввести прямое и формальное правление во всех колониях. [58]
Хотя возделывание земли в умеренном поясе процветало, упадок и часто неудачи предприятий тропических низин способствовали изменению взглядов Бисмарка. Он неохотно соглашался на просьбы о помощи в борьбе с восстаниями и вооруженными столкновениями со стороны часто могущественных правителей, чья прибыльная работорговля, казалось, находилась под угрозой. Немецкие местные военные силы изначально участвовали в десятках карательных экспедиций, чтобы задержать и наказать борцов за свободу, иногда с британской помощью. [59] Автор Чарльз Миллер предлагает теорию о том, что у немцев был недостаток, поскольку они пытались колонизировать африканские районы, населенные агрессивными племенами, [60] тогда как их соседям-колонистам приходилось иметь дело с более покорными народами. В то время склонность немцев отдавать приоритет силе, а не терпению, способствовала продолжающимся беспорядкам. Несколько африканских колоний оставались пороховыми бочками на протяжении всей этой фазы (и после нее). [43]
После 1885 года Бисмарк выступил против дальнейших колониальных приобретений и сохранил фокус своей политики на поддержании хороших отношений с великими державами Англии и Франции. В 1888 году, когда журналист Ойген Вольф призвал его приобрести больше колоний для Германии, чтобы она не отставала в борьбе с другими великими державами за колонии, которую он понимал в социальном дарвиновском смысле, Бисмарк ответил, что его приоритетом скорее является защита недавно завоеванного национального единства, которое он считал находящимся под угрозой из-за центрального расположения Германии: [61]
Ваша карта Африки очень красивая, но моя карта Африки лежит в Европе. Вот Россия, вот Франция, а мы посередине. Это моя карта Африки.
В 1889 году Бисмарк рассматривал возможность вывода Германии из колониальной политики, желая полностью прекратить деятельность Германии в Восточной Африке и Самоа, согласно свидетельствам очевидцев. Далее сообщалось, что Бисмарк не хотел больше иметь ничего общего с управлением колониями и намеревался передать их адмиралтейству. В мае 1889 года Бисмарк предложил продать немецкие владения в Африке премьер-министру Италии Франческо Криспи , который ответил предложением продать колонии Италии Германии. [62]
Бисмарк также нашел колонии полезными в качестве разменных монет. Таким образом, на конференции в Конго, проходившей в Берлине с 1884 по 1885 год, он разделил Африку между великими державами. В 1884 году был заключен договор от имени Людерица с королем зулусов Динузулу , который дал бы Германии право на залив Сент-Люсия в Зулуленде. Однако это право было отклонено как часть уступки Великобритании в мае 1885 года [63] вместе с правом на Пондоленд . Также в 1885 году Германия отказалась от своих прав на западноафриканские территории Капитаи, Коба и Махинленд в пользу Франции и Великобритании соответственно. В 1886 году Германия и Великобритания договорились о границах своих сфер интересов в Восточной Африке.
После того, как Бисмарк положил конец политике колониальных захватов в марте 1890 года, он заключил Гельголандско-Занзибарский договор с Великобританией 1 июля 1890 года, в котором Германия отказалась от всех оставшихся претензий к северу от Германской Восточной Африки. Таким образом, он установил равновесие с Великобританией. Отказ от немецких претензий на сомалийское побережье между Бургабо и Алулой также улучшил отношения с Италией, одним из партнеров Германии по Тройственному союзу . В обмен на это Германия приобрела полосу Каприви , которая продлила Германскую Юго-Западную Африку на восток до реки Замбези (предполагалось, что река позволит осуществлять сухопутные перевозки между Германской Юго-Западной Африкой и Германской Восточной Африкой). В этих обстоятельствах дальнейшие колониальные устремления Германии в Юго-Восточной Африке были прекращены. [64]
Немецкий интерес к африканским колониям сопровождался ростом научного интереса к Африке. В 1845 году востоковед Генрих Леберехт Флейшер из Лейпцигского университета и другие основали Deutsche Morgenländische Gesellschaft . Лингвист Ганс Штумме , также из Лейпцига, исследовал африканские языки. В 1901 году в Лейпциге была учреждена профессорская должность по антропологии, этнографии и доистории ( Карл Вейле , основавший этнологическую и биологическую детерминистскую школу африканских исследований), а в 1915 году — профессорская должность по «колониальной географии и колониальной политике». Исследователь Ганс Мейер был директором «Института колониальной географии». В 1919 году был учрежден «Семинар по колониальной географии и колониальной политике». [65]
Kaiser Wilhelm II (1888–1918) was keen for Germany to expand its colonial holdings. Bismarck's immediate successor in 1890, Leo von Caprivi, was willing to maintain the colonial burden of what already existed, but opposed new ventures.[66] Others who followed, especially Bernhard von Bülow, as foreign minister and chancellor, sanctioned the acquisition of further Pacific Ocean colonies and provided substantial treasury assistance to existing protectorates to employ administrators, commercial agents, surveyors, local "peacekeepers" and tax collectors. This accorded with the expansionistic policy and a forced upgrade of the Imperial German Navy. Colonial acquisition became a serious factor in German domestic politics. The German colonial society was joined in 1891 by the extremely nationalistic Pan-German League. In addition to the arguments previously made in support of colonialism, it was now argued that Germany had a duty to end the slave trade in the colonies and free indigenous people from their Muslim enslavers. These abolitionist demands, with their clear anti-Muslim bias turned the 1888 "Arab revolt" on the East African coast into a holy war.[67] Pre-eminent, however, was the matter of German national prestige and the belief that Germany was locked in a Social Darwinist competition with the other Great Powers, in which Germany as a "late-comer" had to claim her due share.[68]
Wilhelm himself lamented his nation's position as colonial followers rather than leaders. In an interview with Cecil Rhodes in March 1899 he stated the alleged dilemma clearly: "... Germany has begun her colonial enterprise very late, and was, therefore, at the disadvantage of finding all the desirable places already occupied."[69] Under the new Weltpolitik ("Global policy"), a "place in the Sun" was sought for the "latecoming nation" (as the chancellor Bernhard von Bülow put it in a speech to the Reichstag on 6 December 1897), which entailed the possession of colonies and a right to have a say in other colonial matters.[70] This policy focussed on national prestige sharply contrasted with the pragmatic colonial policy advanced by Bismarck in 1884 and 1885.
After 1890, Germany succeeded in acquiring only relatively minor territories. In 1895, concessions were acquired from Qing China in Hankau and Tientsin (modern Wuhan and Tianjin). Following the Juye Incident of 1 November 1897, in which two German missionaries from the Society of the Divine Word were murdered, Kaiser Wilhelm dispatched the East Asia Squadron to occupy Jiaozhou Bay and its chief port Qingdao on the southern coast of the Shandong peninsula.[71][dubious – discuss] This became the Kiautschou Bay Leased Territory and the area within 50 km of Jiaozhou Bay became a "Neutral Zone" in which Chinese sovereignty was limited in favor of Germany. Furthermore, Germany received mining and railway concessions in Shandong province.
Through the German–Spanish Treaty of 1899, Germany acquired the Caroline Islands, Mariana Islands, and Palau in Micronesia for 17 million gold marks. Through the Tripartite Convention of 1899, the west part of the Samoan islands became a German protectorate. Simultaneously, the control of existing colonies was extended inland; for example the kingdoms of Burundi and Rwanda were added to German East Africa.[72] However, from 1891, German efforts in this regard encountered sharp resistance in the Bafut Wars in Cameroon and the conflict with the Hehe in East Africa
On 6 March 1901, as part of preparatory work by the Imperial postal service for laying a German underwater telegraph cable, the colonial official Arno Senfft took possession of Sonsorol island. The next day, he also claimed the islands of Merir and Pulo Anna, followed on 12 April by the island of Tobi and the Helen Reef. These islands were placed under the administration of German New Guinea.[73]
In 1900, the Imperial Navy attempted to lease the island of Langkawi from the Sultan of Kedah for fifty years through the Behn Meyer company, based in Singapore. The deal fell through when the British government intervened based on a secret 1897 treaty with Siam which gave England the right to veto any Siamese concessions to a third power, so Kedah, which was a vassal of the Bangkok government, was prevented from loaning Langkawi to the German government.[74][75] The Kaiser's attempt to acquire the Baja California peninsula from Mexico as another naval base for the German fleet in the Pacific also failed.[76]
During the Agadir Crisis in 1911, the German government attempted to get the whole of French Congo as compensation for German recognition of the French protectorate in Morocco. In the end they were given parts of northwestern French Congo, which were added to German Cameroon and dubbed Neukamerun. This acquisitive German colonial policy led to the increasing isolation of Germany among the Great Powers, seen in Germany as an "encirclement".[77]
For the academic development of the colonies, the Kolonialwirtschaftliches Komitee was established in 1896. In 1898, the Deutsche Kolonialschule für Landwirtschaft, Handel und Gewerbe was established in Witzenhausen, to provide agricultural training to people for settlement in the colonies. It is now part of the University of Kassel. In 1900, the Institute for Naval and Tropical Medicine was established in Hamburg to train naval and colonial doctors.
Of the German colonies, only Togoland and German Samoa became profitable and self-sufficient; the balance sheet for the colonies as a whole revealed a fiscal net loss for Germany.[78] Despite this, the leadership in Berlin committed the nation to the financial support, maintenance, development and defense of these possessions.
The forcefulness with which the German colonial rulers imposed their claim to control led to ever more revolts by the indigenous population.[79] The native population was forced into unequal treaties by the German colonial governments. This led to the local tribes and natives losing their influence and power and eventually forced some of them to become slave laborers. The result was several military and genocidal campaigns by the Germans against the natives.[80] Both the colonial authorities and settlers were of the opinion that native Africans were to be a lower class, their land seized and handed over to settlers and companies, while the remaining population was to be put in reservations; the Germans planned to make a colony inhabited predominantly by whites: a "new African Germany".[81]
Since the Germans were materially and technologically superior but had only a minimal military presence, the indigenous peoples largely adopted guerrilla tactics. The German colonial forces reacted similarly to other cases of asymmetric warfare involving colonial powers: they waged war against the whole population. In a scorched earth strategy, they destroyed villages, prevented economic activity, and withheld any protection against wild animals. Through these actions, they forced the population to flee into inhospitable regions, where many starved to death. Through this conscious strategy, the Germans caused lasting changes to the whole landscape, making it uninhabitable for decades.[82]
The most significant of these actions against local populations were reprisals against the Chinese following the Boxer Rebellion in 1901–1902,[83] the Herero and Namaqua genocide in 1904–1905, and the suppression of the Maji Maji Rebellion in 1905–1907.
After the outbreak of a cattle disease in South West Africa in 1897, the Herero spread their surviving cattle out over the area of the colony. However, these new pastures had been bought by settlers, who now claimed the Herero's cattle for themselves. In 1904, the situation finally escalated into the revolt of the Herero and the Nama, which the understaffed Imperial Schutztruppe for German South West Africa were not able to quell. The German government therefore dispatched a naval expeditionary force and subsequently reinforcement Schutztruppe. In total, around 15,000 men under Lieutenant-general Lothar von Trotha defeated the Herero forces in August 1904 at the Battle of Waterberg. Von Trotha issued the so-called "extermination order" (Vernichtungsbefehl), under which the surviving Herero were driven into the wilderness. 1800 of the survivors had reached British Bechuanaland by the end of November 1904, while thousands more fled to the northernmost parts of South West Africa, and into the desert. The Herero population is estimated at 50,000, of which around half had died by 1908.[84] The Nama suffered 10,000 deaths, also around half of their population. They had fought on the German side against the Herero until the end of 1904.[85] This was the first genocide of the 20th century.[86][87][88][89]
The Maji-Maji rebellion broke out in German East Africa in 1905/6 and its suppression led to an estimated 100,000 native deaths, many from famine resulting from German scorched earth tactics.
The lack of any true war in Togoland led some in Europe to call it Germany's "model colony."[90] But it saw its own share of bloodshed. The Germans used forced labor and harsh punishment to keep the Africans in line.[90]
To minimize dissent the German Colonial Press Law (written 1906–1912) kept the pugnacious settler press under control with censorship and prohibition of unauthorized publications. However, in Togoland, African writers avoided the law by publishing critical articles in the adjacent British Gold Coast Colony. In the process they built an international network of sympathizers.[91] Exposés followed in the print media throughout Germany of the Herero rebellions in 1904 in German South West Africa (Namibia today) where in military interventions between 50% and 70% of the Herero population perished, known as the Herero and Namaqua Genocide.[92] The subduing of the Maji Maji uprising in German East Africa in 1905 was prominently published. The rejection of a supplementary budget to provide further funding for colonial conflicts at the end of 1906 led to the dissolution of the Reichstag and new elections.[93] "A wave of anti-colonial feeling began to gather momentum in Germany" and resulted in large voter turnouts in the so-called "Hottentot election" for the Reichstag in January 1907.[94] The conservative Bülow government barely survived, but in January 1907 the newly-elected Reichstag imposed a "complete overhaul" upon the colonial service.[94]
As a result of the colonial wars in South West Africa and East Africa, which had been caused by poor treatment of native peoples, it was considered necessary to change the German colonial administration, in favor of a more scientific approach to the employment of the colonies that improved the lives of the people in them. Therefore, the highest authority in colonial administration, the Colonial Department (Kolonialabteilung) was separated from the Foreign Office and, in May 1907, it became its own ministry, the Imperial Colonial Office (Reichskolonialamt).
The creator of the new colonial policy was a successful banker and private-sector restructurer, Bernhard Dernburg from Darmstadt, who was placed in charge of the Colonial Department in September 1906 and retained the role as Secretary of State of the revamped Colonial Office until 1910. Entrenched incompetents were screened out and summarily removed from office and "not a few had to stand trial. Replacing the misfits was a new breed of efficient, humane, colonial civil servant, usually the product of Dernburg's own creation, the ... Colonial Institute at Hamburg."[95] In African protectorates, especially Togoland and German East Africa, "improbably advanced and humane administrations emerged."[96] Dernburg went on tours of the colonies, to learn about their problems first-hand and find solutions. Capital investments by banks were secured with public funds of the imperial treasury to minimize risk. Dernburg, as a former banker, facilitated such thinking; he saw his commission to also turn the colonies into paying propositions. He oversaw large-scale expansion of infrastructure. Every African protectorate built rail lines to the interior.[97] Dar es Salaam evolved into "the showcase city of all of tropical Africa,"[98] Lomé grew into the "prettiest city in western Africa",[99] and Qingdao in China was, "in miniature, as German a city as Hamburg or Bremen".[100] Whatever the Germans constructed in their colonies was made to last.[98] Scientific and technical institutions for colonial purposes were established or expanded, in order to develop the colonies on these terms. Two of these, the Hamburg Colonial Institute and the German Colonial School are predecessor organizations of the modern universities of Hamburg and Kassel.
Dernburg declared that the indigenous population in the protectorates "was the most important factor in our colonies" and this was affirmed by new laws and initiatives.[95] Corporal punishment was abolished. Every colony in Africa and the Pacific established the beginnings of a public school system,[101] and every colony built and staffed hospitals.[102] In some colonies, native agricultural holdings were encouraged and supported.[103] In January 1909, Derburg said "The goal must be colonies closely bound to the Fatherland, administratively independent, intellectually self-sufficient, and healthy."
Wilhelm Solf, who was Colonial Secretary from 1911 until 1918, also undertook tours in Africa in 1912 and 1913. The resulting impressions informed his colonial plans, which included an expansion of the powers of the governors and a ban on forced labor for Africans.[95] As governor of Samoa, he had referred to the islanders as "unsere braunen Schützlinge" (our brown charges), who could be guided but not forced.[104] Similarly, Heinrich Schnee, governor of East Africa from 1912, proclaimed that "the dominant feature of my administration [will be] ... the welfare of the natives entrusted into my care."[105] Solf also advocated a network of motorways in the colonies. He secured support for this comparatively peaceful colonial policy, instead of the highly militarized approach that had been taken up to this point, from all parties in the Reichstag, except for the right.
There were no further major revolts in the German colonies after 1905 and the economic efficiency of the overseas possessions rapidly increased, as a result of these new policies and improvements in shipping, especially the establishment of scheduled services with refrigerated holds, increased the amount of agricultural products from the colonies, exotic fruits and spices, that were sold to the public in Germany. Between 1906 and 1914, the production of palm oil and cocoa in the colonies doubled, the rubber production of the African colonies quadrupled, and the cotton exports from German East Africa increased tenfold. The total trade between Germany and its colonies increased from 72 million marks in 1906 to 264 million marks in 1913. Due to this economic growth, the income from colonial taxes and duties increased sixfold. Instead of being dependent on financial support from Germany, the colonies became or were on track to become financially independent. By 1914, only German New Guinea, Kiautschou, and the African Schutztruppen were subsidized.[106] "The colonial economy was thriving ... and roads, railways, shipping and telegraph communications were up to the minute."[96]
The colonies were romanticized. Geologists and cartographers explored what were then unmarked regions on European maps, identifying mountains and rivers, and demarcating boundaries. Hermann Detzner and one Captain Nugent, R.A., had charge of a joint project to demarcate the British and German frontiers of Cameroon, which was published in 1913.[107] Travelers and newspaper reporters brought back stories of black and brown natives serving German managers and settlers. There were also suspicions and reports of colonial malfeasance, corruption and brutality in some protectorates, and Lutheran and Roman Catholic missionaries dispatched disturbing reports to their mission headquarters in Germany.[108]
Idealists often volunteered for selection and appointment to government posts; the commercially minded, to grow dividends at home for the Hanseatic trading houses and shipping lines. Subsequent historians would commend German colonialism in those years as "an engine of modernization with far-reaching effects for the future."[109]
In the years before the outbreak of the World War, British colonial officers viewed the Germans as deficient in "colonial aptitude", but "whose colonial administration was nevertheless superior to those of the other European states".[111] Anglo-German colonial issues in the decade before 1914 were minor and both the British and German empires took conciliatory attitudes toward one another. Foreign Secretary Sir Edward Grey—still considered a moderate in 1911—was willing to "study the map of Africa in a pro-German spirit".[112] Britain further recognized that Germany really had little of value to offer in territorial transactions; however, advice to Grey and Prime Minister H. H. Asquith hardened by early 1914 "to stop the trend of what the advisors considered Germany's taking and Britain's giving."[113]
Once war was declared in late July 1914 Britain and its allies promptly moved against the colonies. The public was informed that German colonies were a threat because "Every German colony has a powerful wireless station – they will talk to one another across the seas, and at every opportunity they [German ships] will dash from cover to harry and destroy our commerce, and maybe, to raid our coasts."[114] The British position that Germany was a uniquely brutal and cruel colonial power originated during the war; it had not been said during peacetime.[115] The German overseas Colonies began to fall one by one to the allied forces. The first to go was Togoland to the British and to the French. Germany's colonies put up a stout fight but by 1916 Germany lost most of its colonies, except German East Africa, where a German force of General Paul von Lettow-Vorbeck held out against the Allies until the end of the war.
In the Pacific, Britain's ally Japan declared war on Germany in 1914 and quickly seized several of Germany's island colonies, the Mariana, Caroline and Marshall Islands, with virtually no resistance. One reason these colonies fell so easily is because of the departure of Admiral von Spee's fleet. In other parts of the Pacific Western Samoa, another German colony fell without a fight to a New Zealand force. Later on an Australian invasion of Neu-Pommern beat the Germans seizing the entire colony within a few weeks.
South Africa's J. C. Smuts, now in Britain's small War Cabinet, spoke of German schemes for world power, militarization and exploitation of resources, indicating Germany threatened western civilization itself. While propaganda was said about both sides it was here in Africa where Germany saw a crushing defeat. It was at Togoland where the Germans were quickly outnumbered leaving them to flee the capital which led to a large pursuit of German forces by allied armies leading to the eventual surrender of German forces on 26 August 1914. Smuts' warnings were repeated in the press. The idea took hold that they should not be returned to Germany after the war.[116]
Germany's overseas empire was dismantled following defeat in World War I. With the concluding Treaty of Versailles, Article 22, German colonies were transformed into League of Nations mandates and divided between Belgium, the United Kingdom, and certain British Dominions, France and Japan with the determination not to see any of them returned to Germany – a guarantee secured by Article 119.[117]
In Africa, the United Kingdom and France divided German Kamerun (Cameroons) and Togoland. Belgium gained Ruanda-Urundi in northwestern German East Africa, the United Kingdom obtained by far the greater landmass of this colony, thus gaining the "missing link" in the chain of British possessions stretching from South Africa to Egypt (Cape to Cairo), and Portugal received the Kionga Triangle, a sliver of German East Africa. German South West Africa was taken under mandate by the Union of South Africa.[118] In terms of the population of 12.5 million people in 1914, 42 percent were transferred to mandates of Britain and its dominions, 33 percent to France, and 25 percent to Belgium.[119]
In the Pacific, Japan gained Germany's islands north of the equator (the Marshall Islands, the Carolines, the Marianas, the Palau Islands) and Kiautschou in China. German Samoa was assigned to New Zealand; German New Guinea, the Bismarck Archipelago and Nauru[120] went to Australia as mandates.[121]
British placement of surrogate responsibility for former German colonies on white-settler dominions was at the time determined to be the most expedient option for the British government – and an appropriate reward for the Dominions having fulfilled their "great and urgent imperial service" through military intervention at the behest of and for Great Britain.[122] It also meant that British colonies now had colonies of their own – which was very much influenced at the Paris proceedings by W. M. Hughes, William Massey, and Louis Botha, the prime ministers of Australia, New Zealand and South Africa.[123] The principle of "self-determination" embodied in the League of Nations covenant was not considered to apply to these colonies and was "regarded as meaningless".[124] To "allay President [Woodrow] Wilson's suspicions of British imperialism", the system of "mandates" was drawn up and agreed to by the British War Cabinet (with the French and Italians in tow),[125] a device by which conquered enemy territory would be held not as a possession but as "sacred trusts".[124] But "far from envisaging the eventual independence of the [former] German colonies, Allied statesmen at the Paris Conference regarded 1919 as the renewal, not the end, of an imperial era."[124] In deliberations the British "War Cabinet had confidence that natives everywhere would opt for British rule"; however, the cabinet acknowledged "the necessity to prove that its policy toward the German colonies was not motivated by aggrandizement" since the Empire was seen by America as a "land devouring octopus"[126] with a "voracious territorial appetite".[127]
President Wilson saw the League of Nations as "'residuary trustee' for the [German] colonies" captured and occupied by "rapacious conquerors".[128] The victors retained the German overseas possessions and did so with the belief that Australian, Belgian, British, French, Japanese, New Zealand, Portuguese and South African rule was superior to Germany's.[129] Several decades later during the collapse of the then existing colonial empires, Africans and Asians cited the same arguments that had been used by the Allies against German colonial rule – they now simply demanded "to stand by themselves".[130]
In Germany after the First World War, the general public opinion was that the seizure of the colonies had been unlawful and that Germany had a right to its colonies. Nearly all the parties elected to the Weimar National Assembly on 19 January 1919, voted in favor of a resolution which demanded the return of the colonies on 1 March 1919, i.e. while the Paris Peace Conference was still in progress. Only seven delegates from the USPD voted against it.[131] The charge that Germany had failed to "civilize" the peoples under its control was seen as particularly outrageous – this had played a central role in German colonialism's self-legitimation. This protest achieved nothing – in the final version of the Treaty of Versailles, Germany was required to give up all its colonies.[132] With the exception of German Southwest Africa, where some descendants of German settlers still live today (the German Namibians), all Germans were required to leave the colonies.
Even in the early phase of the Weimar Republic, there were voices calling for the return of the colonies – among them Konrad Adenauer, who was then mayor of Cologne. Adenauer was Deputy President of the German Colonial Society from 1931 to 1933. From 1924 there was a Colonial Office in the Federal Foreign Office, directed by Edmund Brückner, the former Governor of Togo. Brückner's policy was that the return of Togo, Cameroon, and German East Africa were the most likely.[133] In 1925, the Colonial Imperial Society ('Korag') was established as an umbrella organization, from which the Reichskolonialbund emerged in 1933. Also in 1925, Johannes Bell, who had been Colonial Minister in the Scheidemann cabinet, founded the "Interparty Colonial Union", which included members of the whole political spectrum, from the Nazi party to the SPD.[134] In 1925, some settlers also returned to their plantations in Cameroon, which they had bought the previous year with financial support from the Foreign Office.[135][136] In anticipation of the recovery of the colonies, the Colonial Women's School of Rendsburg was founded in 1926. In 1931, an Institute for Foreign and Colonial Forestry was founded at the Royal Saxon Academy of Forestry.
The treaty of Versailles attributed war guilt to Germany, but most Germans did not accept this and many saw the confiscation of the colonies by the Allies as a theft, especially after the South African premier Louis Botha stated that all allegations which the Allies had published during the war about the German colonial empire were, without exception, baseless fabrications. German colonial revisionists spoke of a "Colonial Guilt Myth."[137][138][139]
Chancellor Adolf Hitler's speeches sometimes did mention return of the lost colonies, as a bargaining point, but at all times his real target was Eastern Europe.[140][141] In 1934, the Nazi Party established its own Office of Colonial Policy, which was led by Heinrich Schnee, and then Franz Ritter von Epp and was a very active grass roots organization. The Reichskolonialbund, established in 1936, under Franz Ritter von Epp absorbed all colonial organizations and was meant to raise procolonial sentiments, and build public interest in former German colonies. However, no new overseas colonial enterprises took place and with the onset of World War II in 1939 the organization entered a decline. It was disbanded by decree in 1943 for "activity irrelevant to the war". Although it tolerated the colonialists, the Nazi government focused on territorial gains inside Europe. At no time did it negotiate or demand from London or Paris the return of any lost colony. According to Willeke Sandler: "Between 1933 and 1943, Rudolf Hess, Martin Borman, and Joachim von Ribbentrop, among others, hindered colonialists' publicity activities, seeing them as representative of a discarded past and as irrelevant when compared with Eastern European 'Lebensraum.'"[142]
Between 1890 and 1907, the uppermost leadership of the empire's protectorates (Schutzgebiete) was the Colonial Division (Kolonialabteilung) of the Foreign Office (Auswärtiges Amt), which was headed by the Imperial Chancellor. In 1907, the Colonial Division was separated from the Foreign Office and became its own ministry (Amt), called the Imperial Colonial Office (Reichskolonialamt), with Bernhard Dernburg as its state secretary.
By an Imperial decree of 10 October 1890, the Colonial Council (Kolonialrat) was placed alongside the Colonial Division. It contained representatives of the Colonial Societies and experts appointed by the Chancellor.
The German treaty port of Kiautschou was administered by the Imperial Naval Office (Reichsmarineamt), not the Foreign Office or the Colonial Office.
The highest legal authority for the colonies was the Reichsgericht (Imperial Court of Justice) in Leipzig.
The legal situation in the colonies was first regulated by the 1886 law concerning the legal relationships of the German protectorates, which became the Protectorate Law (Schutzgebietsgesetz) in 1900 after further changes.[143] It introduced German law in the German colonies for Europeans, through consular jurisdiction. The Consular Jurisdiction Law (Konsulargerichtsbarkeitsgesetz ) of 1879 had granted German consuls overseas jurisdiction over German citizens in specific circumstances. The Protectorate Law specified that the regulations on consular jurisdiction would also apply in the colonies. In so far as they were relevant to consular jurisdiction, therefore, various important legal provisions of civil law, criminal law, legal procedure, and due process also came into force in the colonies.[144] Alongside this, over time, further special provisions of colonial law were established. For indigenous people in the colonies, the Kaiser initially held all legislative power. Over the following years, the Imperial Chancellor and other officials empowered by him were also given the authority to regulate the administration, jurisdiction, policing, etc. of the colonies. Thus, in the German colonies there was, at a fundamental level, a dual legal structure, with different laws for the Europeans and the indigenous people.[145] No colonial criminal law code was codified during German colonial rule.[146]
At the top of the administration of each colony was the Governor, who was aided by a chancellor (as deputy and assistance in legal matters), secretaries, and other officials.
The districts (Bezirke), the largest administrative subdivisions of a colony, were administered by a District Officer (Bezirksamtmann). In turn, a district was divided into district branches (Bezirksnebenstellen). Another form of administration in the colonies was the Resident (Residentur). These were comparable to the districts in size, but the native rulers were allowed far more power in residencies than in districts, helping to keep the costs of German administration as low as possible.
Schutztruppen were stationed in the colonies of Cameroon, Southwest Africa, and East Africa for internal military security. The police forces in the colonies were police troops (Polizeitruppen), organized on military lines. In the Kiautschou Leased Bay Territory, which was under the control of the German Imperial Naval Office, marines of the 3rd Sea Battalion were stationed as police.[147]
In the colonies, there were Protectorate Courts (Schutzgebietsgerichte), modeled on consular courts. Jurisdiction over indigenous peoples, especially in criminal cases, was invested in the colonial officials in the colonies. In noncriminal matters, indigenous authorities were granted jurisdiction over their communities and could render judgment in accordance with local law.[148]
For Germans and other Europeans, the district court (Bezirksgericht) had jurisdiction in first instance and there was a right of appeal to an upper court (Obergericht). In Togo, the size of the European population made an upper court impractical, so the upper court of Kamerun also acted as the appellate court for Togo.[149]
The German colonial population numbered 5,125 in 1903, and about 23,500 in 1913.[150] The German pre–World War I colonial population consisted of 19,696 Germans in Africa and the Pacific colonies in 1913, including more than 3,000 police and soldiers, and 3,806 in Kiaochow (1910), of which 2,275 were navy and military staff.[150] In Africa (1913), 12,292 Germans lived in Southwest Africa, 4,107 in German East Africa and 1,643 in Cameroon.[150] In the Pacific colonies in 1913 there were 1,645 Germans.[150] After 1905 a ban on marriage was enacted forbidding mixed couples between German and native population in South West Africa, and after 1912 in Samoa.[151]
After World War I, the military and "undesired persons" were expelled from the German protectorates. In 1934 the former colonies were inhabited by 16,774 Germans, of whom about 12,000 lived in the former Southwest African colony.[150] Once the new owners of the colonies again permitted immigration from Germany, the numbers rose in the following years above the pre–World War I total.[150]
The relationship between the Germans and the indigenous populations in the German colonies was characterized by legal and social inequalities. There were two separate legal systems and people were assigned to one or the other on the basis of racial criteria. The "whites" (i.e. the German and European inhabitants of the colonies) formed a small, highly privileged minority – rarely reaching even 1% of a colony's total population.[152] They enjoyed all the rights, privileges, and duties of normal German law. Non-German Europeans were legally their equals.[153]
The 13 million or so "natives" of the German colonial empire did not become German citizens in 1913, when German citizenship was first introduced. They were not considered Imperial citizens, but only subjects or wards of Germany. German laws applied to them only if explicitly stated by the individual statute. In particular, they were shut out of the court system. They had no right of appeal against decisions of the colonial authorities or first-instance judgments. For the 10,000 or so people of Arab and Indian descent who lived in German East Africa, the governors had the ability to issue special regulations.[154] According the Protectorate Law, however, it was possible for "natives" to be granted Imperial citizenship and to pass that citizenship on to their children. The cause of this was the fact that the children of mixed marriages automatically received German citizenship. This was perceived as a threat to the "German body politic" and its "racial purity."[155] As sexual relationships between the population groups had grown increasingly common, the colonies gradually banned "civil marriage between whites and natives" from 1905. Extra-marital sexual relationships were socially unacceptable, as leading to "Kaffirization" (Verkaffirung). In 1912, the Reichstag held a debate about the possibility of miscegenation, resulting in most parties agreeing that miscegenation should be legalized. However, no law on this was ever enacted.[156] The ban remained in effect until the end of the German Empire.
The German colonizers conceived of the indigenous populations as "children": people at a lower level of development, who had to be protected, educated, and raised up.[157] German missionary societies were already concerning themselves with the education and conversion of overseas populations in the 1820s. Protestant organizations included the Berlin Missionary Society, Rhenish Missionary Society, Leipzig Missionary Society, and the North German Missionary Society.[158] After the Kulturkampf had subsided, Catholic missionary societies were allowed to operate in the colonies too.[159]
These missionary societies established stations in the colonies, where they instructed the indigenous people in basic education, modern agricultural techniques, and Christianity. They had substantial success, since the breakdown of precolonial society, which the German land seizures and colonial wars had engendered, often brought a spiritual crisis with it and the indigenous people sought comfort and support from the god of the new rulers, who appeared to have proven his superiority. Since the goal of the missionaries was the conversion of the indigenous peoples and they emphasized the virtue of neighborly love, they often had cause to protest against their abuse and exploitation by the colonial administration and plantation owners. In order to support themselves and to model good behavior, the missionaries themselves often had plantations, which were dependent on the indigenous people's skill and willingness to work. These goals often came into conflict. The missionaries were generally rather tolerant regarding traditional customs and practices. For example, they often allowed polygamy, which was widespread in Africa and the Pacific. The exception to this was the Islamic culture of the East African coast, which the missionaries strongly opposed.[160]
In her African and South Seas colonies, Germany established diverse biological and agricultural stations. Staff specialists and the occasional visiting university group conducted soil analyses, developed plant hybrids, experimented with fertilizers, studied vegetable pests and ran courses in agronomy for settlers and natives and performed a host of other tasks.[105] Successful German plantation operators realized the benefits of systematic scientific inquiry and instituted and maintained their own stations with their own personnel, who further engaged in exploration and documentation of the native fauna and flora.[161]
Research by bacteriologists Robert Koch and Paul Ehrlich and other scientists was funded by the imperial treasury and was freely shared with other nations. More than three million Africans were vaccinated against smallpox.[96] Medical doctors the world over benefited from pioneering work into tropical diseases and German pharmaceutical discoveries "became a standard therapy for sleeping sickness and relapsing fever. The German presence (in Africa) was vital for significant achievements in medicine and agriculture.[98]
By the late 1880s German physicians identified venereal disease as a public health threat to Germany and its colonies. To fight it in Germany doctors used biopolitics to educate and regulate the bodies of likely victims. Propaganda campaigns did not work well in the colonies, so they imposed a much greater degree of supervision and coercion over targeted groups such as prostitutes.[162]
During the Herero genocide Eugen Fischer, a German scientist, came to the concentration camps to conduct medical experiments on race, using children of Herero people and multiracial children of Herero women and German men as test subjects.[163] Together with Theodor Mollison he also experimented upon Herero prisoners.[164] Those experiments included sterilization, injection of smallpox, typhus as well as tuberculosis.[165]The numerous cases of mixed offspring upset the German colonial administration, which was concerned with maintaining "racial purity".[165] Eugen Fischer studied 310 multiracial children, calling them "Rehoboth bastards" of "lesser racial quality".[165] Fischer also subjected them to numerous racial tests such as head and body measurements, and eye and hair examinations. In conclusion of his studies he advocated genocide of alleged "inferior races", stating that "whoever thinks thoroughly the notion of race, can not arrive at a different conclusion".[165]Fischer's actions (at the time considered) scientific and his torment of the children were part of a wider history of abusing Africans for experiments, and echoed earlier actions by German anthropologists who stole skeletons and bodies from African graveyards and took them to Europe for research or sale.[165] An estimated 3000 skulls were sent to Germany for study. In October 2011, after 3 years of talks, the first skulls were due to be returned to Namibia for burial.[166]Other experiments were made by Doctor Bofinger, who injected Herero who were suffering from scurvy with various substances including arsenic and opium. Afterward, he researched the effects of these substances by performing autopsies on dead bodies.[167]
Social Darwinism is the theory "that human groups and races are subject to the same laws of natural selection as Charles Darwin had perceived in plants and animals in nature."[168] According to numerous historians, an important ideological component of German nationalism as developed by the intellectual elite was Social Darwinism.[169] It gave an impetus to German assertiveness as a world economic and military power, aimed at competing with France and the British Empire for world power. German colonial rule in Africa 1884–1914 was an expression of nationalism and moral superiority that was justified by constructing an image of the natives as "Other". German colonization was characterized by the use of repressive violence in the name of 'culture' and 'civilization'. Techniques included genocide in parts of Africa.[170] Furthermore, the wide acceptance among intellectuals of social Darwinism justified Germany's right to acquire colonial territories as a matter of the 'survival of the fittest', according to historian Michael Schubert.[171][172]
On the other hand, Germany's cultural-missionary project boasted that its colonial programs were humanitarian and educational endeavors. Colonial German physicians and administrators tried to make a case for increasing the native population, in order to also increase their numbers of laborers. Eugene Fischer, an anthropologist at the University of Freiburg, agreed with that notion saying that they should only be supported as necessary and as they prove to be useful. Once their use is gone, Europeans should "allow free competition, which in my (Fischer's) opinion means their demise."[173]
The Duala people, a Bantu group in Cameroon, readily welcomed German policies. The number of German-speaking Africans increased in four West African German colonies prior to 1914. The Duala leadership in 1884 placed the tribe under German rule. Most converted to Protestantism and were educated along German lines. Colonial officials and businessmen preferred them as inexpensive clerks to German government offices and firms in Africa.[174]
In recent years scholars have debated the "continuity thesis" that links German colonialist brutalities to the treatment of Jews, Roma, Poles and Russians during World War II. Some historians argue that Germany's role in southwestern Africa gave rise to an emphasis on racial superiority at home, which in turn was used by the Nazis. They argue that the limited successes of German colonialism overseas led to a decision to shift the main focus of German expansionism into Central and Eastern Europe, with the Mitteleuropa plan. German colonialism, therefore, turned to the European continent.[175]
While a minority view during the Kaiserzeit, the idea developed in full swing under Erich Ludendorff and his political activity in the Baltic states, Ukraine, and Poland. Subsequently, after the defeat of Russia during World War I, Germany acquired vast territories with the Treaty of Brest-Litovsk and created several administrative regions like Ober Ost. Here also the German settlement would be implemented, and the whole governmental organization was developed to serve German needs while controlling the local ethnically diverse population. While the African colonies were too isolated and not suitable for mass settlement of Germans, areas in Central and Eastern Europe offered better potential for German settlement.[176] Other scholars are skeptical and challenge the continuity thesis.[177] Additionally, however, only one former colonial officer gained an important position in the Nazi administrative hierarchy.[9]
Regaining the former German colonies played no significant role in the politics of Post-war Germany. However, individual west German politicians proposed undertaking late or postcolonial enterprises, especially the management of trusts in Tanganyika or Togo.[178] Even within the African freedom movement, these suggestions co-existed with calls for decolonization. At the end of 1952, members of the Ewe people submitted in a memorandum to the United Nations Trusteeship Council proposing that the territories of German Togoland taken by the British and the French be reunited and led towards independence together.[179] While this initiative was not accepted, in 1960, Adolf Friedrich zu Mecklenburg, the last Imperial German governor of Togo, was invited to Togo's independence celebrations by Sylvanus Olympio, President of Togo.[180]
Efforts to revive the Colonial War League after the Second World War led to the establishment in Hamburg in 1955 of a "Union of Former Colonial Troops," ancestor of the current Traditional league of former colonial and overseas troops.
The final remains of the Protectorate Law survived until the legal expiration of the Colonial Society in 1975 and fiscal adjustments in 1992. Colonial history continues to be commemorated by colonial monuments, street names, and buildings related to German colonial history. In many places this has led to discussions about cultural memory and to calls for modification or renaming.[181]
Representatives of the Herero and Nama, whose ancestors were killed in their thousands in German-administered Southwest Africa between 1904 and 1908, have taken legal action against Germany in the American courts. In January 2017, a class action against the German government was submitted to a court in New York. The statement of claim speaks of over 100,000 fatalities. In March 2017, it became known that the Namibian government was considering an action against Germany in the International Court of Justice in The Hague. It was said that damages were sought in the region of 30 billion dollars.[182]
The publication of edited volumes on the themes of colonialism (2012) and German Colonial History (2019) by the Federal Agency for Civic Education aimed to bring about "revived awareness of colonialism in political, legal, and psychological spheres" to a wider group of readers and scholars, as the editor Asiye Öztürk put it.[183][184] In 2015, Heinrich Heine University in Düsseldorf and the University of Dschang in Cameroon established a joint-research project on "Colonial links", which culminated in an exhibition in Düsseldorf in 2017.[185][186] After that, the exhibition traveled to Dschang and to various German cities, where it was augmented with aspects of local relevance. Finally, a volume on the exhibition was published in 2019.[187][188]
Unlike other colonial empires such as the British, French, Portuguese or Spanish, the Germans left very few traces of their own language, institutions or customs in its former colonies.
Currently, no country outside Europe uses German as an official language, although in Namibia, it is a recognized national language and there are numerous German placenames and architectural structures in the country. A 30,000 German ethnic minority resides in the country. In a long-term legacy of the East German Stasi's covert backing of the SWAPO guerrillas during the 1967–1989 South African Border War, a significant German-speaking minority exists among the Black population, who were brought up as children in Cold War era East Germany before the Peaceful Revolution in 1989.
After the end of World War II, many of the activists for Tanganyika's independence were the sons of Schutztruppe Askaris, who had fought for the last Kaiser during the East African Campaign. According to his biographers Leonard Mosley and Robert Gaudi, these activists often travelled to West Germany, during the last decades before the Decolonisation of Africa, to seek the advice of their fathers' former commanding officer, Paul von Lettow-Vorbeck.[189]
According to Der Spiegel journalists Heinz Höhne and Hermann Zolling, the premature end of the German colonial empire in 1918 placed West Germany's Cold War foreign intelligence service, the Bundesnachrichtendienst (BND) and its founding chief Reinhard Gehlen at a considerable advantage in dealing with the newly independent governments of post-colonial Africa, Asia, and the Middle East. This is why many Third World militaries and foreign intelligence services were largely trained by BND military advisors. This made it possible for the BND to easily receive highly detailed and accurate intelligence reports from these regions in which the Central Intelligence Agency and especially the former colonialists' intelligence services could not acquire without recruiting local spy rings. BND covert activities in the Third World also laid the groundwork for friendly relations that Gen. Gehlen attempted to use to steer local governments into taking an anti-Soviet and Pro-NATO stance during the ongoing Cold War and further assisted the West German economic miracle by both encouraging and favoring West German trade and corporate investment.[190]
At the same time, however, when West Germany's Goethe Institute was founded to encourage German-language learning and cultural diplomacy worldwide, the first foreign branches were founded in 1961, in the last Kaiser's former African colonies of Cameroon and Togo. Tanzania opened a Goethe Institute branch immediately after achieving independence from the British Empire later in that same year.
In post-World War I Rwanda, German colonial rule was nostalgically glorified and positively contrasted with the region's subsequent rule by the Belgian colonial empire. Close relations with West Germany were restored immediately following Rwandan independence and German military advisors helped train the Rwandan armed forces. The Goethe-Institute opened in the capital city of Kigali in 2009 and has since expanded into a separate building.[191]
The German language remains a popular subject of study for students in all three nations. Furthermore, a lasting legacy of Imperial German rule remains in the significant number of German language borrowings in the Tanzanian dialect of Kiswahili. Examples include as shule (school), hela (money) and nusu kaputi (literally: half broken = full anesthesia).[192]
Sofern nicht anders vermerkt, beziehen sich alle Angaben auf das Jahr 1912.
