Николай Семёнович Лесков ( русский : Никола́й Семёнович Леско́в ; 16 февраля [ OS 4 февраля] 1831 - 5 марта [ OS 21 февраля] 1895) был русский писатель, новеллист, драматург и журналист, который также писал под псевдонимом М. Стебницкий. Лескову приписывают создание всеобъемлющей картины современного российского общества, используя в основном короткие литературные формы . [1] Его основные произведения включают «Леди Макбет Мценского уезда» (1865) (по которой позже Шостакович превратил оперу ) , «Соборные люди» (1872), «Очарованный странник» (1873) и « Сказка о косоглазом Левше из Тула и стальная блоха » (1881). [2]
Формальное образование Лесков получил в Орловском лицее . В 1847 году Лесков поступил на работу в Орловскую уголовную судебную канцелярию, позднее переехав в Киев , где работал приказчиком, посещал университетские лекции, общался с местным населением, принимал участие в различных студенческих кружках. В 1857 году Лесков оставил работу клерка и поступил на работу в частную торговую компанию «Скотт и Уилкинс», принадлежавшую Александру Скотту, шотландскому мужу его тети.
Его литературная карьера началась в начале 1860-х годов с публикации рассказа « Потухшее пламя» (1862), повестей « Овцебык» (май 1863) и «Жизнь крестьянки» (сентябрь 1863). Его первый роман «Выхода нет» был опубликован под псевдонимом М. Стебницкий в 1864. С середины 1860-х до середины 1880-х годов Лесков опубликовал широкий круг произведений, включая публицистику, очерки, рассказы и романы. В это время были написаны основные произведения Лескова, многие из которых продолжают публиковаться в современных версиях. Ряд его более поздних произведений был запрещен из-за сатирического обращения с Русской Православной Церковью и ее функционерами. Лесков умер 5 марта 1895 года в возрасте 64 лет и был похоронен на Волковском кладбище в Санкт-Петербурге , в отделении, отведенном для литераторов.
Николай Семенович Лесков родился 4 февраля 1831 года в Горохово Орловской губернии в семье Семена Дмитриевича Лескова (1789–1848), заслуженного следователя и местного судебного чиновника, и Марии Петровны Лесковой (урожденной Алферьевой; 1813–1886) . ] дочь обедневшего московского дворянина, впервые встретившая своего будущего мужа в очень юном возрасте, когда он работал гувернером в их доме. Предки Лескова по отцовской линии все были священнослужителями села Леска Орловской губернии, отсюда и фамилия Лесков. Семен Дмитриевич был хорошо образованным человеком; друзья называли его «доморощенным интеллектуалом». [4] [5] Одна из тёток Николая по материнской линии была замужем за богатым орловским помещиком Страховом, владевшим деревней Горохово («красивое, богатое и ухоженное имение... где хозяева жили в роскоши, по Лескову) [6] другая была женой англичанина, главного управляющего несколькими местными имениями и владельца крупной торговой компании. [7] Первые восемь лет Лесков провел в Горохово, где жила его бабушка и где мать была лишь случайной гостьей. Раннее образование он получил в доме Страхова, который нанимал репетиторов из Германии и Франции для своих детей. [1] Когда учитель немецкого начал хвалить Лескова за его дарования, его жизнь стала трудной из-за зависти хозяев. По просьбе бабушки отец забрал Николая обратно в Орел, где он поселился в родовом доме на Дворянской улице, 3. [3]
В 1839 году Семен Лесков из-за скандала и интриг лишился места, навлек на себя гнев самого губернатора. «Итак, мы оставили свой дом в Орле, продали то, что имели в городе, и купили деревню с 50 крестьянами в Кромском районе у генерала А. И. Кривцова. Покупка была сделана большей частью в кредит, ибо мать все еще надеялась получить свои пять тысяч от Страхова, который так и не пришел. Крохотную деревенскую батюшку в итоге продали за долги», — вспоминал позже Лесков. [6] У Лесковых с тремя сыновьями и двумя дочерьми остались небольшой Панин хутор , один очень бедный дом, водяная мельница, сад, два крестьянских дома и 40 десятин земли. Именно здесь Николай получил свой первый опыт общения с устным фольклором и «земными» русскими диалектизмами, которые он впоследствии прославился возрождением в своем литературном творчестве. [8]
В августе 1841 года Лесков начал свое формальное образование в Орловском лицее. [8] После пяти лет плохой успеваемости все, что он смог получить, это двухлетний аттестат об окончании школы. Позднее ученый Б. Бухстаб, сравнивая школьные неудачи Лескова с неудачами Николая Некрасова , имевшего аналогичные проблемы, утверждал, что, «...видимо, в обоих случаях причинами были – с одной стороны, отсутствие направляющей руки, с другой - ненависть [оба молодых людей] к утомительной зубрежке и смертельной тупости государственного образования, оба имеют живой темперамент и стремление узнать больше о реальной жизни». [7]
В июне 1847 года Лесков поступил на работу в Орловскую уголовную судебную контору, где когда-то работал Сергей Дмитриевич. В мае 1848 года имущество семьи Лескова было уничтожено пожаром. [9] В июле того же года от холеры умер отец Лескова . [8] В декабре 1849 года Лесков попросил начальство о переводе в Киев , где поступил на работу помощником приказчика в местную казначейскую палату и поселился у своего дяди по материнской линии, С. П. Алферьева, профессора медицины. [5]
В Киеве он посещал лекции в университете в качестве вольнослушателя, изучал польский и украинский языки и искусство иконописи , принимал участие в религиозно-философских кружках студентов, встречался с паломниками, сектантами и религиозными инакомыслящими. Говорят, что Дмитрий Журавский, экономист и критик крепостного права в России, оказал на него большое влияние. [10] В 1853 году Лесков женился на Ольге Смирновой; у них были сын Дмитрий (умерший всего через год) и дочь Вера. [11]
В 1857 году Лесков оставил свою работу в конторе и присоединился к частной торговой компании Scott & Wilkins (Шкотт и Вилькенс), принадлежавшей Александру Скотту, [12] шотландскому мужу его тети Полли. Об этом он позже напишет в одном из своих кратких автобиографических очерков: «Вскоре после Крымской войны я заразился популярной тогда ересью, в чем с тех пор корю себя. Я отказался от государственной чиновничьей карьеры, которая, казалось, начиналась многообещающе. и присоединился к одной из недавно появившихся торговых компаний». [3]
В мае 1857 года Лесков переехал с семьей в село Райское Пензенской губернии , где базировались Скотты, а позже в том же месяце отправился в свою первую командировку, связанную с перевозкой орловских крепостных графа Перовского в южнорусские степи, а не вполне успешно, как он позже описал в своем автобиографическом рассказе «Продукт природы». [8] [13] Работая в этой компании, которая, по словам Лескова, «стремилась использовать все, что мог предоставить регион», он получил ценный опыт, что сделало его экспертом во многих отраслях промышленности и сельского хозяйства. Фирма наняла его в качестве агента-посланника; Путешествуя по отдаленным регионам России, молодой человек выучил местные диалекты и живо заинтересовался обычаями и обычаями различных этнических и региональных групп русских народов. Спустя годы, когда его спросили, что было источником бесконечного потока историй, которые, казалось, непрерывно лились из него, Лесков сказал, указывая на свой лоб: «Из этого сундука. Здесь представлены фотографии шести или семи лет моей коммерческой карьеры». С тех пор, как я путешествовал по России в командировках. Это были лучшие годы в моей жизни. Я многое повидал, и жизнь мне давалась легко». [7]
В «Русском обществе в Париже» он писал: «Я думаю, что знаю русского человека до самой глубины его натуры, но не ставлю себе за это никакой чести. Просто я никогда не пытался исследовать «народные пути» путем изучения разговоры с петербургскими извозчиками. Я просто вырос среди простого народа». [14] Вплоть до 1860 года Лесков проживал с членами своей семьи (и семьи Александра Скотта) в селе Райском Пензенской губернии. Летом 1860 года, когда «Скотт и Уилкинс» закрылись, он вернулся в Киев, чтобы поработать там некоторое время журналистом, а затем в конце года переехал в Санкт-Петербург . [7]
Лесков начал писать в конце 1850-х годов, делая подробные отчеты директорам Scott & Wilkins и рассказывая о своих встречах и контрактах в личных письмах Скотту. Последний, восхищаясь явным литературным даром своего делового партнера, показал их писателю Илье Селиванову, который счел эти произведения "достойными публикации". [15] Своим настоящим литературным дебютом Лесков считал свой большой очерк «Очерки по вопросам виноделия», написанный в 1860 году об антиалкогольных бунтах 1859 года и опубликованный сначала в местной одесской газете, затем в « Отечественных записках » (апрель 1861 г.). . [8]
В мае 1860 года он вернулся с семьей в Киев, а летом начал писать как для газеты «Санкт-Петербургские ведомости» , так и для киевской « Современной медицины » (где он опубликовал статью «О рабочем классе» и несколько очерков о медицинские вопросы) и « Указатель экономический». Его серия статей о коррупции в сфере полицейской медицины в октябре 1860 года («Несколько слов о полицейских медиках в России») привела к конфронтации с коллегами и его увольнению из « Современной медицины» . С 1860 года его статьи стали регулярно появляться в петербургской газете «Отечественные записки» , где он нашел друга и наставника в лице орловского публициста С. С. Громеко. [7]
В январе 1861 года Лесков переехал в Санкт-Петербург, где остановился у профессора Ивана Вернадского вместе с членом «Земли и воли» Андреем Нечипоренко [16] и познакомился с Тарасом Шевченко . На короткое время он переехал в Москву и начал работать в газете «Русская речь» , одновременно сотрудничая с «Отечественными записками» . В декабре он покинул «Русскую речь» (по личным, а не идеологическим причинам) и вернулся в Санкт-Петербург, где в январе 1862 года поступил в штат либеральной газеты « Северная пчела » под редакцией Павла Усова. Там Лесков познакомился с журналистом Артуром Бенни , британским гражданином польского происхождения, с которым у него сложилась большая дружба, а затем он пришел защищать, поскольку левые радикалы в Петербурге начали распространять слухи о том, что он «английский шпион» и имеет связи с 3- м Отделение . [8] Для Северной птицы Лесков (ныне пишущий как М. Стебницкий, псевдоним, который он использовал в 1862–1869 гг.) [7] стал заведующим отделом внутренних дел, [1] писал очерки и статьи на всевозможные стороны повседневной жизни. , а также критические статьи, направленные против того, что было названо нигилизмом и «вульгарным материализмом». В то время он пользовался некоторой поддержкой со стороны нескольких видных журналистов, в том числе Григория Елисеева , который в апрельском номере «Современника» за 1862 год написал : «Эти передовые колонки в Пчеле заставляют жалеть о потенциале, который там тратится, еще не реализованный где-либо еще». [8] В период сильного общественного волнения, как указывал Д.С. Мирский , Лесков был «поглощён общественным интересом так же, как и кто-либо другой, но его в высшей степени практичный ум и подготовка не позволяли ему безоговорочно присоединиться к какой-либо весьма непрактичной партии». и горячие вечеринки того времени. Отсюда его изоляция, когда весной 1862 года произошел инцидент, который оказал длительное влияние на его карьеру». [2]
30 мая 1862 года в «Северной птицеле» была опубликована статья Лескова по вопросу о пожарах, начавшихся 24 мая, продолжавшихся шесть дней и уничтоживших значительную часть Апраксиных и Щукинских кварталов русской столицы [3] , о которых народная молва вменяется группе «революционных студентов и поляков», стоявших за провозглашением «Молодой России». Не поддерживая слухи, автор потребовал, чтобы власти выступили с окончательным заявлением, которое либо подтвердило бы, либо опровергло эти обвинения. Радикальная пресса истолковала это как направленное на натравливание простых людей на студентов и провоцирование полицейских репрессий. [2] С другой стороны, власти тоже были недовольны, поскольку в статье подразумевалось, что они мало что делают для предотвращения злодеяний. [17] Предположение автора о том, что «посланные на места пожарные будут делать что угодно, а не праздно стоять в стороне», разозлило самого Александра II , который, как сообщается, сказал: «Этого нельзя было допустить, это ложь». [18] [19]
Испугавшись, «Северная птица» отправила скандального автора в поездку в Париж в качестве корреспондента, убедившись, что миссия будет длительной. [1] [20] После посещения Вильно , Гродно и Белостока в ноябре 1862 года Лесков прибыл в Прагу , где встретил группу чешских писателей, в частности Мартина Бродского, чью арабеску « Ты не причиняешь боли» он перевел. В декабре Лесков был в Париже, где перевел « Двенадцать месяцев» («Славянская сказка») Божены Немцовой , оба перевода были опубликованы « Северной птицей » в 1863 году . его поездка. [10]
В 1862 году началась литературная карьера Лескова с публикации «Потухшего пламени» (позже переизданного как «Засуха») в мартовском номере журнала «Век» под редакцией Григория Елисеева [1] , за которым последовали рассказы. «Овцебык» (май 1863 г.) и «Жизнь крестьянки» (сентябрь 1863 г.). [8] [21] В августе вышел сборник «Три рассказа» М. Стебницкого . Результатом очередной поездки, летом в Ригу , стал отчет о тамошней старообрядческой общине, который в конце года был опубликован в виде брошюры. [8]
В феврале 1864 года журнал «Библиотека для чтения » начал серийное издание его дебютного романа « Выхода нет» (в июне вышли апрельский и майский номера журнала, пресеченные цензурой). Роман носил «все признаки поспешности и литературной некомпетентности», как позже признал его автор [22] , но оказался по-своему мощным дебютом. «Нет выхода » , высмеивающий нигилистические коммуны, с одной стороны, и восхваляющий добродетели простых людей и силу христианских ценностей, с другой, возмутил критиков левых радикалов, обнаруживших, что для большинства персонажей можно найти прототипы из реальной жизни. , а ее центральная фигура, Белоярцев, явно была карикатурой на писателя и общественного деятеля Василия Слепцова . [10] Все это, казалось, подтверждало прочно укоренившееся в российском литературном сообществе мнение о том, что Лесков был правым, «реакционным» писателем. В апреле Дмитрий Писарев в своей рецензии «Прогулка в саду русской литературы» ( «Русское слово» , 1865, № 3) писал: «Можно ли найти где-нибудь в России другой журнал, кроме « Русского вестника» , который отважился бы издавать что-нибудь написанное и подписанное Стебницким? Можно ли найти в России хоть одного честного писателя, который был бы настолько беспечен, настолько равнодушен к своей репутации, чтобы внести свой вклад в журнал, украшающий себя романами и повестями Стебницкого?» [3] Пресса, контролируемая социал-демократами, начала распространять слухи о том, что « Нет выхода » было «заказом» 3-го управления МВД . То, что Лесков назвал «злобной клеветой», нанесло большой вред его карьере: популярные журналы бойкотировали его, а Михаил Катков из консервативной газеты «Русский вестник» приветствовал его как политического союзника. [10]
Роман Лескова « Леди Макбет Мценского уезда» (написанный в Киеве в ноябре 1864 года и опубликованный в журнале Достоевского « Эпоха » в январе 1865 года) и его повесть «Амазонка» ( «Отечественные записки» , № 7, 1866) — оба «картины почти неизбывной злобы и страсть» [2] были проигнорированы современными критиками, но десятилетия спустя были оценены как шедевры, содержащие яркие изображения весьма выразительных женских персонажей из разных классов и слоев общества. [7] Оба, отмеченные своеобразным «лесковским» чувством юмора, были написаны в сказовой манере — уникальном народном стиле письма, создателем которого позже был объявлен Лесков, наряду с Гоголем . В это время вышли еще две новеллы: «Заброшенные люди » («Обойдённые»; «Отечественные записки» , 1865), посвященные роману Чернышевского « Что делать?» , [21] и «Островитяне» (1866) о повседневной жизни немецкой общины Васильевского острова . Именно в эти годы Лесков дебютировал как драматург. « Растратчик », изданный « Литературной библиотекой» в мае 1867 года, был поставлен сначала в Александринском театре (бенефис актрисы Е. Левкеевой), затем в декабре в московском Малом театре (под руководством Е. Чумаковской). [8] Пьеса была плохо принята за «передачу пессимизма и асоциальных тенденций». [10] Все это время Лесков работал критиком: его шестичастный цикл очерков о Петербургском драматическом театре был закончен в декабре 1867 года. В феврале 1868 года в Петербурге вышли « Рассказы М. Стебницкого» (том 1). за ним последует том 2 в апреле; [8] оба подверглись критике со стороны левой прессы, в частности Михаила Салтыкова-Щедрина . [1]
В 1870 году Лесков опубликовал роман « На обнаженных кинжалах» — еще одну атаку, направленную на нигилистическое движение, которое, по мнению автора, быстро сливалось с российским преступным сообществом. «Политические» романы Лескова (по мнению Мирского) не входили в число его шедевров, но их было достаточно, чтобы превратить его в «пугающую фигуру для всех радикалов в литературе и сделать невозможным для кого-либо из влиятельных критиков относиться к нему хотя бы с пренебрежением». хоть немного объективности». [23] Позже Лесков назовет роман провальным и обвинит в нем постоянное вмешательство Каткова. «Это было издание, в котором литературные качества методично подавлялись, уничтожались или использовались для удовлетворения конкретных интересов, не имевших ничего общего с литературой», - настаивал он позже. [24] Некоторые его коллеги (в том числе и Достоевский) критиковали роман с технической точки зрения, говоря о ходульности «приключенческого» сюжета и невероятности некоторых его персонажей. [7]
Короткий роман «Смех и горе» ( «Современная летопись» , март – май 1871 г.), сильная социальная критика, в которой основное внимание уделяется фантастической дезорганизации и невежливости русской жизни и комментируются страдания людей в репрессивном обществе [1], оказался его последним ; с тех пор Лесков избегал жанра православного романа. [10] Однако в ноябре 1872 года он адаптировал для детей «Морские трудящиеся» Виктора Гюго . Пять лет спустя вышла книга Юзефа Игнация Крашевского « Фавориты короля Августа» , переведенная с польского и отредактированная Лесковым. [8]
« Соборяне », опубликованные в 1872 году , представляют собой сборник рассказов и зарисовок, образующих замысловатое полотно тонко прорисованных сюжетных линий. [7] Это было воспринято как поворотный момент в карьере автора; отход от политического негативизма. По словам Максима Горького , после его «злого романа « Кинжалы »» ремесло Лескова «стало скорее литературным иконописанием: он начал создавать галереи святых для русских иконостасов ». [10] Разноплановые очерки Лескова о жизни и невзгодах русского мелкого духовенства и сельского дворянства постепенно срослись (по мнению критика В. Коровина) в цельное, хотя и безрамное полотно поля боя, где «добрые люди» (Туберозов, Десницын) , Бенефактов, все они священники) отбивались от кучки жуликов и негодяев; нигилисты и чиновники. [10] «Соборяне» , опубликованные в «Русском Вестнике» в 1872 году, имели своей главной темой внутреннюю, непреодолимую пропасть между «приземленным», народным христианством и официальной, спонсируемой государством коррумпированной версией; оно вызвало раздражение как государства, так и церковных властей, широко обсуждалось и имело большой резонанс. [7] Летом 1872 года Лесков совершил поездку в Карелию и посетил Валаамский монастырь на Ладожском озере ; Результатом этой поездки сталцикл очерков «Монастырские острова» , опубликованный в «Русском мире» в 1873 году. В октябре 1872 годавышел еще один сборник « Маленькие беллетристические произведения Лескова-Стебницкого» . Это были месяцы его недолгой дружбы с Алексеем Писемским ; Лесков высоко оценил свой роман «В вихре» и в августе 1872 года посетил Писемского в Москве. [8]
В это же время Лесков работал над двумя своими «Старгородскими хрониками», впоследствии вошедшими в трилогию, наряду с « Соборными людьми» , «Старыми годами в Плодомасово» (1869) и «Загнившей семьей» (1873), каждая из которых отличалась сильным характером. женский характер: добродетельный, смелый, благородный и «достаточно гуманный». Обе работы имели признаки незавершенности. Позже выяснилось, что второе произведение было встречено Михаилом Катковым плохо, а Лесков, потеряв всякий интерес, просто отказался завершить то, что в противном случае могло бы развиться в полноценный роман. Обе летописи представляли собой тонко завуалированную сатиру на некоторые аспекты православной церкви, особенно на те несоответствия, которые она имела с внутренними христианскими ценностями, которые не позволяли (по мнению автора) прочно укорениться на русской почве. [10] 16 ноября 1874 года Лесков писал Ивану Аксакову : «Вторая часть « Загнившей семьи» , вышедшая в ужасном виде, стала для меня последней каплей». [7] Именно во время публикации второй части Катков сказал одному из своих соратников Воскобойникову: «Мы допустили ошибку: этот человек не из нас». [25]
В 1873 году вышел «Запечатанный ангел» о чуде, благодаря которому старообрядческая община вернулась в лоно православия. [10] Созданная под влиянием традиционных народных сказок, она в ретроспективе считается одним из лучших произведений Лескова, в котором в полной мере используется его техника сказа. «Запечатанный ангел» оказался единственной историей, которую « Русский вестник» не сильно вырезал , потому что, как позже писал Лесков, «она проскользнула в тени, учитывая их такую занятость». [26] Эта история, довольно критическая по отношению к властям, нашла отклик в высших кругах и, как сообщается, была зачитана в суде. [7]
Вдохновленный его путешествием на Ладожское озеро в 1872 году , [8] «Очарованный странник» (1873) представлял собой аморфное, слабо структурированное произведение с несколькими переплетающимися сюжетными линиями – форма, которую, по мнению Лескова, суждено было заменить традиционному роману. Десятилетия спустя ученые высоко оценили эту историю, сравнив образ Ивана Флягина с персонажем Ильи Муромца как символ «физического и морального давления русского человека в трудные времена» [10] , но реакция современных критиков была вялой, Николай Михайловский жаловался на ее общую бесформенность: «детали, нанизанные, как бусы, совершенно взаимозаменяемы». [27] Хотя все предыдущие работы Лескова были сильно сокращены, это было первое произведение, полностью отвергнутое; его пришлось опубликовать в отдельных октябрьских и ноябрьских номерах газеты «Русский мир» . [7] В декабре 1873 года Лесков принял участие в «Складчине» , благотворительном альманахе, направленном на помощь жертвам голода в России. [8]
Разорвав связи с «Русским вестником» , Лесков оказался в тяжелом финансовом положении. Это было в некоторой степени облегчено его приглашением в январе 1874 г. вступить в Ученый комитет Министерства просвещения (этим он во многом был обязан супруге императрицы Марии Александровне , которая, как известно, читала «Соборных людей» и тепло к ним отзывалась), [3] где его обязанностью был подбор литературы для русских библиотек и атенеумов за мизерную зарплату в тысячу рублей в год. [7] В 1874 году Лесков начал писать « Блуждающие огни: биография Праоцева» , работа над которой вскоре была остановлена и позже напечатана под названием « Ранние годы: из воспоминаний Меркулы Праоцева ». Именно во время публикации этой работы автор сделал комментарий, который впоследствии стал его художественным манифестом: «Вещи проходят мимо нас, и я не собираюсь умалять или повышать их значимость; меня не будут принуждать к этому». так и неестественным, рукотворным форматом романа, который требует сближения фабул и сближения сюжетных линий в один центральный курс. Жизнь не такова. Человеческая жизнь течет по-своему, и именно так я собираюсь рассмотреть последовательность событий в своих работах». [7]
Весной 1875 года Лесков уехал за границу, сначала в Париж, затем в августе в Прагу и Дрезден. В декабре в « Гражданине » (1875, № 52) была опубликована его повесть «На краю света» . [8] Все это время он продолжал работать над набором рассказов, которые позже составят его цикл «Добродетельные» . Некоторые критики находили героев Лескова невероятно добродетельными, но он настаивал, что это не фантазии, а скорее воспоминания о его прежних встречах. «Я считаю, что у меня есть некоторая способность анализировать персонажей и их мотивы, но я безнадежен в фантазировании. Придумывать вещи для меня - тяжелый труд, поэтому я всегда чувствовал потребность иметь перед собой реальные лица, которые могли бы меня заинтриговать. с их духовностью; тогда они овладевают мной, и я вливаю в них новую жизнь, взяв за основу некоторые реальные истории", - писал он позже в газете "Варшавский дневник" . [28] Годы конфронтации с критиками и многими его коллегами взяли свое. «Литераторы, кажется, признают мое письмо силой, но находят большое удовольствие, убивая его; на самом деле им почти удалось убить его совсем. Я ничего не пишу — я просто не могу!», — писал он Петру. Щебальского в январе 1876 года. [8]
В октябре 1881 года в журнале «Русь» началась публикация « Сказки о тульском косоглазом левше и стальной блохе », которая в ретроспективе рассматривается как лучшее произведение Лескова, раскрывающее его лучшие качества как гениального рассказчика и стилистического виртуоза, чей сказ Стиль богат игрой слов и полон оригинальных неологизмов, каждый из которых несет не только юмористический, но и сатирический смысл. В «Левше» точка зрения автора находится в живом взаимодействии с точкой зрения главного (гротескно-наивного, простодушного) героя. «Некоторые утверждали, что я мало что сделал, чтобы различать хорошее и плохое, и что было трудно понять, кто помогал, а кто мешал работе. Это можно объяснить присущей моему собственному характеру лживостью. », — писал позже Лесков. [29] Наиболее лживой (по мнению критика Б. Бухстаба) была трактовка автором персонажа атамана Платова , действия которого, даже несмотря на то, что они описаны в гротескно-героической манере простодушным главным героем, открыто высмеиваются автором. [7] То, что впоследствии стало считаться одной из жемчужин русской литературы, подверглось ожесточенным нападкам как со стороны левых (обвинивших Лескова в пропаганде ура -патриотических идей), так и правых, которые нашли общую картину существования простого народа такой, какой она изображена. в сюжете слишком мрачно на их вкус. [7]
Публичная премьера «Левши» состоялась в марте 1882 года на литературно-музыкальном вечере Пушкинского кружка; 16 апреля он вышел в виде книги. Сборник очерков под названием « Печерские выходки» был написан в декабре и опубликован « Киевской стариной» в февральском и апрельском номерах. К этому времени начал складываться большой цикл «Русские выходки », в котором Лесков реализовал, по его мнению, идею Николая Гоголя (сформулированную в «Избранных отрывках из переписки с друзьями ») о «восхвалении скромных рабочих людей». «Неправильно и недостойно выявлять худшее в душе русского человека, поэтому я пустился в свой путь в поисках добродетельных. Кого бы я ни спросил, он ответил бы, что таких святых они не знают и что все мы были грешны, но они встретили некоторых порядочных людей... и я только начал писать о них", - писал он в предисловии к одному из таких рассказов ("Одномыслие", Однодум, 1879). В аналогичный цикл рассказов вошли легенды раннего христианства, сюжетные линии которых взяты из «прологов» и византийских рассказов X и XI веков. Тот факт, что некоторые из этих произведений («Памфалон», «Прекрасная Азу») были переведены на немецкий язык и получили высокую оценку издателей, безмерно гордил Лескова. Новым для русского читателя в них была, как отмечал Мирский, «смелая откровенная трактовка чувственных эпизодов»; некоторые критики обвиняли автора в том, что он «относится к своим моральным сюжетам не иначе как к предлогам для показа сладострастных и чувственных сцен». [2]
В феврале 1883 года в «Историческом вестнике» был опубликован очерк «Чехарда в церковных и местных приходских причудах» (основанный на официально задокументированном эпизоде о возмутительном поведении пьяного пастыря и дьякона в церкви в провинциальном городе) . [7] Оно вызвало скандал и стоило автору работы в Министерстве образования. Министр Дельянов предложил Лескову подписать пенсионное удостоверение, но тот отказался. «Зачем вам такая стрельба?» - как сообщается, спросил министр. «За достойный некролог», — парировал Лесков. В апреле он сообщил директору орловского лицея, что посылает ему полученную от министерства золотую медаль, "чтобы вручить ее самым бедным выпускникам того года". [8]
К этому времени Русская Православная Церковь стала главной мишенью сатиры Лескова. В письме 1883 года, вспоминая « Соборных людей» , он признался: «В наши дни я бы не стал их делать, я бы предпочел написать « Записки лишенного сана священника … чтобы показать, как все заповеди Распятого извращаются и фальсифицирована... [Мою позицию] в наши дни определили бы как толстовскую , а то, что не имеет ничего общего с учением Христа, назвали бы православием. " [30] Религиозные очерки Лескова начала 1880-х годов продолжали ту же линию сочувственной поддержки бедных священнослужителей и высмеивания лицемерия высших чинов русского православия. [1] В «Графе Толстом и Ф.М. Достоевском как ересиархах » и «Золотом веке», оба 1883 г.), он защищал обоих от критики Константина Леонтьева . Лесков так и не стал толстовцем, но его поздние произведения были пропитаны идеей «нового христианства», которое он сам отождествлял со Львом Толстым , с которым он сблизился в середине 1880-х годов и находился под его неизбежным влиянием. 18 апреля 1887 года Лесков написал Толстому письмо с просьбой разрешить навестить его в Москве, чтобы исполнить «давнее желание». 25 апреля два автора встретились. «Какой яркий и самобытный человек», — напишет позднее Толстой в письме Черткову. Январь 1890 Лесков провел с Чертковым и Толстым в Ясной Поляне , где Толстой читал им свою пьесу «Плоды просвещения» . [8]
В июле 1883 года в «Газете Гацука» были опубликованы первые четыре главы романа « Как летит сокол» , за ними последовали главы с пятой по восьмую, затем главы девятая и десятая; на этом этапе публикация прекратилась из-за вмешательства цензоров. [8] В январе 1884 года в «Газете Гацука» (№ 2) началась публикация « Записок незнакомца» , которая в апреле была остановлена снова цензурой. Летом 1884 года, когда Лесков находился в поездке через Варшаву, Дрезден, Мариенбад, Прагу и Вену, вышел особый цензурный приказ, требовавший изъятия из русских библиотек 125 книг, сборника Лескова « Мелочи из жизни архиепископов» (1878– 79) включено. В ноябре 1884 года журнал «Новь» начал публиковать роман « Невиданный след» : он был запрещен после 26 главы и так и не был закончен. [8] В ноябре 1888 года для «Русской мысли» была написана повесть «Зенон-Златокузнец» и немедленно запрещена. К этому времени, по словам Бухстаба, Лесков снова оказался в изоляции. Правые относились к нему как к опасному радикалу, а левые, под давлением российского правительства, были слишком напуганы, чтобы публиковать радикальную прозу. [7] Сам Лесков называл рассказы своих последних лет «жестокими». "Они не нравятся публике, потому что они циничны и прямо в лицо. Но я не хочу угождать публике, я хочу ее пытать и выпороть", - написал он. [31]
В августе, ноябре и декабре 1887 года соответственно вышли в свет первые три тома сборника « Новеллы и рассказы» Н. С. Лескова . На новогоднем вечере 1888 года у Алексея Суворина Лесков впервые встретил Антона Чехова . Вскоре другом и иллюстратором Лескова стал Илья Репин . Через несколько месяцев в письме, предлагая Лескову позировать ему, Репин объяснил свои мотивы: «Не только я, но и вся просвещенная Россия любит вас как выдающегося, выдающегося писателя и как мыслящего человека». Заседания в начале следующего года были прерваны: Лесков не хотел, чтобы его портрет был показан на предстоящей выставке произведений Репина. [8]
В сентябре 1888 года Петр Быков опубликовал полную библиографию произведений Лескова (1860–1887), заинтриговавшую издателей. В 1889 году издательство Алексея Суворина начало выпуск « Полного собрания Лескова» в 12 томах (содержавших преимущественно художественную литературу). К июню 1889 года были выпущены четвертый и пятый тома, но в августе шестой том, содержащий некоторые антиправославные сатиры, был прекращен. 16 августа, узнав об этом, у Лескова случился первый серьезный сердечный приступ на лестнице дома Суворина. Публикация его произведений продолжилась седьмым томом, что принесло значительные гонорары и значительно улучшило финансовое положение автора. [7] Другая версия шестого тома вышла в 1890 году. [8]
В январе 1890 года в «Русской мысли» началась публикация романа « Дьявольские куклы» ( прототипами двух главных героев были царь Николай I и Карл Брюллов ) , но была остановлена цензурой. В 1891 году в « Северном вестнике » была опубликована тонко завуалированная сатира на Православную Церковь в целом и Иоанна Кронштадского в частности «Полуночники », вызвавшая бурю негодования. Повесть 1894 года «Кролик Уоррен» о священнослужителе, который был удостоен чести за то, что доносил на людей властям и доводил полицейского до безумия своим рвением (одно из «его самых замечательных произведений и величайших достижений в концентрированной сатире», по словам Мирского). ) [2] также была запрещена и вышла только в 1917 году (в журнале «Нива» ). [32] Процесс публикации его произведений, который всегда был трудным для Лескова, на этом позднем этапе стал, по его собственным словам, «совершенно невыносимым». [7]
В последние годы жизни Лесков страдал стенокардией и астмой . [10] Ходили также слухи, точность и обоснованность которых подвергались сомнению, о том, что у него был диагностирован рак молочной железы у мужчин . В начале 1894 года он сильно простудился; к концу года его общее состояние ухудшилось. Отвечая на специальную просьбу Павла Третьякова , Лесков (еще очень больной) согласился позировать Валентину Серову , но в феврале 1895 года, когда портрет был выставлен в Третьяковской галерее , он был крайне расстроен и портретом, и черной рамой. [ нужна цитата ]
5 марта 1895 года Лесков скончался в возрасте 64 лет. Панихида прошла в молчании в соответствии с завещанием писателя от декабря 1892 года, запрещающим произносить какие-либо речи над его трупом. «Я знаю, что во мне много плохого, и я не заслуживаю ни похвалы, ни жалости», — объяснил он. [33] Лесков был похоронен в некрополе «Литераторские мостки» на Волковском кладбище Санкт -Петербурга (отдел для литераторов). [8] Из-за якобы тяжелого характера Лескова (его описывают как деспотичного, мстительного, вспыльчивого и склонного к дидактизму) последние годы жизни Лесков провел один, его биологическая дочь Вера (от первого брака) жила далеко далеко и никогда не посещаю; его сын Андрей проживает в столице, но избегает отца. [7]
6 апреля 1853 года Лесков женился на Ольге Васильевне Смирновой (1831–1909), дочери богатого киевского торговца. Их сын Дмитрий родился 23 декабря 1854 г., но умер в 1855 г. 8 марта 1856 г. родилась дочь Вера Лескова. Она вышла замуж за Дмитрия Ногу в 1879 году и умерла в 1918 году. Брак Лескова был несчастливым; его жена страдала от серьезных психологических проблем, и в 1878 году ее пришлось поместить в психиатрическую больницу Св. Николая в Санкт-Петербурге. Она умерла в 1909 году. [34]
В 1865 году гражданской женой Лескова стала Екатерина Бубнова (урожденная Савицкая), с которой он впервые познакомился в июле 1864 года. У Бубновой было четверо детей от первого брака; одна из которых, Вера (по совпадению то же имя, что и дочь Лескова от его собственного брака) Бубнова, была официально усыновлена Лесковым, позаботившимся о том, чтобы его падчерица получила хорошее образование; она начала музыкальную карьеру. В 1866 году Бубнова родила сына Андрея (1866–1953). [3] В августе 1878 года Лесков и Бубнова расстались, и Николай вместе с Андреем переехал в дом Семеновых на углу Коломенской улицы и Кузнечного переулка в Санкт-Петербурге. Бубнова сильно страдала от того, что у нее отобрали сына, о чем свидетельствуют ее письма, опубликованные много лет спустя. [35]
В ноябре 1883 г. Варя Долина (дочь Э. А. Кука, служанки Лескова и этническая финка) [ кто? ] присоединилась к Лескову и его сыну сначала как ученица и протеже, вскоре став еще одной приемной дочерью Лескова. [8] [34]
Андрей Лесков сделал карьеру военного. С 1919 по 1931 год служил штабным офицером на Северо-Западной границе Советской Армии и вышел в отставку в звании генерал-лейтенанта. [33] К этому времени он стал авторитетом в области наследия своего отца, которого хвалил Максим Горький среди многих других и регулярно консультировал специалисты. «Жизнь Николая Лескова» Андрея Лескова , обширная книга воспоминаний (у которой была своя драматическая история: разрушенная во время блокады Ленинграда в 1942 году бомбой, она была восстановлена с нуля 80-летним автором после войны, и закончился в 1948 году). [36] Впервые опубликовано Гослитиздатом в Москве (1954 г.); в 1981 году переиздан в двух томах Приокским издательством в Туле . [33]
У Николая Лескова, ныне широко известного как классик русской литературы, [7] [11] была чрезвычайно трудная литературная карьера, омраченная скандалами, которые привели к бойкотам и остракизму. [3] Описывая русскую литературную сцену того времени, когда на нее вошел Лесков, Д.С. Мирский писал:
Это было время острой партийной борьбы, когда ни один писатель не мог надеяться на благосклонность всех критиков и только те, кто идентифицировал себя с определенной партией, могли надеяться хотя бы на частичное признание. Лесков никогда не отождествлял себя ни с какой партией и должен был принять на себя последствия. Его успех у читающей публики был значительным, но критики продолжали игнорировать его. Дело Лескова является ярким примером неспособности российской критики выполнить свой долг. [2]
После статьи 1862 года о «великих пожарах» и романа 1864 года « Выхода нет » Лесков оказался в полной изоляции, которая в 1870-х и 1880-х годах ослабилась лишь частично. Аполлон Григорьев , единственный критик, ценивший его и одобрявший его творчество, умер в 1864 году и, по мнению Мирского, «своей последней популярностью Лесков был обязан хорошему вкусу той части читающей публики, которая находилась за пределами «режиссерской публики». 'влияния'. В 1870-е годы дела пошли на поправку, но, согласно Энциклопедическому словарю Брокгауза и Ефрона , «положение Лескова в последние 12–15 лет было двойственным: старые друзья ему не доверяли, новые по-прежнему настороженно относились к нему. Несмотря на свое громкое имя, он не был Центральный литературный деятель и критика почти проигнорировали его. Это не помешало огромному успеху « Полного Лескова ». [37] После выхода 10-го тома этого сборника критик Михаил Протопопов написал эссе под названием «Больной талант». Считая Лескова прекрасным психологом и мастером «воспроизведения бытовых сцен», он ставил его наравне с Мельниковым-Печерским и Михаилом Авдеевым . Критик утверждал, что помешало Лескову подняться выше "его любовь к гиперболам" и то, что он назвал "избытком специй". [38] По словам Мирского, на момент своей смерти в 1895 году у Лескова «было мало друзей в литературных кругах, но очень много читателей по всей России». [23]
В 1897 году издательство «Адольф Маркс» переиздало 12-томную серию 1889–1893 годов, а в 1902–1903 годах выпустило ее 36-томную версию, дополненную очерками, статьями и письмами. [39] Это, наряду с мемуарами Анатолия Фаресова «Против зерна» (1904), вызвало новую волну интереса к наследию Лескова. В 1923 году в Берлине вышли три тома избранных сочинений Николая Лескова с часто цитируемым восторженным предисловием Максима Горького (назвавшего Лескова «мастером слова») и переизданные в СССР в начале 1941 года . ]
На протяжении десятилетий после его смерти отношение критиков к Лескову и его наследию менялось. Несмотря на то, что некоторые из его самых острых сатир удалось опубликовать только после революции 1917 года , советская литературная пропаганда не нашла в наследии Лескова мало применения, часто называя автора «реакционером», «отрицавшим возможность социальной революции», помещая слишком много внимания святым религиозным типам. Для подчеркивания «прогрессивных» наклонностей автора неизменно выбирались «Левша» («прославление русской изобретательности и таланта») и «Парик-художник» («обличение репрессивной природы царской России»). [36] «Он блестящий писатель, проницательный исследователь нашего быта, и до сих пор ему не уделяется должного внимания», - писал Максим Горький в 1928 году, сожалея о том, что после революции 1917 года Лесков все еще не смог добиться успеха. на родине как крупный классик. [40]
О неспособности новых литературных идеологов уравновесить требования пропаганды попытками объективности свидетельствует запись в Советской литературной энциклопедии 1932 года, в которой говорилось: «В наше время, когда проблемный тип романа получил выдающееся значение, открывая новые горизонты для социализма и строительства, актуальность Лескова как писателя, совершенно чуждого основным тенденциям нашей советской литературы, естественно ослабевает, хотя автор «Левши» сохраняет некоторое значение как летописец своей социальной среды и один из лучших мастеров Русская проза». [41] Тем не менее, к 1934 году Дмитрий Шостакович закончил свою оперу « Леди Макбет Мценского уезда» , которая вызвала фурор внутри страны и за рубежом (в конечном итоге была осуждена в 1936 году « Правдой» ). [42] До этого, в 1929 году, была опубликована и успешно поставлена опера Ивана Шишова «Парикист» (по одноименному рассказу Лескова). [43]
В послевоенном СССР интерес к наследию Лескова постоянно возрастал, однако никогда не выходил за пределы определенных цензурных рамок. Вышло несколько научных очерков, а затем в 1954 году была опубликована обширная биография сына писателя Андрея Лескова. В 1953 году в серии «Полный Горький» было опубликовано его эссе Н. С. Лескова 1923 года, ставшее объектом оживленной научной дискуссии. [36] 11-томные 1956–1958 (а затем 6-томные 1973–1974) полные издания Лескова были явно неполными: один из его политических « антинигилистических » романов «На обнаженных кинжалах » отсутствовал, включал тщательно отобранные эссе и письма. Однако через пятьдесят лет все радикально изменилось. Если в 1931 году, к 100-летию Лескова, критики писали о «скандальной репутации, которая сопровождала литературную жизнь Лескова от начала до конца», то к 1981 году Лесков, по словам критика Льва Аннинского , считался первоклассным русским классиком и академическим очерком. о нем нашли свое место в новом курсе Московского университета между курсами о Достоевском и Льве Толстом. [36] В 1989 году «Огонек» переиздал 12-томный сборник Лескова, в котором впервые в СССР появился « На обнаженных кинжалах» . [44]
В 1996 году российское издательство «Терра» запустило 30-томную серию Лескова, заявив о намерении включить в нее каждое произведение или письмо автора, но к 2007 году вышло только 10 томов. Издательство « Литературное наследство» начало серию «Неизданное Лескова» : первая книга (художественная литература) вышла в 1991 году, вторая книга (письма и статьи) – в 2000 году; оба были неполными, а материал шестого тома, который был запрещен столетие назад и оказался не по зубам советской цензуре, снова остался без внимания. [45] Все 36 томов «Marks Complete Leskov» 1902 года были переизданы в 2002 году, а Интернет-библиотека Мошкова собрала значительную часть наследия Лескова, включая его самые противоречивые романы и эссе. [46]
Оглядываясь назад, можно сказать, что большую часть наследия Лескова, документального по своей сути, можно рассматривать как часть разночинской литературы XIX века, которая опиралась на «очерк реальной жизни» как на основополагающий жанр. Но в то время как Глеб Успенский , Василий Слепцов и Федор Решетников проповедовали «острую необходимость изучения реальной жизни простого народа», Лесков был язвителен в своем презрении: «Никогда я не мог понять эту популярную среди наших публицистов идею «изучения» жизнь простого народа, ибо я чувствовал, что для писателя было бы естественнее «прожить» такую жизнь, чем «изучить» ее», — заметил он. [1] Обладая глубоким знанием российской провинции, компетентностью во всех нюансах промышленной, сельскохозяйственной и религиозной сфер, включая неясные региональные, сектантские или этнические нюансы, Лесков считал своих коллег-леворадикалов кабинетными теоретиками, совершенно не имеющими корней в своих «исследования». [1] Лесков, по мнению Бухстаба, был неравнодушен к социальной несправедливости. «Просто он рассматривал социальные проблемы как строгий практик, для которого был достоин доверия только личный опыт, в то время как ни одна из теорий, основанных на философских доктринах, не выдерживала критики. В отличие от социал-демократов, Лесков не верил в возможность аграрной революции в России. Россия тоже не хотела, чтобы это произошло, видя образование и просвещение, часто религиозного характера, факторами социального улучшения", - написал биограф. [7]
С другой стороны, он имел очень мало общего с русскими литературными аристократами. По мнению Д. С. Мирского , Лесков был «одним из тех русских писателей, у которых познание жизни основывалось не на владении крепостными крестьянами, видоизмененных впоследствии университетскими теориями французского или немецкого происхождения, как у Тургенева и Толстого, а на практическом и самостоятельном опыте». ... Вот почему его взгляд на русскую жизнь так нетрадиционен и так свободен от той установки снисходительной и сентиментальной жалости к крестьянину, которая свойственна либеральному и образованному крепостнику». Мирский выразил недоумение по поводу того, как Лескова после его первого романа « Выхода нет » можно было всерьез рассматривать как «подлого и клеветнического реакционера», тогда как в действительности (по мнению критика) «главные социалистические персонажи в книге были представлены как малозначительные». не хватает святых». [2]
Некоторые современные ученые утверждают, что, вопреки тому, что говорили его современники-хулители, Лесков не придерживался «реакционных» или даже «консервативных» чувств и что его мировоззрение, по сути, было взглядом демократического просветителя, который возлагал большие надежды на социальную реформу 1861 года и стал глубоко вскоре разочаровался. Посткрепостнические анахронизмы, пронизавшие русскую жизнь во всех ее аспектах, стали одной из основных его тем. В отличие от Достоевского, который видел величайшую опасность в развитии капитализма в России, Лесков считал «непоколебимость русских «старых порядков» своей главной помехой», настаивала критик Видуецкая. Отношение Лескова к «революционерам» никогда не было полностью негативным, утверждал этот критик; просто он видел их совершенно неподготовленными к миссии, которую они пытались взять на себя, и это трагическое несоответствие было лейтмотивом многих из его самых известных произведений; ( Овцебык , Загадочный человек , Прохожий , С обнаженными кинжалами ). [1]
В 1891 году, после публикации статьи Михаила Протопопова «Больной талант», Лесков ответил благодарственным письмом, указав: «Вы судили обо мне лучше, чем те, кто писал обо мне в прошлом. Однако следует принять во внимание исторический контекст». Классовые предрассудки и ложное благочестие, религиозные стереотипы, националистическая ограниченность, необходимость защищать государство с его славой... Я вырос среди всего этого, и иногда все это меня ненавидело... Я не мог видеть свет [истинного христианства]». [7] [47]
Подобно Толстому и Достоевскому, Лесков видел в Евангелии нравственный кодекс человечества, путеводную звезду его развития и идеологическую основу всякого прогресса. Его «святая» галерея персонажей пропагандировала ту же идею «умножения добра по всей земле». [1] С другой стороны, автор часто использовал религиозные сюжеты для освещения современных проблем, зачастую в самой несерьезной форме. Некоторые его рассказы, христианские на первый взгляд, были, по словам Видуецкой, «языческими по духу, особенно рядом с аскетической прозой Толстого подобного рода». Заинтригованный раскольским движением, его историей и современными тенденциями, Лесков никогда не соглашался с теми из своих коллег ( в том числе с Афанасием Щаповым ), которые видели в раскольских общинах потенциально революционную силу и разделяли взгляды Мельникова-Печерского на старообрядчество. [1]
В последние годы жизни Лесков попал под влияние Льва Толстого , разработав концепцию «нового христианства», с которым он сам отождествлял себя. «Я нахожусь с ним в полной гармонии, и нет на свете ни одного человека, который был бы мне дороже. Вещи, которыми я с ним не делюсь, меня никогда не беспокоят; то, что мне дорого, — это общее состояние его души, как оно были, и страшная проницательность его ума», — писал Лесков в другом письме Владимиру Черткову . [48]
Как Д.С. Мирский [ кто? ] указывал, что христианство Лескова, как и христианство Толстого, было «антиклерикальным, внеконфессиональным и чисто этическим». Но на этом, утверждал критик, сходство заканчивается. «Доминантная этическая нота иная. Это культ не нравственной чистоты и разума, а смирения и милосердия. «Духовная гордость», самосознательная праведность — для Лескова величайшее из преступлений. Деятельное милосердие — для него главное добродетель, и он придает очень мало значения моральной чистоте, еще меньше — физической чистоте... [] Чувство греха как необходимой почвы для святости и осуждение самодовольной гордости как греха против Святого Духа тесно родственны нравственному чувству русского народа и Восточной церкви и весьма отличается от гордых протестантских и люциферианских идей Толстого о совершенстве», — писал Мирский. [2]
Незадолго до своей смерти Лесков, как сообщается, сказал: «Сейчас меня читают только ради тонкостей моих рассказов, но через пятьдесят лет красота всего этого померкнет, и только идеи, содержащиеся в моих книгах, сохранят ценность». По мнению Мирского, это был исключительно необдуманный прогноз. «Сейчас больше, чем когда-либо, Лескова читают и хвалят за его неповторимую форму, стиль и манеру речи», — писал критик в 1926 году. [23] Многие критики и коллеги Лескова писали о его новаторском стиле и экспериментах в форме. Антон Чехов называл его и Тургенева своими двумя «учителями по литературе». [7]
По мнению Бухстаба, именно произведения Лескова Чехов использовал как образец для освоения своей техники построения рассказов, поражаясь не только их плотности и концентрации, но и умению их автора заставить читателя разделить свои взгляды, не навязывая их, используя тонкую иронию. как инструмент. Что характерно, Лесков первым из крупных русских авторов заметил дебют Чехова и предсказал его дальнейший взлет. [49] Лев Толстой (по-прежнему высказывая оговорки по поводу «переизбытка красок») называл Лескова «писателем будущего». [15] [50]
Максим Горький был еще одним большим поклонником прозы Лескова, считая его одним из немногих деятелей русской литературы XIX века, у которых были как собственные идеи, так и смелость высказывать их вслух. Горький связывал Лескова с элитой русских литературных мыслителей ( Достоевский , Писемский , Гончаров и Тургенев ), которые «сформировали более или менее твердые и отчетливые взгляды на историю России и выработали свой собственный способ работы внутри ее культуры». Критики ХХ века считали Лескова новатором, который использовал искусство слова совершенно по-новому, расширив функциональные возможности фразировки, сделав ее точным инструментом для изображения нюансов человеческого характера. По словам Горького, в отличие от Толстого, Гоголя, Тургенева или Гончарова, создававших «портреты на фоне пейзажей», Лесков рисовал свои фоны ненавязчиво, «просто рассказывая свои истории», будучи настоящим мастером «ткать нервную ткань оживленного русского разговора, и «в этом искусстве не было равных». [52]
Горький видел в Лескове настоящего художника, место которого «рядом с такими мастерами, как Л. Толстой, Гоголь, Тургенев и Гончаров, вполне заслужено». [53] Он был очень заинтригован тем, как Лескову удавалось обеспечить себе полную независимость в обществе, где это казалось невозможным («он не был ни народником, ни славянофилом, ни западником, ни либералом, ни консерватором») [33] и , при в то же время развил «глубокое понимание жизни существующих классов и социальных групп России... то, чего никогда не мог сделать ни один из его великих современников, таких как Толстой или Тургенев». [33] «...Именно Лесков расчленил Русь досконально», — говорил Горький (через своего персонажа Клима Самгина), [54] позже поясняя: «Лесков был... единственным русским писателем, сумевшим отделить целое поколение своих соотечественников в новый набор подклассов, каждый из которых принадлежит к разным эпохам». [55] Горький упомянул Лескова среди авторов, которые помогли ему сформировать собственный стиль и мировоззрение. «Отчасти под влиянием Лескова я решил выйти и посмотреть, как живут настоящие люди», — писал он. «Лесков оказал на меня огромное влияние своим знанием русского языка и его богатством», — отмечал Горький в другом письме. [56]
Лесков постоянно экспериментировал с формами, наиболее благоприятной для него была «Летопись», которую он видел как здоровую альтернативу ортодоксальному роману. «Вещи проходят мимо нас, и я не собираюсь приуменьшать или повышать их значимость; меня не будет принуждать к этому неестественный, рукотворный формат романа, требующий сближения фабул и сведения их воедино. сюжетных линий к одному центральному курсу. Жизнь не такова. Человеческая жизнь течет по-своему, и именно так я буду относиться к последовательности событий в своих произведениях", - написал он однажды. [1] Биограф Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона Семен Венгеров нашел в Лескове черты, общие с Александром Островским , Алексеем Писемским и Федором Достоевским. «Но самое поразительное в нем то, что Тургенев называл «изобретательностью». Некоторые из 5–6-страничных рассказов Лескова наполнены сюжетными линиями, которые могли бы заполнить тома. Особенно это касается « Очарованного странника» , где каждый новый поворот выявляет другой. захватывающая сцена, со своим новым набором красок. Если не считать больших антинигилистических романов (" Выхода нет" , "При обнаженных кинжалах" ), менее удачных в художественном отношении, проза Лескова удивительно лаконична и совершенно лишена наполнителя и балласта", - добавил Венгеров. [37]
Основной проблемой, с которой современные критики столкнулись с прозой Лескова, было то, что они считали «переизбытком красок»; гротескная выразительность языка, который он использовал. Эту точку зрения разделили некоторые его коллеги. Лев Толстой, очень высоко оценивавший Лескова, все же считал, что тот «слишком переусердствовал» в своих лингвистических экспериментах. В письме от 3 декабря 1890 года, при написании рассказа «Час божьей воли», он отмечал: «Эта сказка превосходна, но она была бы гораздо лучше, если бы не этот переизбыток таланта». [57] Лесков не раскаялся. «Писать так просто, как это делает Лев Николаевич, мне не по силам. Такой дар не мой... примите меня таким, какой я есть, ибо я привык шлифовать свое дело и по-другому работать просто не могу, [ 58] писал он Черткову в одном из своих писем 1888 года. «Мои священнослужители говорят, как священнослужители, и мои мужики говорят, как говорят мужики в реальной жизни... этот народный, вульгарный и замысловатый язык не моего изобретения, я годами слушал, как говорят русские люди... и я могу говорят, что в моих книгах говорят так, как в реальной жизни, а не литературно", - настаивал он позже, беседуя с биографом Анатолием Фаресовым. [7]
Современные критики часто называли Лескова простым «собирателем анекдотов». [1] Годы спустя ученые обнаружили уникальность прозы Лескова главным образом в том, что она почти полностью основана на анекдотах; странные или абсурдные события из реальной жизни. Некоторые из его сборников, такие как « Записки незнакомца » (1884) и «Мелочи из жизни архиепископов» (1878–79), «были не чем иным, как сборниками анекдотов, что делало их не менее мощными, выразительными произведениями прозы», критик Э. Видуецкая возражала. [1] Лесков, который любил объединять свои рассказы и очерки в циклы ( «Голос природы» (1883), «Объединители » (1884), «Александрит » (1885), серия «Рождественских рассказов» (1881–1885) и др.). ему принадлежит заслуга создания целостной картины современного российского общества с использованием преимущественно кратких литературных форм. [1]
Очарованный образом жизни, обычаями и привычками различных, часто малоизвестных, этнических и социальных групп в России, но (в отличие от Чехова и Писемского, интересовавшихся тенденциями) сосредоточив внимание на причудливых и странных ее элементах, [1] Лесков был этому способствовала уникальная лингвистическая память, которой он был наделен. Глубокий анализ России через ее язык был для него главной целью. «Автор развивает свой голос, учась делать голоса своих персонажей своими», - заметил он, [59] добавив: «Человек лучше всего проявляет свой характер в самых мелочах». [1]
«Я предпочитаю строить историю на реальных фактах, а не на вымысле», — заметил он однажды. [60] Это было больше связано с его собственной концепцией литературы как отрасли истории, другими словами, как по своей сути документальной формы искусства. Он придавал истории большое социальное значение, считая ее основным фактором здорового социального развития. Большинство персонажей Лескова имели реальные жизненные прототипы, при этом некоторые из них носили имена реальных людей («Кадетский монастырь», «Человек на страже», «Суд Владыки», «Безденежные инженеры» и др.) [1] ». Правду действительно можно сделать более захватывающей, чем вымысел, и вы, конечно, мастер этого искусства», — писал Лескову в письме Лев Толстой. [61] «Русский народ признает Лескова самым русским из всех русских писателей, человеком, который знал русский народ лучше и глубже, чем кто-либо другой», - утверждал Мирский. [2]
Объясняя, почему Лесков еще не занял свое место среди англоязычных читателей, несмотря на восхищение им некоторых английских критиков, таких как Морис Бэринг , Мирский писал в 1926 году: «Англосаксонская публика уже определилась с мнением относительно чего хотят от русского писателя, и Лесков в эту идею не вписывается.Но те, кто действительно хочет узнать больше о русских, рано или поздно признают, что Россия не вся содержится в Достоевском и Чехове, и что если вы хотите что-нибудь узнать Прежде всего, вы должны быть свободны от предрассудков и остерегаться поспешных обобщений». [2]
{{cite web}}: CS1 maint: несколько имен: список авторов ( ссылка )