.png/1280px-Map_Asia_physical_(continental).png)
Скифы ( / ˈ s ɪ θ i ə n / или / ˈ s ɪ ð i ə n / ) или скифы ( / ˈ s ɪ θ / , но обратите внимание на скифо- ( / ˈ s aɪ θ ʊ / ) в составе), иногда также называемые понтийскими скифами [7] [8] были древним восточноиранским конным кочевым народом , который мигрировал в IX—VIII веках до н. э. из Центральной Азии в Понтийскую степь на территории современной Украины и Южной России , где они оставались обосновавшимися с VII века до н. э. до III века до н. э.
Скифы, искусные в конном бою , заменили агафирсов и киммерийцев в качестве доминирующей силы в западной евразийской степи в VIII веке до н. э. В VII веке до н. э. скифы пересекли Кавказские горы и часто совершали набеги на Западную Азию вместе с киммерийцами.
После изгнания из Западной Азии мидянами скифы отступили обратно в Понтийскую степь в VI веке до н. э., а затем были завоеваны сарматами в III-II веках до н. э. К III веку н. э. последние остатки скифов были побеждены готами , а к раннему Средневековью скифы были ассимилированы и поглощены различными последовательными народами, которые переселились в Понтийскую степь.
После исчезновения скифов авторы античного, средневекового и раннего Нового времени использовали их название для обозначения различных народов степей, не связанных с ними.
Название происходит от скифского эндонима Skuδa , означающего буквально « лучники » [9] [2], который, в свою очередь, происходит от протоиндоевропейского корня skewd- , означающего буквально « стрелок, лучник » . [10] Это название семантически похоже на эндоним савроматов, *Saᵘrumata , означающий «вооруженные метательными дротиками и стрелами». [11]
Из этого более раннего термина произошло название Skuδa : [12] [13] [14]
Урартское название скифов могло быть Ишкигулу ( 𒆳𒅖𒆥𒄖𒇻 [21] [ 22] ). [23]
Из-за изменения звука с /δ/ ( / ð / ) на / l /, обычно засвидетельствованного в восточноиранской языковой семье, к которой принадлежал скифский язык, имя Skuδa превратилось в Skula , которое было записано в древнегреческом языке как Skōlotoi ( Σκωλοτοι ), в котором к имени был добавлен греческий суффикс -τοι, образующий множественное число. [24] [1]
Имя царя V века до н. э. Скила ( древнегреческое : Σκυλης , романизированное : Skulēs ) представляло эту более позднюю форму, Скула . [12] [13]
Название «скифы» изначально использовалось древними авторами для обозначения именно иранского народа, проживавшего в Понтийской степи между реками Дунай и Дон. [25] [26] [27] [28]
В современной археологии термин «скифы» используется в своем первоначальном узком смысле как название строго иранского народа, жившего в Понтийских и Крымских степях, между реками Дунай и Дон, с VII по III вв. до н. э. [29]
Однако в эллинистический период такие авторы, как Гекатей Милетский , иногда распространяли обозначение «скифы» без разбора на всех степных кочевников и лесостепное население, проживающее в Европе и Азии, и использовали его также для обозначения саков Центральной Азии. [30]
Ранние современные ученые, как правило, следовали примеру эллинистических авторов, расширяя название «скифы» до общего всеобъемлющего термина для различных конных воинов-кочевников евразийской степи периода железного века после открытия в 1930-х годах в восточных частях евразийской степи предметов, образующих «скифскую триаду», состоящую из отличительного оружия, конской сбруи и предметов, украшенных в искусстве «звериного стиля», которые до этого считались маркерами собственно скифов. [31]
Однако это широкое использование термина «скиф» подверглось критике за то, что оно смешивает различные разнородные популяции, принадлежащие к разным культурам, [32] и, следовательно, приводит к нескольким ошибкам в освещении различных культур воинов-кочевников евразийской степи периода железного века. Поэтому узкое использование термина «скиф» как обозначение конкретно людей, которые доминировали в Понтийской степи между 7 и 3 веками до н. э., предпочитают скифологи, такие как Аскольд Иванчик . [20]
В рамках этого широкого использования собственно скифов, которые жили в причерноморских степях, иногда называют понтийскими скифами . [7] [33]
Современные антропологи вместо этого предпочитают использовать термин «скифо-сибиряки» для обозначения этой более крупной культурной группы кочевых народов, живущих в евразийской степи и лесостепи, простирающейся от Центральной Европы до границ китайской империи Чжоу, и в которую собственно понтийские скифы входили лишь как часть. [34] Эти различные народы разделяли использование «скифской триады», то есть отличительного оружия, конской упряжи и искусства «звериного стиля». [35]
Термин «скифо-сибирский», в свою очередь, также подвергался критике, поскольку иногда его широко использовали, чтобы включить всех конных кочевников железного века, включая тех, кто не был частью ни скифов, ни саков. [36] Ученые Никола Ди Космо и Анджей Розвадовски вместо этого предпочитают использовать термин «ранние кочевники» для широкого обозначения конных кочевников железного века. [37] [38]
В то время как древние персы использовали название сака для обозначения всех степных кочевников [39] [40] и конкретно называли понтийских скифов Sakā tayaiy paradraya ( 𐎿𐎣𐎠 𐏐 𐎫𐎹𐎡𐎹 𐏐 𐎱𐎼𐎭𐎼𐎹 ; букв. « саки, которые живут за (Черным) морем » ), [41] название «сака» используется в современной науке для обозначения иранских скотоводов-кочевников, которые жили в степях Центральной Азии и Восточного Туркестана в 1-м тысячелетии до н. э. [26] [32]
Поздневавилонские писцы империи Ахеменидов использовали название «киммерийцы» для обозначения всех кочевых народов степи, включая скифов и саков. [42] [39] [43]
Однако, хотя киммерийцы были иранским народом [44], имевшим общий язык, происхождение и культуру со скифами [45] и археологически неотличимыми от скифов, все источники, современные их деятельности, четко различают киммерийцев и скифов как два отдельных политических образования. [46]
Существует два основных источника информации об исторических скифах: [47]
Приход скифов в Европу был частью более масштабного процесса движения на запад центральноазиатских иранских кочевников в сторону Юго-Восточной и Центральной Европы, который продолжался с 1-го тысячелетия до н. э. по 1-е тысячелетие н. э., и в котором также участвовали другие иранские кочевники, такие как киммерийцы , савроматы и сарматы . [ 49] [50] [51]
Формирование подлинного кочевого скотоводства произошло в начале 1-го тысячелетия до н. э. из-за климатических изменений , которые привели к тому, что окружающая среда в степях Центральной Азии и Сибири стала более прохладной и сухой, чем прежде. [52] Эти изменения привели к тому, что оседлые смешанные земледельцы бронзового века стали кочевыми скотоводами, так что к 9-му веку до н. э. все степные поселения оседлого населения бронзового века исчезли, [53] и, следовательно, привели к развитию мобильности населения и формированию воинских отрядов, необходимых для защиты стад и захвата новых территорий. [54]
Эти климатические условия, в свою очередь, заставили кочевые группы стать отгонными скотоводами, постоянно перемещающими свои стада с одного пастбища на другое в степи [53] , и искать лучшие пастбища на западе, в Предкавказье и лесостепных районах Западной Евразии. [52]
Первая волна [55] кочевого населения, которое возникло в частях Центральной Азии, соответствующих восточному Казахстану или Алтае-Саянскому региону , [56] начиная с X века до н. э. и продолжаясь до IX-VIII веков до н. э., [57] мигрировала на запад в регионы Понтийско-Каспийской и Паннонской степей , где они образовали новые племенные конфедерации, которые составили Черногоровско-Новочеркасский комплекс , среди которых были агафирсы в Понтийской степи, а также киммерийцы в Каспийской степи, [58] [50] [59] и, возможно, сигинны в Паннонской степи. [60] Однако археологические и исторические записи об этих миграциях скудны и позволяют набросать лишь очень общую схему этого сложного развития.
Черногоровско-Новочеркасский комплекс изначально развивался в Северном Причерноморье в IX — середине VII вв. до н. э. из элементов, ранее пришедших из Центральной Азии, в связи с чем он сам по себе демонстрировал сходство с другими ранними кочевыми культурами евразийских степей и лесостепей, существовавшими до VII в. до н. э., такими как аржанская культура , так что эти предскифские ранние кочевые культуры были частью единого аржанско-черногоровского культурного слоя, происходящего из Центральной Азии. [61]
Подобно кочевникам Черногоровско-Новочеркасского комплекса, скифы возникли, наряду с ранними саками , в Центральной Азии и Сибири [63] [64] в степях, соответствующих либо современному Восточному Казахстану, либо Алтае-Саянскому региону, что подтверждается преемственностью скифских погребальных обрядов и типов вооружения с карасукской культурой, а также происхождением типично скифского искусства звериного стиля в монголо-сибирском регионе. [65]
Таким образом, скифы и кочевники Черногоровско-Новочеркасского комплекса были тесно связанными популяциями, имевшими общее происхождение, культуру и язык, [45] и поэтому самые ранние скифы были частью общего аржанско-черногоровского культурного слоя, происходящего из Центральной Азии, причем ранняя скифская культура была материально неотличима от Черногоровско-Новочеркасского комплекса. [66]
Возвращаясь еще дальше назад, эти различные степные кочевники имели общее центральноазиатское происхождение с другими иранскими народами, такими как мидяне , персы , парфяне и согдийцы . Эти различные иранские народы все еще имели значительные общие черты в плане языка и культуры, которые были видны в том, как они разделяли общие мифы, а также стили одежды и украшений, по крайней мере, до 5-го века до нашей эры. [67] [68] [69]
Скифы уже были знакомы с качественным золотым делом и сложным литьем из бронзы в то время, о чем свидетельствуют золотые изделия, найденные в кургане Аржан-1 VIII в. до н. э. [70] [71] Наконечники стрел из 1-го кургана захоронений Аржан также предполагают, что типичные стрелы «скифского типа» с втулками, изготовленные из медного сплава, могли возникнуть в этот период. [72] [73]
Вторая волна миграции иранских кочевников соответствовала прибытию ранних скифов из Центральной Азии в Кавказскую степь, [74] [75] [76], которая началась в IX веке до н. э., [77] когда значительное движение кочевых народов Евразийской степи началось после того, как ранние скифы были изгнаны из Центральной Азии либо массагетами , которые были могущественным кочевым иранским племенем из Центральной Азии, тесно связанным с ними, [78] или другим центральноазиатским народом, называемым исседонами , [79] [80] вытеснив ранних скифов на запад, через реку Аракс и в Каспийские и Предкавказские степи. [81]
Эта западная миграция ранних скифов продолжалась до середины VIII в. до н. э. [82] и археологически соответствовала движению на запад населения, возникшего в Туве на юге Сибири в конце IX в. до н. э. и прибывшего в VIII-VII вв. до н. э. в Европу, особенно в Предкавказье, куда оно достигло где-то между 750 и 700 гг . до н. э. [ 75] [83], таким образом, следуя тому же общему миграционному пути, что и первая волна иранских кочевников Черногоровско-Новочеркасского комплекса. [76]
Миграция скифов на запад привела их в Прикаспийскую степь [84] , на земли киммерийцев [85], которые сами произошли от первой волны протоскифских миграций на запад [50] кочевого населения, прибывшего из Центральной Азии [58] в регионы Понтийско-Каспийской степи в X веке до н. э. [50] .
Киммерийцы в это время покидали свои родные земли в Каспийской степи, чтобы перебраться в Западную Азию : [58] киммерийцы могли мигрировать под давлением скифов, [86] хотя источники отсутствуют для любого такого давления на киммерийцев со стороны скифов или для какого-либо конфликта между этими двумя народами в этот ранний период. [87] Более того, прибытие скифов в Западную Азию примерно через 40 лет после того, как это сделали киммерийцы, предполагает, что нет доступных доказательств для более позднего греко-римского отчета о том, что именно под давлением скифов, мигрировавших на их территории, киммерийцы пересекли Кавказ и двинулись на юг в Западную Азию. [88] [89]
Остатки киммерийцев в Прикаспийской степи были ассимилированы скифами, [90] причем поглощение киммерийцев скифами было облегчено их схожим этническим происхождением и образом жизни, [91] таким образом передав господство в этом регионе от киммерийцев к скифам, которые их ассимилировали, [92] [50] после чего скифы поселились в Предкавказской степи , где располагалась ставка их царства, [93] между рекой Аракс на востоке, Кавказскими горами на юге и Меотийским морем на западе. [94] [75]
Приход скифов и их заселение этого региона в VII веке до н. э. [45] соответствовали нарушению развития черногоровско-новочеркасского комплекса киммерийских народов, [75] который был таким образом заменен в ходе непрерывного процесса [66] в течение примерно 750 - 600 гг. до н. э. в Южной Европе ранней скифской культурой, которая, тем не менее, все еще демонстрировала связи с черногоровско-новочеркасским комплексом. [95] [20] Некоторые аспекты скифской культуры, такие как элементы погребальных ритуалов, керамика, конское снаряжение и некоторые типы оружия, также демонстрировали связи с более древней культурой срубных могил , которая существовала в северном Причерноморье в бронзовом веке. [90]
После своих первоначальных миграций на запад, и начиная примерно с 750 г. до н. э. , [96] [97] скифы поселились в Предкавказской степи между рекой Аракс на востоке, Кавказскими горами на юге и Меотийским морем на западе, [98] и были особенно сконцентрированы в долине реки Кубань , [99] где и находилась резиденция их царства до конца VII в. до н. э.: [100] [93] [101] скифы, которые впервые прибыли в Предкавказье, не состояли из большого количества людей и жили на небольшой территории. [102] Во время этих ранних этапов скифской истории Предкавказье было местом развития кочевого государства и культуры скифов, [103] и оно оставалось центром скифского царства примерно до 600 г. до н. э . [ 104]
Несколько скифских царских захоронений VII в. до н. э., такие как Красное Знамя в Ставрополе , Келермесская, Ульский аул и Костромская станица, датируются этим периодом [105] [93] и представляют собой свидетельство существования богатой скифской аристократии, проживавшей в Предкавказье в это время. [106] [99] Эти захоронения высшего класса демонстрировали значительные отличия от захоронений простых людей, что подразумевает существование важных уровней социальной стратификации среди населения раннего Скифского царства. [107]
В Предкавказье скифы вступили в контакт с разнородной группой земледельческих меотийских племен, которых они покорили, [102] после чего они стали доминировать над меотийцами благодаря своей мобильности и своим военным отрядам, которые им были нужны для завоевания новых территорий и защиты своих стад. [54] [32] Существовала значительная социальная дифференциация между скифами и их местными подданными, особенно меотийцами, при этом скифский правящий класс хоронили в богато обустроенных курганах, в то время как меотийцев хоронили в плохо обустроенных плоских кладбищах. [108]
Поскольку скифы нуждались в сельскохозяйственных и ремесленных продуктах местного населения, они завоевали эти народы и установили системы взаимозависимости: скифы получали излишки за счет сбора дани с населения коренных кобанских и меотских культур Предкавказья, [102] которые поставляли скифам различные товары, такие как сельскохозяйственные продукты и ремесленные изделия, такие как глиняные и бронзовые сосуды, различное оружие, уздечки и конское снаряжение ; [109] меотские мастера в основном изготавливали большие горшки с широким горлом, кувшины, кружки и небольшие тазы для скифских клиентов. [110]
Эти взаимодействия между скифами и меотийцами углубились в VIII-VII вв. до н. э., что привело к созданию смешанной культуры, [111] а некоторые местные племена были ассимилированы скифами и, следовательно, способствовали росту скифского населения. [112] Значительные обмены между скифами и коренными жителями Кавказского региона также происходили в этот период:
Эта самая ранняя фаза скифской культуры, называемая «до-Келермесской», поскольку она предшествует Келермесским курганам, содержащим западноазиатские предметы, сформировалась в Предкавказской степи в течение примерно 750 - 700 гг. до н. э . [ 114] Таким образом, ранняя скифская культура завершила свое формирование под частичным влиянием коренных предкавказских культур и, в меньшей степени, цивилизации Западной Азии, [20] в результате чего скифское искусство из Предкавказья демонстрирует влияние кобанской культуры. [115] Скифы в особенности использовали шлемы предкавказского происхождения до 6 века до н. э. [116]
Во второй половине VIII века до н. э. и в VII веке до н. э. конные степные кочевники из Предкавказья расширили свое присутствие на юг в Западную Азию, [117] [87] начав с киммерийцев, которые сделали это [88] [118] [58] перейдя через Кавказские горы [119] [88] [58] через Алагирский , Дарьяльский и Клухорский перевалы, [120] после чего они в конечном итоге стали активными в Закавказье , на Иранском нагорье и в Анатолии . [117]
Вовлечение степных кочевников в Западную Азию произошло в контексте тогдашнего роста Неоассирийской империи , которая при ее царях Саргоне II и Сеннахириме расширилась из своего основного региона долин Тигра и Евфрата , чтобы править и доминировать на большой территории, простирающейся от Куэ (равнинная Киликия) и центральных и восточных анатолийских гор на севере до Сирийской пустыни на юге, и от гор Тавра и Северной Сирии и побережья Средиземного моря на западе до Иранского нагорья на востоке. [121] [122]
Вокруг Новоассирийской империи располагалось несколько более мелких государств: [123] [122]
За пределами территорий, находящихся под прямым ассирийским правлением, особенно на ее границах в Анатолии и на Иранском нагорье, находились местные правители, которые вели переговоры в своих собственных интересах, колеблясь между различными соперничающими великими державами. [121]
Это состояние постоянного социального расстройства, вызванное соперничеством великих держав Западной Азии, оказалось весьма привлекательным источником возможностей и богатства для степных кочевников ; [124] [125] и, поскольку население кочевников Предкавказской степи продолжало расти, их аристократы вели своих последователей на юг через Кавказские горы в поисках приключений и грабежа в нестабильном статус-кво, преобладавшем тогда в Западной Азии, [99] что мало чем отличалось от более поздней осетинской традиции ритуального грабежа , называемого балц , [126] [14] с редкими набегами , в конечном итоге приводившими к более длительным экспедициям, в свою очередь приводившими к тому, что группы кочевников решали остаться в Западной Азии в поисках возможностей в качестве наемников или флибустьеров. [127]
Таким образом, скифы и киммерийцы стали активными в Западной Азии в VII веке до н. э., [90] где они колебались между поддержкой либо Новоассирийской империи, либо других местных держав и служили им в качестве наемников, в зависимости от того, что они считали отвечающим их интересам. [124] [128] [129] Их деятельность в течение конца VIII и конца VII веков до н. э. нарушила баланс сил, который преобладал между государствами Элам, Маннай, Новоассирийской империей и Урарту с одной стороны и горными и племенными народами с другой, что в конечном итоге привело к значительным геополитическим изменениям в этом регионе. [130] [131]
Тем не менее, курган IX или VIII века до н. э. из Пафлагонии , принадлежавший воину и содержащий типичное снаряжение степных кочевников, предполагает, что кочевые воины уже прибывали в Западную Азию с IX века до н. э. [46] [122] Такие захоронения подразумевают, что некоторые небольшие группы степных кочевников из Предкавказья могли действовать в качестве наемников, авантюристов и поселенческих групп в Западной Азии, что заложило основу для более позднего крупномасштабного движения киммерийцев и скифов там. [46]
Похоже, что между миграцией киммерийцев в Западную Азию и более поздней экспансией скифов в этот же регион было очень мало прямой связи. [97] Таким образом, прибытие скифов в Западную Азию примерно через 40 лет после прибытия киммерийцев предполагает, что нет никаких доступных доказательств для более позднего греко-римского отчета о том, что именно под давлением скифов, мигрировавших на их территории, киммерийцы пересекли Кавказ и двинулись на юг в Западную Азию. [88] [89] [87]
После того, как скифы обосновались в Предкавказье, они стали второй волной степных кочевников, которые оттуда распространились на юг, следуя вдоль западного берега Каспийского моря [132] и обходя Кавказские горы на восток через Каспийские ворота [133] подобно тому, как сарматы , аланы и гунны позже вторглись в парфянскую империю Аршакидов и персидскую империю Сасанидов [88] , причем скифы впервые прибыли в Закавказье около 700 г. до н. э . [134] , после чего они впоследствии стали активными в Западной Азии. [135] Эта скифская экспансия в Западную Азию, тем не менее, никогда не теряла связи с основным скифским царством, расположенным в Предкавказской степи, и была просто его расширением, как и одновременно происходящая скифская экспансия на запад в Понтийскую степь. [20]
После того, как они наконец пересекли Западную Азию, скифы поселились в восточном Закавказье и на северо-западе Иранского нагорья [138] между средним течением рек Кир и Аракс , прежде чем расшириться в регионы, соответствующие современным Гяндже , Мингечавиру и Муганской равнине [39] в степях того, что сейчас является Азербайджаном, который был центром их операций примерно до 600 г. до н. э . [139] [113] и эта часть Закавказья, заселенная скифами, впоследствии стала известна в аккадских источниках из Месопотамии как «земля скифов» ( 𒆳𒅖𒆪𒍝𒀀𒀀 , māt Iškuzaya ) в их честь. [140] Соседями скифов в Закавказье в это время были Урарту, Маннаи, [140] и Мидия. [141] [142]
Археологически движение скифов в Закавказье засвидетельствовано в виде расширения их археологической культуры на юг до северных предгорий Кавказских гор, а затем из Предкавказья на юг и далее на юг вдоль западного побережья Каспийского моря в Закавказье и на Иранское нагорье. [143] [83]
В отличие от киммерийцев, которые к тому времени разделились на западную группу, которая переместилась в Анатолию, и восточную группу, которая мигрировала на Иранское нагорье, скифы в Западной Азии оставались организованными в единое государство с центром в Закавказье и на северо-западе Иранского нагорья. [113] [123]
После того, как скифы проникли в Закавказье, мастера из этого региона также стали их поставщиками, так что и предкавказские, и закавказские мастерские производили для скифских заказчиков бронзовые сосуды с зооморфными ручками, различные виды чаш, украшенных штампованными и гравированными знаками, а также литые и клепаные бронзовые котлы. [110]
Со своей базы в Предкавказской степи [93] скифы в течение 8-го и 7-го веков до н. э. завоевали Понтийские и Крымские степи [144] к северу от Черного моря [93] вплоть до реки Истр , устье которой с тех пор образовало юго-западную границу скифской территории, [145] в то время как Восточные Карпаты блокировали их продвижение на запад, [146] так что границами скифского царства до его экспансии в Западную Азию были Карпатские горы на западе и Кавказские горы на юге. [147] Это первоначальное скифское население, которое поселилось в Понтийской степи в 8-м и 7-м веках до н. э., было тем не менее небольшим, в то время как основная часть скифского населения осталась в Предкавказской степи. [101]
Миграция скифов в Понтийскую степь затронула степные и лесостепные районы Юго-Западной Европы и вытеснила ряд других народов региона в более отдаленные районы. [75]
Среди многочисленных групп населения, перемещенных скифской экспансией, были агафирсы [ 75] , еще один кочевой иранский народ, который также произошел от той же первой волны кочевников Центральной Азии, которые мигрировали в западные степи, что и киммерийцы, и, следовательно, принадлежали к тому же комплексу Черногоровка-Новочеркасск, что и киммерийцы [50] , что делает агафирсов древнейшей из родственных скифам иранских групп, доминировавших в Понтийской степи. [148]
Миграция скифов с востока вытеснила агафирсов на запад, из Понтийской степи, а сами скифы заменили их в качестве основного населения этого региона, [148] [149] таким образом завершив процесс превращения скифов в основное доминирующее население Понтийской степи [82] в течение примерно 650 - 600 гг. до н. э . [90] С тех пор агафирсы стали непосредственными соседями скифов на западе, и отношения между этими двумя племенами оставались враждебными. [148]
Ранние останки скифского типа, найденные в Центральной Европе, особенно на фракийских и паннонских равнинах, [77] частично соответствуют агафирсам [100] [150] и другим более мелким группам, которые также были перемещены из Понтийской степи в регион Карпат. [77]
Используя Понтийскую степь в качестве своей базы, примерно с 700 г. до н. э. скифы часто совершали набеги на Центральную и Юго-Восточную Европу, в результате чего оружие и конское снаряжение, происходящие из степей, начали появляться в Центральной Европе примерно с 700 г. до н. э . [93]
К северу от Понтийской степи находилась Восточноевропейская лесостепь , которая была разделена на несколько отдельных зон крупными реками, которые текли на юг через нее в Черное море. Этот лесостепной регион был населен несколькими различными местными культурными группами, причем племена, расположенные севернее, находились вне зоны скифского влияния. [101]
Лесостепные племена на юге тем временем с бронзового века были организованы в крупные смешанные земледельческие общины, которые имели тесные связи со скифами и торговали с ними, что привело к тому, что правящие классы этих лесных племен копировали скифские стили захоронения; [53] [151] в течение 7-го века до н. э. эти лесостепные смешанные земледельцы попали под скифское влияние, из-за чего их повседневная жизнь начала напоминать в некоторой степени милитаристский кочевой образ жизни скифов. [100] Тем не менее, многие из культур этих лесостепных народов продолжали многие из своих ранних местных черт, особенно в отношении более простых традиций захоронения, керамики и местных украшений, что означает, что они оставались отличными от культуры кочевых скифов. [152]
Начиная с VII века до н. э., скифы инициировали длительный период военного конфликта, пытаясь навязать свою власть племенам лесостепи, в ответ на что эти последние народы построили большое количество укрепленных поселений для отражения этих атак. [100] [153]
В VII веке до н. э. скифы присутствовали как в Предкавказье, так и в Закавказье: [154] к югу от Кавказских гор скифы вместе с киммерийцами были втянуты в события в Западной Азии, [155] и их деятельность вскоре распространилась от Закавказья до более южной Мидии . [20]
На протяжении VII века до н. э. именно из Западной Азии наиболее важные внешние влияния приходили в культуру скифов, обосновавшихся в Предкавказье, [156] [153] которая впоследствии превратилась в «посткелермесскую» скифскую культуру в течение примерно 700 - 650 гг. до н. э . [ 114] Движения скифов и киммерийцев в Анатолию и на Иранское нагорье послужили катализаторами для принятия евразийского кочевого военного и конного снаряжения различными государствами Западной Азии: [128] именно в VII и VI веках до н. э. наконечники стрел «скифского типа» и сигмовидные луки, идеально подходящие для использования конными воинами, которые были самым передовым стрелковым оружием своего времени и как технически, так и баллистически превосходили местное западноазиатское снаряжение для стрельбы из лука, были приняты по всей Западной Азии. [157]
Киммерийские и скифские торговые посты и поселения на границах различных государств Западной Азии в это время также поставляли им товары, такие как продукты животноводства, что мало чем отличалось от торговых отношений, существовавших в средневековый период между восточными степными кочевниками и китайской империей Тан . [158]
С победой киммерийцев над Урарту и успешной кампанией Саргона II там, оба в 714 г. до н. э., устранив Урарту как угрозу для Неоассирийской империи, Маннай перестал быть полезным в качестве буферной зоны для Неоассирийской власти, в то время как маннайцы начали рассматривать неоассирийские имперские требования как ненужное бремя. Поэтому маннайский царь Ахшери ( ок . 675 – ок. 650 до н. э. ) приветствовал киммерийцев и скифов как полезных союзников, которые могли предложить как защиту, так и благоприятные новые возможности Маннаю, что, в свою очередь, позволило ему стать противником Неоассирийской империи, и впоследствии он оставался врагом Сеннахирима и его преемников Асархаддона и Ашшурбанипала. [159]
В период, соответствующий правлению новоассирийского царя Асархаддона ( ок. 681 – 669 до н. э. ), скифы были активны только на западном Иранском нагорье, [140] особенно в Маннае и Мидии, [160] [142] причем их первое зарегистрированное упоминание содержится в новоассирийских записях [90] [161] около 680 г. до н. э. , которые подробно описывают первые действия скифов в Западной Азии и ссылаются на первого зарегистрированного скифского царя Ишпакаю как на союзника маннайцев. [162]
Примерно в это время Ахшери препятствовал операциям Неоассирийской империи между ее собственной территорией и Маннаем, [163] в то время как скифы были записаны неоассирийцами вместе с восточными киммерийцами, маннеями и урартами как возможные угрожающие коммуникации между Неоассирийской империей и ее вассалом Хубушкией , причем посланники, путешествующие между Неоассирийской империей и Хубушкией, подвергались риску быть захваченными враждебными киммерийскими, маннейскими, скифскими или урартскими силами. [164] Неоассирийские записи также упоминают объединенные киммерийско-скифские силы, наряду с мидийцами и маннеями, как возможную угрозу сбору дани с Мидии. [165]
Во время этих нападений скифы вместе с восточными киммерийцами, находившимися на границе Манная, [166] [83] смогли выйти далеко за пределы основных территорий Иранского нагорья и атаковать новоассирийские провинции Парсуваш и Бит-Хамбан и даже дойти до Яшуха, Шамаш-насира и Замуа в долине реки Дияла. [167] Одна атака скифо-киммерийцев, вторгшихся в Хубушкию из Манная, даже смогла угрожать основным неоассирийским территориям, пройдя через Анисус и Харранию на реке Нижний Заб и разграбив небольшой город Милкия около Арбаила , недалеко от столиц неоассирийской империи, где они разрушили Бит -Акити (Дом Нового года) этого города, который позже пришлось перестраивать Асархаддону. [168] [169] Эти атаки на их внутренние земли шокировали ассирийцев, которые пытались узнать, столкнутся ли они с новыми подобными вторжениями с помощью гадания. [163]
Между тем, Маннай, который смог усилить свое могущество при Ахшери, возможно, потому, что он адаптировал и включил в себя боевые технологии степных кочевников, заимствованные у его киммерийских и скифских союзников, [170] смог захватить территории, включая крепости Шарру-икби и Дур-Иллиль у Новоассирийской империи, и удерживать их до 650-х годов до н. э . [ 171] [159]
Урартский царь Руса II ( годы правления 680–639 до н. э. ) осуществил крупные проекты по строительству укреплений вокруг озера Ван , такие как Русайпатари и Тейшебаини около нынешнего Еревана [172], все они были предназначены для наблюдения за действиями союзных сил скифов, маннайцев и мидян; другими укреплениями, построенными Русой II, были Кале Борджи и Кале Сангар к северу от озера Урмия , а также крепости Пир Чавуш, Кале Гавур и Киз Кале вокруг административного центра Хафтаван Тепе к северо-западу от озера. [173]
Эти союзные силы киммерийцев, маннеев и скифов были разбиты где-то между 680 и 677 гг. до н. э. сыном Сеннахирима Асархаддоном ( годы правления 681 – 669 гг. до н. э. ), который сменил его на троне новоассирийской империи [174] [175] [20] и провел ответную кампанию, которая достигла глубоких земель Мидии вплоть до горы Бикни и страны Патушарра (Патисхория) на границе Великой Соляной пустыни . [176] [177] Ишпакая был убит в битве с войсками Асархаддона во время этой кампании, и его преемником на посту царя скифов стал Бартатуа , [178] с которым Асархаддон мог немедленно начать переговоры. [179]
Поскольку киммерийцы покинули свои родные земли Предкавказья и двинулись в Западную Азию в поисках добычи, они не интересовались местными делами западноазиатских государств и поэтому сражались за то, кто больше заплатит: поэтому Асархаддон воспользовался этим и в какой-то момент до 675 г. до н. э . начал тайные переговоры с восточными киммерийцами, которые подтвердили ассирийцам, что они останутся нейтральными, и пообещали не вмешиваться, когда Асархаддон снова вторгнется в Маннай около 675 г. до н. э . Тем не менее, поскольку киммерийцы были далекими иностранцами с совершенно другой культурой и, следовательно, не боялись месопотамских богов, прорицатель и советник Асархаддона Белушезиб упомянул этих восточных киммерийцев вместо скифов как возможных союзников маннеев и посоветовал Асархаддону шпионить как за ними, так и за маннеевцами. [131] [180] [181]
Однако это второе ассирийское вторжение в Маннай имело небольшой успех, поскольку киммерийцы, с которыми Асархаддон вел переговоры, обманули его, приняв его предложение только атаковать его силы вторжения, [181] и отношения между Маннаем и Новоассирийской империей оставались враждебными, в то время как киммерийцы оставались союзниками Манная [182] до периода с 671 по 657 г. до н. э. [183] В результате этой неудачи Новоассирийская империя смирилась с тем, что ждала, пока киммерийцы перестанут представлять угрозу, прежде чем отправляться в дальнейшую экспедицию в Маннай. [181]
С 674 по 672 г. до н. э . восточные киммерийцы были в союзе с мидянами, восставшими против Новоассирийской империи, и со скифами. В эти годы ассирийские владения в Эллипи и Паршуа постоянно находились под угрозой нападения киммерийцев. [83] [184]
Новоассирийская империя под предводительством Асархаддона считала Египет , находившийся под властью кушитов , своей главной военной заботой и поэтому решила избегать расходования ресурсов на других имперских границах, обеспечивая хорошие отношения с Табалом , Эламом, Урарту и мидийскими городами-государствами. [128]
Более того, Новоассирийская империя не оставалась в обороне в ответ на действия союзных киммерийских, маннейских и скифских сил, и вскоре предприняла дипломатические инициативы, чтобы отделить Ахшери от его союзников: именно в этом контексте Асархаддон начал переговоры с преемником Ишпакаи Бартатуа, чтобы сформировать дружеские связи со скифами, и он принял это предложение, когда [185] к 672 г. до н. э. Бартатуа попросил руки старшей дочери Асархаддона, новоассирийской принцессы Шеру'а-Этират , и пообещал заключить союзный договор с Новоассирийской империей в акте осторожной дипломатии. [186]
Брак между Бартатуа и Шеру'а-Этират, вероятно, имел место: [187] Брак Бартатуа с Шеру'а-Этират требовал, чтобы он принес клятву верности Ассирии в качестве вассала , и в соответствии с ассирийским законом территории, которыми он управлял, были бы его феодом, предоставленным ассирийским царем, что делало скифское присутствие в Западной Азии номинальным расширением Новоассирийской империи, а самого Бартатуа — ассирийским наместником . [188] [189] В рамках этого соглашения скифы стали одной из главных политических и военных сил в Западной Азии, [161] [50] где их сила во многом зависела от их сотрудничества с Ассирийской империей: отныне Скифское царство оставалось союзником Новоассирийцев. [190]
Результатом этого брака [20] стало то, что скифы перестали упоминаться как вражеская сила в новоассирийских записях [191] и был заключен союз между Скифским царством и Новоассирийской империей, [192] [193] [20] после чего Скифское царство осталось в дружеских отношениях с Новоассирийской империей и поддерживало с ней мирные отношения. [194]
Союзы между скифами и жителями Западной Азии не ограничивались королевской властью, и появление украшений, украшенных зернью и филигранью, на центральной территории Предкавказья Скифского царства свидетельствует о том, что скифские мужчины женились или брали в наложницы женщин из Западной Азии, которые следовали за ними обратно в Предкавказье. [99]
Скифские войска, по-видимому, также служили в урартской армии в это время, с захоронением скифского правителя вместе с его лошадьми под урартским зданием в Норшунтепе, что предполагает, что скифские войска охраняли западную границу Урарту во время правления Русы II. [195] Самое раннее присутствие шелка в Западной Азии было обнаружено в урартской крепости, предположительно импортированной из Китая через посредничество скифов, что подразумевает, что торговля шелком в Западной Евразии могла начаться в это время через посредничество скифов во время их пребывания в Западной Азии. [196]
Восточные киммерийцы тем временем оставались враждебными по отношению к Ассирии [197] и вместе с мидянами были союзниками Эллипи против вторжения Новоассирийской империи между 672 и 669 годами до н. э . [198] В это время восточные киммерийцы напали на ассирийскую провинцию Шубрия в союзе с Урарту [83] .
И когда мидийский правитель Каштариту восстал против Новоассирийской империи и основал первое независимое царство Мидии после успешного освобождения их от новоассирийского владычества в ок. 671 - ок. 669 г. до н. э. , [199] восточные киммерийцы были его союзниками. [200]
Брачный союз между скифским царем и ассирийской правящей династией, а также близость скифов с находившимися под влиянием Ассирии государствами Маннай и Урарту, таким образом, поставили скифов под сильное влияние ассирийской культуры , [113] [189] а контакт с западноазиатской цивилизацией был важнейшим внешним влиянием на формирование скифской культуры и общества на протяжении VII века до н. э.: [85] [20] [153]
Скифская культура и искусство приняли свою окончательную форму, чтобы служить интересам скифской аристократии, которая устанавливала свою гегемонию в Западной Азии в течение примерно 650 - 600 гг. до н.э. , [ 201] когда она впитала в себя различные западноазиатские элементы; [100] Скифская одежда и доспехи этого времени, а также артефакты, мотивы, стиль и техника погребального инвентаря, использовавшегося в курганах основной территории Скифского царства в Предкавказье, - все это отражает сильное влияние Западной Азии и Иранского нагорья на скифскую культуру в этот период. [202]
Под влиянием Западной Азии скифские правители начали подражать западноазиатским царям Новоассирийской империи, Урарту и Мидии, и они начали использовать предметы роскоши в качестве маркеров статуса: [105] [112] [102] скифы особенно извлекли значительную выгоду в этом отношении из своей деятельности в Западной Азии, где они получали добычу, полученную в качестве дипломатических подарков или в качестве грабежа, и которую они использовали для повышения своего статуса на основной территории своего царства в Предкавказской степи. [99] Таким образом, погребальные принадлежности, изготовленные ассирийцами и урартами в предкавказских скифских курганах, отражали привнесение культурных элементов из Западной Азии на юг. [203]
Таким образом, в этот период из Западной Азии в основные скифские территории в степи поступало большое количество товаров, особенно предметов роскоши, [99] изготовленных западноазиатскими мастерами для скифских покровителей, [204] и свидетельствующих о роли Кавказских гор как пористого рубежа, через который скифы могли получать желанные товары от народов Западной Азии. [67] Примерами этих товаров являются ножны для меча, накладка на топор, пара золотых чаш, серебряное зеркало, все западноазиатского происхождения, найденные в одном из курганов Келермес и кургане Мельхунив , а также ювелирные изделия ассирийских мастеров, такие как витые серьги, диадемы, украшенные розетками, и другие предметы, украшенные штамповкой, зернью и филигранью. [205] [20]
В дополнение к импортируемым западноазиатским предметам роскоши, концепции также перетекали на север из Западной Азии в Предкавказскую степь, где они продолжали расширять художественный диапазон мастеров, обслуживающих скифскую аристократию: [206] скифы впитали западноазиатские вкусы и обычаи, [207] такие как концепция божественного происхождения царской власти, [208] и поскольку их материальная культура впитывала западноазиатские элементы, так и их искусство впитывало западноазиатские художественные способы их представления, [105] [100] что видно по тому, как некоторые из предметов роскоши, доступных скифской аристократии, сочетали в себе местные скифские мотивы с западноазиатскими, например, посредством смешения западноазиатского стиля и кочевых животных и изображений Древа Жизни на золотых ножнах скифских мечей. [20] [209]
Эти предметы роскоши были изготовлены западноазиатскими мастерами для скифских правителей, [20] с золотыми накладками на двух мечах и топоре из Келермеса и Мелхунива, подразумевающими, что скифы тогда находились под сильным урартским художественным влиянием или что урартские мастера производили металлические изделия для скифских покровителей. [154] Детали скифских колесниц, ритуальные конские уборы, чаши, скамьи, элементы одежды, личные украшения, такие как диадемы и серьги, были заимствованы у западноазиатских мастеров, [102] которые могли сопровождать скифов обратно на их основную территорию Предкавказья, где их мастерство высоко ценилось. [209]
Также только когда скифы распространились в Западную Азию, они познакомились с выплавкой и ковкой железа, до этого они все еще были обществом бронзового века до конца VIII в. до н. э. [210] Некоторые западноазиатские кузнецы могли сопровождать скифов во время их отступления на север и стать наемными работниками скифских царей. [210] Скифы также заимствовали у западноазиатов использование боевых колесниц [110] и чешуйчатых доспехов , [116] [211] а сами скифские воины получили железное оружие и военный опыт во время своего пребывания в Западной Азии. [212]
Конское снаряжение ассирийского и урартского стиля, найденное в скифских курганах этого времени, также свидетельствует об импорте западноазиатских лошадей в Предкавказье в период скифского присутствия в Западной Азии. [99]
В скифской религии богиня Артимпаса и Змееногоя Богиня находились под значительным влиянием месопотамской и сиро-ханаанской религий и соответственно впитали элементы из ʿАштарт - Иштар - Афродиты для Артимпасы и из ʿАттарʿатта - Деркето для Змееногой Богини. [213] Части скифских колесниц этого периода были украшены изображениями богини Иштар, стилизованными под изображения с неоассирийских рельефов. [102]
Отражая западноазиатское влияние на скифскую религию, храм огня был построен около первого кургана Красное Знамя в соответствии с правилами мидийских храмов огня, что позволяет предположить, что мидийские строители могли перебраться в Предкавказье, чтобы построить его. [102]
.jpg/1280px-The_Royal_lion_hunt_reliefs_from_the_Assyrian_palace_at_Nineveh,_the_king_is_hunting,_about_645-635_BC,_British_Museum_(12254914313).jpg)
Где-то в конце 660-х или начале 650-х годов до н. э. восточные киммерийцы покинули Иранское нагорье и отступили на запад в Анатолию, чтобы присоединиться к западным киммерийцам, действовавшим там. [214]
Хотя Маннай был могущественен при своем царе Ахшери, эта власть зависела от его союза с киммерийцами и скифами, чтобы защитить свое царство от нападений Новоассирийской империи, и их уход, таким образом, предоставил сыну Асархаддона и преемнику новоассирийского престола Ашшурбанипалу ( годы правления 669 – 631 до н. э. ) возможность провести кампанию против Манная в течение 660–659 гг. до н. э. и вернуть некоторые из поселений, которые ранее захватили маннеи. [215]
Ахшери тщетно пытался остановить наступление новоассирийцев, но в остальном он смог противостоять новоассирийскому вторжению. Ахшери также зависел от киммерийцев, чтобы подавить внутреннюю оппозицию своему правлению, и их отсутствие ослабило его настолько, что вскоре он был свергнут народным восстанием и убит вместе с большей частью своей династии крестьянским восстанием. Выживший сын Ахшери, Уалли, запросил помощи у Ашшурбанипала, которая была предоставлена через посредничество зятя Ашшурбанипала, скифского царя Бартатуа [216] , который присоединил Маннай к Скифскому царству [217] [193], в то время как Уалли подавил восстание, прежде чем взойти на трон Маннай и подчиниться Новоассирийской империи. [218] Несмотря на это поражение, Маннаи оставался значительной силой вплоть до возвышения Мидийской империи в конце VII века до н. э. [170]
После завоевания скифами Манная центр скифской власти в Западной Азии переместился в район озера Урмия [219] [220] между Каспийским морем и горами Загрос на северо-западе Иранского нагорья, где плодородные пастбища вокруг озера позволяли скифам выращивать большие табуны лошадей, от которых они зависели. [221] С тех пор место , соответствующее современному Саккезу, стало политическим центром скифов в Западной Азии. [189]
Преемником Бартатуа стал его сын с Шеру'а-Этиратом [189] Мадиес [222] , который оставался союзником Новоассирийской империи. [128]
В 652 г. до н. э. старший сын Асархаддона, Шамаш-шума-укин , сменивший его на троне Вавилона , восстал против своего младшего брата Ашшурбанипала: [223] Ашшурбанипалу потребовалось четыре года, чтобы полностью подавить вавилонское восстание к 648 г. до н. э., и еще год, чтобы уничтожить власть Элама , который поддерживал Шамаш-шума-укина, [170] и, хотя Ашшурбанипал тем не менее смог сохранить контроль над Вавилонией до конца своего правления, Новоассирийская империя в конце концов вышла из этого кризиса сильно измотанной. [224]
К 625 г. до н. э. мидяне приобрели знания о новых идеологиях и военных технологиях как от оседлых держав, таких как Новоассирийская империя и Урарту, так и от степных кочевников, таких как киммерийцы и скифы. [225] Благодаря мидийской интеграции этих влияний, мидийский царь Фраорт смог объединить скифские и новоассирийские военные практики и создать организованную армию, состоящую из отдельных подразделений копейщиков, лучников и кавалерии, тем самым превратив Мидию в доминирующую силу Иранского нагорья. [225]
Когда вспыхнуло восстание в Вавилоне, Фраорт поддержал Шамаш-шума-укина, а Мадиес помог Ашшурбанипалу подавить восстание извне [226] [227] [128] , вторгшись в Мидию и установив скифскую гегемонию в Мидии. [228]
Под властью скифов мидяне переняли больше скифского оружия и военной тактики, особенно в области стрельбы из лука, а также приняли конницу как основную форму кавалерийского боя. [229] [230] [231]
Завоевание скифами Мидии, в свою очередь, ознаменовало начало почти 30-летнего периода скифской гегемонии в Западной Азии [232], который греко-римские авторы позже назвали «скифским владычеством над Верхней Азией» [233] и в течение которого скифское царство удерживало гегемонию не только в Закавказье и Маннае, но вскоре распространило свою власть также на Урарту и Анатолию [234] , причем различные государства в этих регионах, такие как Маннай, Урарту и Мидия, продолжали существовать под сюзеренитетом скифского царства и были вынуждены платить ему дань. [235]
В VII веке до н. э. основная часть киммерийцев действовала в Анатолии, [236] где они контролировали большую территорию [237], граничащую с Лидией на западе, охватывающую Фригию и достигающую Киликии и границ Урарту на востоке. [238] [239] [240]
Волнения, которые испытывала Новоассирийская империя в результате деятельности киммерийцев в Анатолии, привели к тому, что многие правители этого региона попытались освободиться от неоассирийского господства, [219] так что киммерийцы фактически положили конец неоассирийскому контролю в Анатолии к тому времени, когда Асархаддона сменил на посту царя Новоассирийской империи Ашшурбанипал . [241] К 657 г. до н. э. неоассирийские записи упоминали об угрозе со стороны киммерийцев западным владениям Новоассирийской империи в провинции Куэ или даже части Леванта . [ 242]
В 657 г. до н. э. ассирийские гадательные записи называли киммерийского царя Дугдамми (Лигдамис греческих авторов) титулом šar-kiššati ( буквально « Царь Вселенной » ), [239] [170] который в месопотамском мировоззрении мог принадлежать царю Новоассирийской империи, и был узурпирован киммерийцами и должен был быть отвоеван Новоассирийской империей [243]. Эта ситуация оставалась неизменной на протяжении оставшейся части 650-х и начала 640-х гг. до н. э. [244]
Около 660- х годов до н. э . фракийское племя треров пересекло Фракийский Боспор и вторглось в Анатолию с северо-запада, [236] после чего они объединились с киммерийцами, [83] и, примерно с 650-х годов до н . э. , киммерийцы кочевали в Анатолии вместе с трерами. [245] [246]
В 644 г. до н. э. киммерийцы и треры под предводительством киммерийского царя Дугдамми и трерского царя Кобоса [247] в союзе с ликийцами или ликаонцами напали на Лидию во второй раз в 644 г. до н. э. [248] на этот раз они победили лидийцев и захватили их столицу Сарды, за исключением ее цитадели, а лидийский царь Гигес погиб во время этого нападения. [249]
После разграбления Сард Лидгамис и Кобос повели киммерийцев и треров на вторжение в греческие города-государства Троаду [ 250] [ 83] Эолию и Ионию на западном побережье Анатолии [251] , где они разрушили город Магнесию на Меандре , а также Артемисий в Эфесе [252] .
Почувствовав истощение неоассирийской власти после подавления восстания Шамаш-шума-укина, киммерийцы двинулись в Киликию на северо-западной границе неоассирийской империи примерно в 640 г. до н . э. , сразу после своего третьего вторжения в Лидию и нападения на азиатские греческие города. Там Дугдамми объединился с тогдашним мятежным ассирийским вассальным государством Табал , Мусси, чтобы напасть на неоассирийскую империю. [253]
Однако Мусси умер до запланированного нападения на Новоассирийскую империю, в то время как Дугдамми осуществил его, но потерпел неудачу, потому что, согласно новоассирийским источникам, в его лагере вспыхнул пожар. [254] После этого Дугдамми столкнулся с восстанием против себя, после чего прекратил свои военные действия против Новоассирийской империи и послал дань Ашшурбанипалу, чтобы заключить с ним союз, в то время как Ашшурбанипал заставил Дугдамми поклясться не нападать на Новоассирийскую империю. [247] [255]
Дугдамми вскоре нарушил свою клятву и снова напал на Новоассирийскую империю, но во время своей военной кампании он заболел тяжелой болезнью, симптомы которой включали паралич половины тела и рвоту кровью, а также гангрену половых органов, и в результате он покончил жизнь самоубийством в 640 г. до н. э. [256] в самом Хилакку. [257]
На смену Дугдамми на посту царя западных киммерийцев в Хилакку пришел его сын Сандакшатру [258] , который продолжил набеги Дугдамми на Новоассирийскую империю [259], но потерпел неудачу, как и его отец. [250] [260]
Могущество киммерийцев быстро пошло на убыль после смерти Дугдамми [261], хотя лидийские цари Ардис и Садьятт, однако, могли либо погибнуть, сражаясь с киммерийцами, либо быть свергнутыми за неспособность эффективно сражаться с ними, соответственно в 637 и 635 годах до н . э . [262]
Несмотря на эти неудачи, Лидийское королевство смогло нарастить свою мощь, а сами лидийцы, по-видимому, переняли военные приемы киммерийцев, такие как использование конницы, причем лидийцы сражались, используя длинные копья и лучников, и то и другое верхом на лошадях. [263]
Около 635 г. до н. э . [ 264] и с одобрения неоассирийцев [265] скифы под предводительством Мадиеса завоевали Урарту, [217] [266] вошли в Центральную Анатолию [130] и разгромили киммерийцев и треров. [267] Это окончательное поражение киммерийцев было нанесено объединенными силами скифов Мадиеса, которым Страбон из Амасии приписывает изгнание треров из Малой Азии, и лидийцев во главе с их царем Алиаттом , [268] который сам был сыном Садиатта, а также внуком Ардиса и правнуком Гигеса, которого Геродот из Галикарнаса и Полиэн из Вифинии утверждают, что он окончательно разгромил киммерийцев, так что они больше не представляли угрозы. [269]
В рассказе Полиэна о поражении киммерийцев он утверждал, что Алиатт использовал «боевых собак», чтобы изгнать их из Малой Азии, причем термин «боевые собаки» является греческой фольклорной интерпретацией молодых скифских воинов, которые, следуя индоевропейскому обряду перехода кориос , ритуально брали на себя роль воинов-волков или собак. [270]
Киммерийцы полностью исчезли из истории после этого окончательного поражения, [250] [20] и вскоре были ассимилированы населением Анатолии. [245] Примерно в это же время последние все еще существовавшие сиро-хеттские и арамейские государства в Анатолии, которые были либо независимыми, либо вассалами Новоассирийской империи, Фригии, Урарту или киммерийцев, также окончательно исчезли, хотя точные обстоятельства их конца все еще очень неопределенны. [224]
Таким образом, скифская власть в Западной Азии достигла своего пика при Мадиесе, при этом западноазиатские территории, управляемые Скифским царством, простирались от реки Галис в Анатолии на западе до Каспийского моря и восточных границ Мидии на востоке, и от Закавказья на севере до северных границ Новоассирийской империи на юге. [271] И после поражения киммерийцев и исчезновения других анатолийских государств именно новая Лидийская империя Алиатта стала доминирующей силой Анатолии. [236]
Археологически движение киммерийцев и скифов в Анатолию соответствует экспансии скифской культуры в этот регион. [83]
В это же время скифы впервые вступили в контакт с греками в Анатолии. [45] [20] [272]
Древние греки впервые совершили экспедиции в Черное море в VIII веке до н. э., и встречи с дружелюбным местным населением быстро стимулировали торговые отношения и развитие более регулярных коммерческих транзитов, что в свою очередь привело к образованию торговых поселений. [273] [274]
После того, как греческие города-государства в Эгейском море начали испытывать социальную напряженность, вызванную ростом их населения и вторжением киммерийцев в Ионию в середине VII в. до н. э., берега Черного моря стали благоприятным местом для создания поселений [275] [125] [276], поскольку его побережья обеспечивали безопасные порты, обороняемые места и изобилие рыбы в морях, эстуариях и реках. [277] Кроме того, местное население в Северном Причерноморье уже производило излишки товаров, таких как зерно, что способствовало мирному формированию отношений с местными народами и раннему развитию торговли с народами лесостепи. [278]
Главным агентом греческой колонизации берегов Черного моря был город Милет из Ионии в Западной Анатолии, который основал около 90 колоний, [279] [280] и другие города Ионии, такие как Самос и Хиос, также были важными участниками этого процесса. [281]
Таким образом, вскоре после этого, около 625 г. до н. э. , скифы в Понтийской степи вступили в контакт с греческими поселенцами [20] из Милета [282] , которые начали основывать свои первые колонии в районах, находящихся под властью скифов на северном побережье Черного моря. [282] [20] Этот процесс колонизации поставил кочевой мир степей скифов в постоянный контакт с городским миром эгейских греков на всю оставшуюся историю. [20]
Первая волна греческой колонизации северного побережья Черного моря состояла из попыток развития торговли с коренным населением, [280] и, следовательно, включала формирование торговых анклавов ( древнегреческий : εμπορια , романизированный : emporia ; латинский : emporia ) [283], которые должны были быть созданы в местах, обеспечивающих безопасный подход и хорошие причалы, а также предоставляющих доступ к крупным рекам степи, через которые можно было достичь внутренних районов лесостепи; [280] эти реки были важны в своей роли маршрутов, по которым различные товары могли быть отправлены на юг в греческие колонии. [284] Коренное население и колонисты считали этот процесс, направленный на установление торговых связей в местах, где уже было мало населения, а не на получение земли, взаимовыгодным, поэтому он был в основном мирным. [277]
Таким образом, самые ранние эмпории северного Причерноморья были построены в Истрии в устье реки Истр, в Тире на мысе, господствующем над устьем реки Тира , [280] и особенно на острове Борисфен , недалеко от совместного устья рек Гипанис и Борисфен, и, следовательно, предоставляя доступ к ним обеим. [285] Эмпорион Борисфена с тех пор процветал в течение оставшейся части VII века до н. э. и в течение всего последующего VI века до н. э. [280]
Эти торговые центры сами по себе были полезны для коммерческих предприятий их метрополий, выступая в качестве рынков, через которые можно было обменивать нефть , вино и промышленные товары с местным населением в обмен на продукты питания и редкое сырье, такое как зерно , рыба , продукты животного происхождения, металлы , лесоматериалы , меха и рабов, привозимых через внутренние торговые сети. [204] [277] [279] Успех этой торговли, в результате, укрепил себя в качестве способа для греческих колоний, а также их родных городов, увеличить свою власть и богатство. [277]
К середине 620-х годов до н. э. Неоассирийская империя начала распадаться после смерти Ашшурбанипала: [286] [20] в дополнение к внутренней нестабильности в самой Ассирии из-за гражданских войн при его преемниках Ашшур-этил-илани ( годы правления 631 – 627 до н. э. ) и Син-шар-ишкуне ( годы правления 627 – 612 до н. э. ), [263] Вавилон также восстал против ассирийцев в 626 году до н. э. под руководством Набопаласара , [287] [194] а ассирийский полководец Син-шуму-лишир также восстал против Син-шар-ишкуна в 626 году до н. э. [287]
К тому времени мидийский царь Киаксар стал могущественным и начал переговоры со скифами. В следующем году, в 625 г. до н. э., он пригласил скифских вождей на пир в свой дворец, где напоил их и убил всех, тем самым свергнув ассиро-скифское иго над мидянами и сделав их одним из первых народов, получивших независимость от Новоассирийской империи. [288]
Убийство скифских правителей Киаксаром положило конец гегемонии Скифского царства в Западной Азии [289] , после чего его деятельность ограничилась восточными приграничными территориями Новоассирийской империи [20] , а импорт западноазиатских товаров на основные территории Скифского царства в Предкавказских степях прекратился. [20]
Мидийцы в это время приобрели знания о новых идеологиях и военных технологиях как от оседлых держав, таких как Новоассирийская империя и Урарту, так и от степных кочевников, таких как киммерийцы и скифы: [225] это было оружие и военная тактика, особенно в стрельбе из лука. [290] [291] ) Благодаря мидийской интеграции этих влияний Киаксар смог объединить скифские и новоассирийские военные практики и создать организованную армию, состоящую из отдельных подразделений копейщиков, лучников и кавалерии, тем самым снова превратив Мидию в доминирующую силу Иранского нагорья, как это сделал ранее Фраорт. [292] [225]
После успешных восстаний Вавилонии под руководством Набопаласара и Мидии под руководством Киаксара различные вассалы Новоассирийской империи в Анатолии и на Иранском нагорье начали отделяться от новоассирийского правления. [225]
С падением могущества их бывших неоассирийских союзников в середине 620-х гг. до н. э. и с тем, что недавно возникшие Нововавилонская и Мидийская империи еще не консолидировались, скифы воспользовались вакуумом власти, чтобы совершить набег в Левант [ 293] в какой-то момент между 626 и 616 гг. до н. э . [294] [295] Неизвестно, нанес ли этот набег ущерб власти Новоассирийской империи в ее западных провинциях, [296] хотя последнее известное присутствие неоассирийцев в Финикии датируется примерно этим временем в форме упоминания губернатора Сумура , Манну-ки-аххе, в списке эпонимов примерно от 619 г. до н. э . [297]
Скифский набег на Левант достигал юга вплоть до Палестины [193] и был предсказан иудейскими пророками Исайей , Иеремией и Софонией , которые предсказывали надвигающуюся «катастрофу с севера», которая, как они верили, приведет к разрушению Иерусалима . [298] Однако скифский набег не затронул Иерусалим или даже Иудейское царство , [299] из-за чего Иеремия потерял расположение иудейского царя Иосии , который вместо этого обратился за советом к пророчице Олдаме , и Иеремия временно прекратил пророчествовать на несколько лет. [300]
Скифский набег достиг границ Саитского египетского царства , [301] где их продвижение было остановлено болотами дельты Нила , [299] после чего фараон Псамметих I встретил их и убедил повернуть назад, поднеся им дары. [302]
Скифы во время отступления разграбили несколько городов в Палестине , [20] включая храм богини Аштарт в Аскалоне . [303] Согласно более поздним греко-римским авторам, эта святыня Аскалона считалась самым древним из всех храмов этой богини, в результате чего виновники этого святотатства и их потомки якобы были прокляты Аштарт «женской болезнью», из-за чего они стали классом прорицателей-трансвеститов, называемых анариями ( буквально « немужественный » на скифском [ 20] ). [304]
Реорганизовав свое царство и увеличив военную мощь, Киаксар напал на Новоассирийскую империю; [305] [306] тем временем Набопаласар сумел взять под контроль всю Вавилонию к 620 г. до н. э., [305] а к 616 г. до н. э. он был достаточно силен в военном отношении, чтобы напасть на основные территории Ассирии; [263] и Набопаласар и Киаксар вскоре объединились друг с другом против Новоассирийской империи . [263]
К 615 году скифское царство действовало как союзник Киаксара в его войне против Новоассирийской империи, возможно, по необходимости, поскольку отказ скифов от своего прежнего союза с ассирийцами, чтобы вместо этого встать на сторону нововавилонян и мидян, стал решающим фактором в ухудшении военного положения Новоассирийской империи. [307] [190] [193] Скифское царство поддержало мидо-вавилонские завоевания Ашшура в 614 году до н. э., Ниневии в 612 году до н. э. и последних остатков новоассирийцев в Харране в 610 году до н. э., что окончательно уничтожило Новоассирийскую империю. [308]
Наличие наконечников стрел в скифском стиле в местах, где, как известно, Нововавилонская империя проводила военные кампании, и которые связаны со слоями разрушений этих кампаний, предполагает, что определенные контингенты, состоящие из скифов или мидян, которые переняли скифские методы стрельбы из лука, могли быть набраны нововавилонской армией во время этой войны. [309] Сами нововавилонские лучники подверглись влиянию скифских методов стрельбы из лука, поскольку скифские луки были мощнее аккадских. [310]
Глиняные фигурки, изображающие скифских всадников, а также ионийский щит и новохеттский боевой топор, похожие на те, что были найдены в скифских останках в Понтийской степи, позволяют предположить, что как контингенты, так и настоящие скифские наемники также участвовали в окончательной победе нововавилонян над египтянами при Кархемише . [309] [73]
Скифские или скифского типа контингенты также участвовали в нововавилонских кампаниях в Южном Леванте, в том числе в вавилонской аннексии Иудейского царства в 586 г. до н. э. [309]
В греческих поселениях на побережье Черного моря скифская аристократия в основном покупала предметы роскоши, которые они хвастались при жизни и в своих гробницах как маркеры статуса: вино и различные греческие сосуды, используемые для его смешивания и питья, импортировались в больших количествах и даже использовались в качестве погребального инвентаря , в то время как ремесленники в греческих колониях изготавливали изделия из золота или электрума для скифских покровителей. [311]
После того, как активность скифов в Западной Азии пошла на спад в 620-х годах до н. э., а связи между скифами и греческими колониями начали развиваться одновременно, скифы начали покупать греческую керамику, импортируемую с островов Эгейского моря, [312] и новый процветающий источник торговли для скифского царства был создан на северном берегу Черного моря. [67] Так закончился импорт на основные территории скифского царства в Предкавказской степи западноазиатских товаров, которые были заменены товарами, купленными в греческих колониях или заказанными у греческих мастеров скифскими покровителями в течение 625–600 гг . до н . э. , [313] [20] таким образом, греческое влияние на скифов заменило западноазиатское с начала VI в. до н. э. [156]
Поэтому отношения между Скифским царством и греческими колониями Северного Причерноморья изначально оставались в основном мирными, благодаря чему греческие города не имели оборонительных стен. [20]
Около 590-х годов до н. э . восходящая Мидийская империя Киаксара присоединила Урарту, [314] [315] после того, как уже присоединила Маннай в 616 году до н. э. [292] Этот рост могущества Мидии заставил скифское царство покинуть Западную Азию и отступить на север в Предкавказскую степь, [316] после чего скифская деятельность в Западной Азии, [161] [41] [20] а также связи между западноазиатами и скифами в течение 7-го века до н. э., [317] и западноазиатское влияние на скифов, все это закончилось около 610-600 гг. до н. э . [ 318]
Тем не менее, даже после отступления скифов из Западной Азии, сложные отношения продолжали существовать между Мидийским и Скифским царствами, расположенными соответственно к югу и северу от Кавказских гор, причем скифы продолжали быть вовлеченными в качестве партнеров и врагов Мидийского царства в Кавказском регионе. [319]
Некоторые отколовшиеся скифские группы тем не менее остались в Восточном Закавказье, особенно в районе, соответствующем современному Азербайджану, и не отступили на север. [85] Поэтому область, где они жили, называлась мидийцами Сакашаяной ( букв. « земля, населенная саками (то есть скифами) » ; это название позже было записано Птолемеем как Сакасене ( Σακασηνη ) , а ее жители назывались скифеной ( Σκυθηνοι ) Ксенофонтом, сакесинами ( Σακεσιναι ) Аррианом и сакассанами Титом Ливием. [39]
Эти скифы служили в армии Киаксара, [240] где они участвовали в мидийском завоевании Урарту, [224] и именно одно из таких скифских подразделений было ответственно за захват и разрушение крепостей Аргиштихинили и Тейшебаини в северном Урарту. [320] Мидийское царство также могло использовать скифов в качестве охотников, чтобы обеспечивать двор дичью. [230]
В конце концов между Киаксаром и некоторыми из этих скифов, служивших ему, вспыхнули военные действия, вероятно, в результате того, что Мидийское царство положило конец автономии этих скифов и полностью присоединило их к себе. [321] Более поздние греко-римские источники утверждали, что эти скифы покинули Мидийское царство и бежали в Лидийскую империю, положив начало конфликту между Лидией и Мидией: [230] в первые два десятилетия VI века до н. э. мидийская экспансия на запад с Иранского нагорья и лидийская экспансия на восток из Анатолии столкнулись, что привело к войне, которая длилась с 590 года и закончилась только из-за солнечного затмения в 585 году до н. э., после чего между Лидией и Мидией был заключен мир, и в Западной Азии был установлен новый политический порядок. [322] [323]
Эти скифы, оставшиеся в Западной Азии, к середине VI в. до н. э. полностью ассимилировались в мидийском обществе и государстве, так что они больше не составляли независимую группу и не имели собственной отдельной идентичности. [324] [325]
После изгнания из Западной Азии большинство скифов вернулось в части Предкавказской степи [326], соответствующие современному Ставрополю и долине реки Кубань [105] [327], прежде чем двинуться в Понтийскую степь, [328] которая только тогда начала массово и в больших масштабах заселяться скифами, [101] в результате чего Понтийская степь стала центром скифской власти. [50] Среди скифов, которые все еще оставались в Предкавказье, влияние коренного населения этого региона стало более заметным в этот период. [329]
Это движение скифов в Причерноморскую степь было обусловлено двумя основными факторами: [67]
Таким образом, поселение скифов в Понтийской степи поставило их в чрезвычайно выгодное положение: [101]
Таким образом, эта ситуация позволяла Скифскому царству быть посредником в процветающей торговле, которую греческие колонии на юге вели с оседлыми народами лесостепи на севере, [20] [101] и которая осуществлялась через крупные реки Скифской степи, текущие на юг в Черное море и образующие основные пути доступа к этим северным рынкам. [20] Таким образом, отношения между Скифским царством и греческими торговцами были взаимовыгодными и влияли как на кочевых скифов, так и на население лесостепи, причем скифская аристократия получала значительную прибыль от этой торговли. [330] [331]
Таким образом, Понтийская степь была особенно привлекательной территорией для скифов, не только потому, что это была идеальная местность для их образа жизни воинов-скотоводов, но и потому, что она позволяла им получать зерно для дополнения своего рациона от смешанного земледельческого населения лесостепи к северу от них, а также экзотические предметы роскоши для их аристократии, которые они использовали в качестве маркеров статуса из греческих колоний на берегу Черного моря. [97]
Свидетельством этого движения скифов из Предкавказья в Понтийскую степь, а также углубления их связей с греческими колониями является то, что предкавказские шлемы перестали использоваться скифами в VI в. до н. э. и были заменены греческими, особенно аттического типа , [116] в то время как женское захоронение 2-го Келермесского кургана содержало ионическое греческое серебряное позолоченное зеркало, изготовленное в VII-VI вв. до н. э. [332]
В пределах Понтийской степи пришедшие иранские скифы поселились в восточных степных регионах на западных и восточных берегах рек Гипанис и Борисфен и непосредственно к северу от Меотийского моря на восток до реки Танаис, в то время как в западных частях Скифского царства жили несколько фракийских [333] и протославянских [334] оседлых племен: [335] прибывшие скифские завоеватели утвердились в качестве правящей элиты, известной как царские скифы, [40] над местным населением и ассимилировали его в единую племенную идентичность, позволяя им продолжать свой различный образ жизни и экономическую организацию. [336]
Таким образом, во многих частях северного Причерноморья, находившихся под их властью, скифы утвердились в качестве правящего класса над уже существующим оседлым фракийским населением в западных регионах: [333] некоторые из скифских племен смешались с уже существующим оседлым фракийским населением, образовав новые племена, такие как кочевые скифы и алазоны, состоящие из фракийского населения с иранским правящим классом. [337] Способность царских скифов доминировать над этим оседлым населением сама по себе была получена из их кочевых военных методов, которые они впервые развили в Предкавказье. [54] Поэтому многие из этнически нескифских популяций Понтийской степи стали обозначаться термином « скифы » в значительной степени потому, что они жили под господством собственно скифов, [25] [43] в честь которых Понтийская степь также стала называться Скифией . [338]
В течение этой ранней фазы Понтийского скифского царства царские скифы поселились в регионе непосредственно к западу от реки Танаис , [339] поскольку их влияние на западную часть степи, расположенную к западу от Борисфена, было незначительным, и они в значительной степени довольствовались данью, которую они взимали с оседлого земледельческого населения этого региона. [340]
В Херсонесе Таврическом , где жили тавры , царские скифы покорили представителей этого населения, проживавших в предгорьях и степях, таким образом, получив контроль над туманами полуострова и образовав смешанное скифо-таврское население. Из-за этого смешения со скифами, памятники таврской культуры Кизил-Коба в предгорных степях отличались от тех, что находились в Таврических горах , которые оставались независимыми от скифов. [341] В течение VI века до н. э. скифы были немногочисленны в Херсонесе Таврическом, и, поскольку они вели кочевой образ жизни, их население на полуострове увеличивалось только во время сезонных миграций. [342]
С VII по V вв. до н. э. Скифское царство представляло собой догосударственное племенное классовое общество, состоящее из племен, возглавляемых их собственными правителями, причем царь был главным племенным вождем доминирующего племени пришедших иранских скифов, известных как царские скифы, а все остальные племена в Скифском царстве подчинялись царским скифам, царю и воинской аристократии которых они должны были предоставлять слуг. [343]
Металлургические мастерские, изготавливавшие оружие и конскую сбрую скифов в раннескифский период, располагались в лесостепи, [344] а центр промышленности в то время находился в районе тясминского комплекса скифской культуры, что соответствовало стране аротеров, где иранская скифская элита правила оседлым фракийским населением. [345]
В ранний период существования Северного Понтийского царства, в VI-V вв. до н. э., скифская королевская семья хоронила своих умерших в двух основных регионах: [105] [20] [346]
Лишь очень небольшое число, около 20, скифских гробниц VI-V вв. до н. э. находились в Понтийской степи: [347] [105] [93] эти образцы захоронений следовали обычаю, согласно которому скифские цари хоронили своих умерших на окраинах своей территории [20], чтобы обозначить границы своего царства. [348]
Миграция скифов на запад сопровождалась внедрением в северный Причерноморье предметов, происходящих из сибирской карасукской культуры , таких как характерные мечи и кинжалы, и которые были характерны для ранней скифской археологической культуры, состоящей из литых бронзовых котлов , кинжалов, мечей и конской сбруи, [349] [154] которые сами по себе находились под влиянием китайского искусства, например, «крестообразные трубки», используемые для крепления перекрещивающихся ремней, были типами, которые изначально были созданы мастерами Шан . [350]
Именно в это время [350] скифы принесли с собой знания по обработке железа , приобретенные ими в Западной Азии, и ввели их в Понтийскую степь, народы которой до этого времени все еще были обществами бронзового века. [210] Некоторые западноазиатские кузнецы могли также сопровождать скифов во время их отступления на север и стать наемными работниками скифских царей, после чего практика обработки железа вскоре распространилась на соседние народы. [210]
Утверждение скифов в Понтийской степи, а следовательно, и подчинение ими коренного населения этого региона, были особенно облегчены железным оружием и военным опытом, полученным ими в Западной Азии. [212] В этот период скифы привезли в Понтийскую степь использование чешуйчатых доспехов, которые царская скифская аристократия сама заимствовала у народов Западной Азии. [116] [211]
В ходе экспансии скифов в Европу часть скифского племени синдов покинула регион Меотийского моря и в течение VII-VI вв. до н. э. мигрировала на запад в восточную часть Паннонской степи, где поселилась рядом с сигиннами. [161]
Большинство синдов вместо этого остались в Предкавказье, где они поселились на полуострове , который стал известен как Синдский Херсонес ( древнегреческий : Σινδικη Χερσονησος , романизированный : Sindikē Khersonēsos ) в честь них [161] и где они образовали правящий класс над местными меотийцами, которые сами были коренным кавказским происхождением. [351] [313]
Наличие скифских аристократических захоронений в лесостепи свидетельствует о том, что скифское царство в VI веке до н. э. все еще продолжало политику установления своей власти над коренным населением лесостепи, о чем также свидетельствует тот факт, что это последнее население все еще строило укрепленные поселения, чтобы защитить себя от нападений скифов. [153]
Скифы смогли расширить свою гегемонию на часть лесостепи, расположенной к востоку от реки Борисфен, в течение конца VII и начала VI вв. до н. э., вскоре после окончания их деятельности в Западной Азии, но в это время они только начинали проникать в части лесостепи к западу от Борисфена. [100]
После того, как царские скифы переместились из Предкавказья в Понтийскую степь в конце VII в. до н. э. и подчинили себе восточную лесостепь, они тесно сотрудничали с правящей элитой племен лесостепи. В VI в. до н. э. эта зависимость оседлого населения лесостепи состояла в дани, в обмен на которую скифы избегали военных набегов на них и позволяли местным правителям сохранять свою политическую организацию и руководить производством сельскохозяйственной продукции, которая передавалась в качестве дани скифам. [352]
После того, как центр скифской власти сместился в Понтийскую степь, примерно с 600 г. до н. э. скифы часто совершали набеги на соседние регионы, причем Центральная и Юго-Восточная Европа были частой целью их нападений. [93] [50] [77] Нападения скифов были направлены не только на Трансильванию , Подолию и Паннонскую степь , [93] [97] [153] но также могли быть направлены на южную Германию , где они напали на лужицкую культуру и вызвали ее разрушение, и оттуда вплоть до Галлии , [354] и, возможно, даже на Пиренейский полуостров : [161] эти скифские вторжения были не так уж и далеки от вторжений гуннов и аваров в период переселения народов, а также монголов в средневековую эпоху, и были зафиксированы в этрусских бронзовых фигурках, изображающих конных скифских лучников. [355]
Несколько поселений лужицкой культуры были разрушены скифскими атаками в этот период, [93] и скифские наконечники стрел были найдены в нескольких местах, расположенных на территории современной Польши и Словакии , таких как Виташково , Вицина , Стшегом , Поляновице и Смоленице-Мольпир . Скифы также атаковали, разграбили и уничтожили многие из богатых и важных поселений железного века [356], расположенных к северу и югу от Моравских ворот и принадлежащих к восточной группе культуры Гальштат , включая Смоленице-Мольпир, где стрелы скифского типа были найдены в точках доступа к этому укрепленному городищу у ворот и юго-западной стороны акрополя [357]
Из-за этих скифских вторжений, новые ранние предметы скифского типа, происходящие из степей, состоящие из оружия и конского снаряжения скифского типа, а также останки, связанные с ранними скифами, начали появляться с этого времени в Центральной Европе, особенно в Бессарабии , Трансильвании, на Фракийской и Паннонской равнинах и на территории современной Словакии. [358] Торговля и миграция некоторых отколовшихся скифских групп в Паннонский бассейн также способствовали появлению там этих предметов скифского типа. [77]
Некоторые группы населения лужицкой культуры, а также восточные группы гальштатской культуры, могли также подвергнуться влиянию скифов и, следовательно, заимствовать у них типы оружия и конской сбруи: [359] взаимодействие со скифами привело к принятию скифского типа «звериного стиля» искусства и конной стрельбы из лука населением этих регионов в последующий период. [360] [356] Также в это время скифы привезли типы металлоконструкций, которые следовали китайским образцам Шан , в Западную Евразию, где они были приняты гальштатской культурой . [350] В это время скифские художественные влияния также были поглощены кельтским искусством. [355]
Торговля между Понтийским скифским царством и кочевниками Паннонского бассейна, а также миграция отколовшихся скифских групп туда способствовали трансформации культуры этих народов в более скифскую форму. Среди популяций, подвергшихся влиянию, были агафирсы Трансильвании и сигинны севера и северо-запада Паннонского бассейна: [361] после того, как сигинны поселились в Паннонской степи в VIII веке до н. э., их изначально черногоровско-новочеркасская культура превратилась в группу Мезёчат, которая сама превратилась в культуру Векерзуг после того, как попала под скифское влияние. [60]
Создание Понтийского скифского царства послужило катализатором для развития обширных торговых связей, и только после того, как основная часть скифов переселилась в Понтийскую степь, в этом регионе были основаны более постоянные греческие колонии: [212] вторая волна греческой колонизации северного побережья Черного моря, которая началась вскоре после 600 г. до н. э. , включала формирование поселений, владеющих сельскохозяйственными землями ( древнегреческий : χωραι , романизированный : khōrai ) для переселенцев из Милета , Коринфа , Фокеи и Мегары [277], стремящихся обосноваться для ведения сельского хозяйства ( древнегреческий : αποικια , романизированный : apoikiai ) в этих регионах, где земля была плодородной, а море — обильным. [283]
Отношения между Скифским царством и греческими колониями Северного Причерноморья изначально были в основном мирными, благодаря чему греческие города не имели оборонительных стен и были окружены неукрепленными сельскими хораями , в которых производилось зерно, потреблявшееся в городах или экспортируемое. [20] Процветание этих новых греческих городов больше зависело от сельскохозяйственного производства их хораев , чем от транзитной торговли через них, поскольку они в основном располагались на побережьях Херсонеса Таврического. [280]
Однако районами, наиболее благоприятствовавшими этой волне колонизации, были Херсонес Трахейский и Синдский , которые не только контролировали проход через Боспор Киммерийский, соединяющий Черное море с Меотийским морем, и, следовательно, также обеспечивали доступ к рекам, впадающим в него, [283] [280] , но также из-за большого количества рыбы, процветающей в богатых питательными веществами водах Меотийского моря. [280] Таким образом, Боспор Киммерийский был настолько особенно привлекателен для греческих поселенцев [280] , что около девяти новых колоний были основаны как на Херсонесе Трахейском, так и на Херсонесе Синдском в течение примерно 580 - ок. 560 г. до н. э. , включая Кремной на Меотийском море около устья реки Танаис, а затем Пантикапей , [283] а затем и другие места, [20] так что вскоре вокруг Киммерийского Боспора было расположено около дюжины греческих колоний. [280] Все эти колонии на Киммерийском Боспоре были портовыми городами, а поселение Пантикапей, которое непосредственно выходило на пролив, было самым важным из них. [283] [280]
Среди этих греческих колоний наиболее выдающимися были Ольвия Понтийская, которая обслуживала потребности скифской аристократии долины реки Борисфен, и Пантикапей, который снабжал скифскую аристократию в Таврическом и Синдском Херсонесе. [153]
Ольвия Понтийская была одним из важнейших городов, основанных во время этой второй волны колонизации, и располагалась на материке рядом с эмпорионом Борисфена. [331] [20] [283] Сам эмпорион вскоре был перенесен в Ольвию из-за низкого качества портовых сооружений острова Борисфен, [284] что привело к тому, что Ольвия вскоре затмила колонию Борисфен [280] и вместо этого сама стала важным культурным и торговым центром. [362]
В Понтийской степи греческие колонисты также нашли привлекательные возможности для торговли со скифами [283], продавая им вино, оливковое масло , текстиль , металлические сосуды, высококачественную керамику и предметы роскоши в обмен на меха, сырье , рыбу, продукты животного происхождения, рабов и зерно: [363] Понтийская Ольвия в особенности поставляла скифам предметы роскоши, такие как личные украшения, золотые и серебряные вазы, глиптику, вино и масло, а также оборонительное и наступательное оружие, производимое в мастерских, расположенных в самой Ольвии, или импортируемое из материковой Греции. [312] Главным торговым партнером Ольвии в Греции в этот период был город-государство Афины ; [330] В VI веке до н. э. Ольвия также импортировала большое количество расписной посуды из Родоса , Самоса , Коринфа и Ионии, а также вино в амфорах из Хиоса и Фасоса и бронзовые предметы, такие как инструменты и зеркала, которые продавались скифам, [330] которые в основном покупали коринфскую и афинскую керамику. [312]
Важный золотой торговый путь также соединял понтийскую Ольвию с внутренними районами, проходя на север в территорию племени аротеров, а оттуда ведя во внутреннюю Азию: [364] греческие города смогли быстро расти и процветать, потому что они смогли развить обширные торговые отношения с отдаленными регионами благодаря правлению скифского царства над Понтийской степью и установлению его царями Pax Scythica , который гарантировал, что торговцы будут в безопасности от грабителей. Этот процветающий торговый путь, в свою очередь, был важным источником прибыли для скифской королевской власти и аристократии, благодаря чему они получили значительное богатство. [365] Таким образом, отношения между скифским царством и греческими торговцами были взаимовыгодными и влияли как на кочевых скифов, так и на население лесостепи, причем скифская аристократия получала значительную прибыль от этой торговли. [330] [331]
В это время Ольвия особенно поддерживала дружеские отношения с окружающим населением, [362] особенно с аротэрами, с которыми она имела тесные связи. [366]
Другим фактором, который заставлял греческих колонистов поддерживать дружественные торговые, экономические и политические отношения со скифами, был страх перед возможными скифскими нападениями, в случае которых греческие укрепления не смогли бы противостоять атакам сильной и многочисленной скифской армии. Поэтому греки Понтийского побережья посылали богатые дары скифским царям и мелким вельможам в качестве дани в обмен на их нейтралитет или даже поддержку. Скифская аристократия отвечала на дружественное отношение греческих городов принятием такой же дружественной политики по отношению к греческим городам. [367]
Контакты между скифами и греками привели к формированию смешанной греко-скифской культуры, например, среди «эллинизированного скифского» племени каллипидов, истрийцев, гелонов к северу от Скифии и эллинизированного населения в Крыму и вокруг него. [368]
Тем временем в Западной Азии Мидийская, Лидийская и Нововавилонская империи, с которыми скифы взаимодействовали во время своего пребывания к югу от Кавказских гор, были заменены в период с 550 по 539 гг. до н. э. империей Ахеменидов , основанной Киром II , царем персов , которые были западноазиатским иранским народом, отдаленно связанным со скифами. [265] [369]
Общество империи Ахеменидов при Кире II и его ранних преемниках в это время все еще сохраняло многие аспекты более ранней общей иранской культуры, которую они разделяли со скифами. [69]
Образование Персидской империи Ахеменидов стало дополнительным давлением с юга, которое заставило скифов остаться к северу от Кавказа и Черного моря. Однако, как и в VIII-VII веках до н. э., влияние Западной Азии, находящейся под властью Ахеменидов, распространилось на север через Кавказские горы и повлияло на культуру скифов. [67]
Около 547 г. до н. э . Кир II завоевал Лидийскую империю и подчинил Анатолию своей недавно основанной Персидской империи Ахеменидов, [370] что вызвало большой поток греческих беженцев, спасавшихся от персидского завоевания, многие из которых бежали на северное побережье Черного моря, тем самым положив начало третьей волне греческой колонизации этого региона, которая продолжалась примерно с 560 г. до н. э . по 530 г. до н . э . [371]
Хотя греческие города Эгейского моря все еще основывали новые колонии по всему побережью Черного моря, некоторые из уже существующих колоний также начинали основывать свои собственные колонии, что привело к росту греческого населения-мигрантов во всех этих поселениях. Эта третья волна колонизации была сложной, о чем свидетельствует то, как поселение Херсонес в Херсонесе Таврическом было основано в конце VI века до н. э., но позже было повторно заселено колонистами из Понтийской Гераклеи в V веке до н. э. [372]
Значение греческих колоний на северном побережье Черного моря резко возросло после завоевания Египта персидской империей Ахеменидов в 525 г. до н. э. Камбизом II , сыном Кира II, что лишило государства Греции египетского зерна, от которого они зависели. [280]
Эти поставки зерна были настолько важны для городов-государств Греции, особенно для тогдашней доминирующей греческой державы Афин , что этот последний город начал искать новые места для производства зерна на северном берегу Черного моря. Поэтому Афины основали очень хорошо защищенные новые колонии на северном побережье Черного моря рядом с уже существующими поселениями, включая Нимфей около Пантикапея, Афинайон около Феодосии и Стратоклею около Фанагории, которые служили местами, где производилось зерно очень хорошего качества для экспорта в Афины, чтобы кормить своих граждан. [373]
Различные греческие города-государства Эгейского моря в этот период также импортировали рыбу, меха и рабов из Скифии [374] , а в середине VI в. до н. э. греки начали использовать скифских наемников в виде отрядов конных лучников для поддержки своих собственных армий гоплитов [375] .
Отношения между греками и скифами оставались в основном мирными в конце VI в. до н. э. [20] , хотя единственная греческая колония в районе нижнего течения реки Танаис, Кремной, была разрушена скифами между 550 и 525 гг. до н. э. , а Пантикапей, возможно, был разрушен скифами около 550 г. до н. э . [ 20]
К востоку от Скифского царства, за Танаисом, жили савроматы , иранское племя, тесно связанное со скифами, и организованное в единую племенную конфедерацию. Это савроматское царство поддерживало хорошие отношения со Скифским царством на протяжении всего своего существования, с VI по IV вв. до н. э., благодаря чему существовал торговый путь, начинавшийся в Скифии и тянувшийся на восток через территорию савроматов, [376] причем скифское искусство в районе среднего течения реки Танаис демонстрировало влияние савроматской культуры и, в меньшей степени, ананьинской культуры . [115]
Однако в период с 550 по 500 г. до н. э . различные савроматские общины, проживавшие в регионе, простирающемся от Уральских гор до Каспийской степи, подверглись давлению со стороны массагетов Средней Азии [84] в результате походов Кира II против этого последнего народа. [363] В результате этого давления савроматы с территории Араксской степи на востоке в течение VI в. до н. э. отобрали у Скифского царства контроль над Предкавказьем, начав с территории к востоку от реки Лаба , а затем и над всей долиной Кубани. [313] [377] [20]
К концу VI в. до н. э. скифы уступили свои территории в Кубанской степи савроматам, и скифские земляные укрепления в этом регионе были заброшены, [378] за исключением тех, что находились в самой западной части, включая Синдский Херсонес, где скифское племя синдов образовало правящий класс над коренными меотами независимо от основной массы скифов в Понтийской степи, [351] [313] из-за чего эта страна была названа Синдикой. К V в. до н. э. скифы полностью отступили из Предкавказья, [355] и Синдика была единственной частью этого региона, где все еще сохранилась скифская культура. [313]
Этот процесс привел к тому, что волна савроматских кочевников пересекла реку Танаис, иммигрировала в Скифию, поселилась рядом с царскими скифами в районе Меотийского моря на правом берегу Танаиса до Борисфена [339] [376] и вступила в браки с местными кочевыми жителями Понтийской степи. [379] Прибытие этой волны савроматской иммиграции разрушило несколько поселений в речных долинах Борисфена и других рек Скифии [313] [380] и, возможно, вызвало замену старой скифской правящей династии Спаргапифа новой, основанной Ариапифом [381] .
В Скифию савроматские иммигранты в конце VI века до н. э. привезли новый погребальный обряд, в котором умерших хоронили в «катакомбах», сделанных из одной или нескольких погребальных камер, ответвляющихся от вертикального входного колодца. Эти «катакомбные» захоронения стали более широко использоваться для аристократических захоронений в V и IV веках до н. э. [382] Скифское искусство вскоре после этого времени также отражало влияние центральноазиатской и сибирской традиции. [115]
Эта савроматская иммиграция также привнесла новые социальные нормы в Скифию, благодаря которым женщинам теперь разрешалось становиться воинами. [383] Таким образом, могилы скифских женщин этого периода и более позднего периода содержали захоронения вооруженных женщин, в основном принадлежавших простым кочевникам и реже более богатым кочевникам, причем 37% захоронений скифских женщин содержали могилы вооруженных женщин. [384] Погребальный инвентарь этих могил отражал влияния с востока, такие как бронзовые кинжалы, характерные для тагарской культуры , а также человеческие особи с восточноазиатскими чертами, [351] и одна умершая женщина была похоронена в могиле, местоположение которой соответствует современной Новосилке близ Липовца вместе со среднеазиатским верблюдом . [351] [385]
Знаменитый скифский мудрец Анахарсис происходил из скифской царской династии в VI веке до н. э., будучи братом правившего тогда царя Савайоса, а Анахарсис и Савайос были сыновьями предыдущего скифского царя Гнуроса. [20] [386]
Где-то в конце VI века до н. э. Анахарсис покинул Скифию, чтобы отправиться в Грецию, где он стал настолько уважаемым как искусный философ, что ему было предоставлено афинское гражданство. [387] [388] По словам Геродота Галикарнасского, Анахарсис был застрелен стрелой своим братом, царем Савайосом, в наказание за то, что совершил жертвоприношение Матери Богов в лесистой стране Гилея, где находился алтарь этой богини. [389] [390] [20] [388]
Хотя многое относительно историчности Анахарсиса неясно, позднее он стал популярен в древнегреческой литературе, где представал как своего рода «человек природы» и «благородный дикарь», воплощающий «варварскую мудрость», после чего он стал особенно любимой фигурой киников . [ 20] [388]
В это время скифами правила тройная монархия, причем имена царей Скопасиса , Таксакиса и сына Савайоса Идантирса были зафиксированы в конце VI века до н. э. [391] [20]
В конце VI века до н. э. персидская империя Ахеменидов начала расширяться в Европу, начав с персидской аннексии всей Фракии [33] , после чего царь царей Ахеменидов Дарий I в 513 году до н. э. [393] пересёк реку Истр и напал на скифское царство с армией численностью от 700 000 до 800 000 солдат [394] , возможно, с целью его аннексии. [33]
В ответ скифский царь Идантирс созвал царей народов, окружавших его царство, на совет, чтобы решить, как бороться с персидским вторжением. [395] Будины , гелоны и савроматы присоединились к возглавляемому скифами альянсу в сопротивлении персидскому вторжению, [ 396] а Идантирс возглавил объединенные силы скифов и их союзных соседей в сопротивлении персидскому вторжению. [20] Тем временем агафирсы, андрофаги , меланхлены , невры и тавры отказались поддержать скифов. [397] [398]
According to Herodotus of Halicarnassus, the Scythian-led alliance's strategy was to adopt the tactic of retreating before the Persian army and staying one day's march ahead of them instead of directly fighting them, while also employing scorched earth tactics so as to goad the Persian army deeper into the deserted parts of Scythian territory. The Persian army eventually crossed the Tanais river and built fortifications there,[105] but the Scythians continued their tactics until the Persian army was no longer at a safe distance from the Istros, allowing the Scythians to launch guerrilla attacks on it.[399][363][400]
The results of this campaign are unclear, with Darius I himself claiming that he had conquered the Sakā tayaiy paradraya (lit. 'the Saka who dwell beyond the (Black) Sea'[33]), that is the Pontic Scythians,[20] while the ancient Greek literary tradition, following the account of Herodotus of Halicarnassus, claimed that the Persian campaign had been defeated by the Scythians, due to which the Greeks started perceiving the Scythians as being invincible thanks to their nomadic lifestyle:[105][399][20] Herodotus's narrative is itself considered dubious by modern historians,[105] and his account of the failure of Darius appears to have been extremely exaggerated.[401] Some form of Achaemenid authority might have been established in Pontic Scythia as a result of this campaign without it having been annexed.[402]
According to Herodotus, soon after the Persian invasion, the Scythians sent a diplomatic mission to Sparta in Greece with the goal of establishing a military alliance against Darius I. Herodotus claims that, as a result of this embassy, the Scythians started drinking undiluted wine, which they called the "Scythian fashion" of drinking wine.[387] The planned attack against the Achaemenid Empire however never happened.[389]
The retreat of the Scythians from Ciscaucasia[313] and the arrival of the Sauromatian incomers into the Pontic Steppe in the late 6th century BC caused significant cultural changes in Scythia, giving rise to the Middle or Classical Scythian period,[403] which itself was a hybrid culture originating from a combination of a continuation of the material culture reflected in the Ciscaucasian Scythian burials with Sauromatian elements.[355]
Among the changes in Scythia in this period was a significant increase in the number of monumental burials: it was from the Middle Scythian period that the largest number of Scythian burials in the Pontic Steppe were made, with the Scythian upper classes starting to bury their dead within the Pontic Steppe itself largely in the region of the rapids of the Borysthenēs river (possibly the country of Gerrhos mentioned by Herodotus), although some aristocratic burials were also located in the forest steppes.[404] These burials, which included horse sacrifices, were continuations of the Ciscaucasian burial traditions.[405][406] Scythian burials from this period include:[407]
As a result of the arrival of the Sauromatian incomers, and due to the need to resist Persian encroachment, the Scythian kingdom underwent political consolidation in the early 5th century BC,[408] during which it underwent the most significant of its economic, political, social, and cultural development by completing its evolution from a tribal confederation into an early state polity[409][410] capable of dealing with the polities threatening or trading with it in an effective way;[411] during this period, the Scythian kings increased their power and wealth by concentrating economic power under their authority.[412]
It was also during this period that the control of the Scythians over the western part of their kingdom became heavier and more coercive with respect to the sedentary agricultural peoples living to the west of the Borysthenēs.[340]
A consequence of this consolidation of the Scythian kingdom was an increase in its expansionism and militarism.[20]
In the west, nearby Thrace became a target of Scythian expansion following the complete Achaemenid retreat from Europe,[389][20] with the Scythians coming into conflict with the various Thracian peoples during the 5th century BC,[389] and gaining free access of the Wallachian and Moldavian Steppes[413] while also establishing a presence to the south of the Istros river, around Kallatis and Dionysopolis.[414]
In 496 BC, the Scythians launched a raid until as far south as the Thracian Chersonese on the Hellespont.[415]
The Scythians' inroads in Thrace were however soon stopped by the emergence of the Odrysian kingdom in this region, following which the Scythian and Odrysian kingdoms mutually established the Istros as their common border after concluding friendly and mutually advantageous relations with each other some time around c. 480 BC:[414][416] from then on, the contacts between the Scythians and Thracians deepened, with each borrowing from the other's art and lifestyle; marriage between the Scythian and Odrysian aristocracies were also concluded,[414] including between their respective royal dynasties, with the Scythian king Ariapeithes marrying a daughter of the Odrysian kingdom's founding king Tērēs I[389][20] some time between c. 480 and c. 460 BC.[416]
At some point between c. 475 and c. 460 BC,[416] Ariapeithes was killed by the Agathyrsian king Spargapeithes,[417] after which he was succeeded as king by his son Scyles,[381] whose mother was a Greek woman[418] from Histria.[419]
To the southeast, the Scythians came into conflict with their splinter tribe of the Sindi, with whom they fought by crossing the frozen Cimmerian Bosporus during the winter.[389]
A second direction where the Scythian kingdom expanded was in the north and north-west: the Scythian kingdom had continued its attempts to impose its rule on the forest steppe peoples throughout the 7th and 6th centuries BC, and by the 5th century BC, it was finally able to complete the process of subjugating the groups of these populations living to the west of the Borysthenēs after destroying their fortified settlements.[420] which were subsequently abandoned.[153]
With the completion of the subjugation of the forest steppe by the Scythians, the various ethnic groups inhabiting this region interacted to the point that their cultures fused with that of the Scythians, leading to the originally Scythian-type burials in kurgans which had originated in Ciscaucasia becoming widespread among the forest steppe populations.[421]
During the 5th century BC, Scythian rule over the forest steppe people became increadingly dominating and coercive, leading to a decline of their sedentary agrarian lifestyle, especially in the region of the right bank of the Borysthenēs, where their settlements disintegrated and became fewer in number.[422] This in turn resulted in a reduction in the importation of Greek goods by the peoples of the forest steppe in the 5th century BC.[423]
The presence of Scythian kurgans from the site corresponding to modern Boryspil attests that the Scythians also appear to have captured territories from the tribes of the forest steppe at this time.[424]
The peaceful relations which had until then prevailed between the Scythian kingdom and the Greek colonies of the northern Pontic region came to an end during the period of expansionism in the early 5th century BC, when the Scythian kings for the first time started trying to impose their rule over the Greek colonies.[20] In response to hostility from the Scythian kingdom, the Greek cities erected defensive installations while their khōrai were destroyed or abandoned, meaning that they lost their agricultural production base, while burials of men killed by Scythian arrows started appearing in their nekropoleis.[425]
At the same time, because the Scythian kingdom still needed to trade with the Greeks in the lower Tanais region, in the early 5th century BC it replaced the formerly destroyed Greek colony of Krēmnoi with a Scythian settlement for this purpose, located at the site corresponding to present-day Yelizavetovskaya[20] in the delta of the Tanais river.[426] The population of this 40 hectare settlement was composed mostly of Scythians and a minority community of Greek merchants, with a smaller fortified section of this city being the residence of the local Scythian aristocrats, thus putting trade in this region directly under the control of the Scythian kingdom.[20][426]
The hold of the Scythian kingdom on the western part of the northern Pontic region became firmer under the reign of the king Scyles,[414] who was successfully able to impose Scythian rule on the Greek colonies in the northwestern Pontic coastal region and western Crimea, such as Nikōnion, Tyras, Pontic Olbia, and Kerkinitis, so that Scyles was minting coins at Nikōnion while Kerkinitis was paying tribute to the Scythian kingdom.[414][20]
There was consequently a considerable migration of Scythians into Pontic Olbia at this time,[427][414] and Scyles himself possessed a residence in Olbia which he would visit every year.[20] The Greek colonies of the Black Sea coast thus continued adhering to their Hellenic culture while their population was very mixed, with Scythians being active at all levels of these cities, which even attracted Scythian aristocrats.[418] During this period Greek influences also became more significant among the Scythians, especially among the aristocracy, while the inhabitants of the cities of the north shore of the Black Sea themselves borrowed the use of Scythian bows and akīnakēs swords.[156]
The control of Scyles over the city of Nikōnion corresponded to the period when it was a member of the Delian League, thus putting it under the simultaneous hegemony of both the Scythian kingdom and the Greek city of Athens. This, as well as the contacts established by Athens in the Tauric Chersonese during this period, allowed the Scythian kingdom to engage in indirect relations with Athens when it was at the height of its power.[414] In consequence, a community of Scythians also lived in Athens at this time and was active at all levels of society, as attested by the presence of graves of deceased Scythians in the cemetery of the Kerameikos, where a Scythian retainer had also been buried in the grave precinct of his master.[388]
In the region of the Cimmerian Bosporus, while the Scythian kingdom was initially able to capture Nymphaion, it was however less successful at conquering the other Greek colonies there, where around 30 cities, including Myrmēkion, Tyritakē, and Porthmeus, banded together into an alliance under the leadership of Pantikapaion, built or strengthened their city walls, and successfully defended their independence. After this, they united into the Bosporan kingdom with Pantikapaion as its capital so as to manage their trade ventures and to organise their common defence against the Scythians.[108][20][374] The Bosporan kingdom soon became a centre of production for Scythian customers living in the steppes, and, being a significant outpost of Greek culture, it therefore influenced both the Scythians and the Sindi by contributing to the development of Scythian art and style.[108]
Despite the conflicts between the Scythian kingdom and the Greek cities, mutually beneficial exchanges between the Scythians, Maeotians and Greeks continued, and, throughout the Pontic Steppe, Scythians and Greeks lived and died in the same communities,[204] with the presence of Scythian burials in this city's necropolis attesting of the presence of marriages between the ruling elite of Nymphaion and the Scythian aristocracy.[20]
As result of these expansionist ventures, the Scythian kingdom, whose core population lived in the steppe between the forest steppe and the coastal region and therefore dominated these latter two regions, implemented an economic policy through a division of labour according to which:[362][410][20]
The outbreak of the Peloponnesian War in Greece proper in 431 BC to some extent further increased the importance of the Pontic Steppe in supplying grain to Greece, so that the Bosporan kingdom became the main supplier of grain to Greece, and the Scythian kingdom in turn became an important seller of grain to the Bosporan kingdom: the Scythian nomadic aristocracy thus became the main intermediary in providing to the Bosporan kingdom the grain produced from the fertile and traditionally agricultural regions of the forest steppe and obtained through cultivation within the Scythian kingdom itself.[409]
In the 5th century itself, the Greek cities in the Aegean Sea had started to import slaves from Scythia immediately after the end of the Persian invasions of Greece. The Greek cities acted as slave trade hubs but did not themselves capture slaves, and instead depended on the Scythian rulers to acquire slaves for them:[428][429] although Scythian society was not heavily dependent on slaves, unlike the Greeks, the Scythian aristocrats nonetheless still found it profitable to acquire slaves from their subordinate tribes or through military raids in the forest steppe, who were then brought to Pontic Olbia, where they were sold to Greek merchants.[428][429][430]
Among the Scythian slaves bought by the Greeks, one particular group was bought immediately after the Battle of Salamis by the city of Athens,[432] where they constituted an organisation of public slaves employed by the city itself as an urban police force who acted as watchmen and guards and maintained order among the general publics. These "Scythian archers" would round up unwilling citizens and kettle them to vote, could be called by the chairman of the Ekklēsia to remove anyone speaking for too long, and had the power to make arrests.[433]
In addition to slaves, the Scythians sold cattle and animal products to the Greeks.[434]
The Greek colonies during this time were the main suppliers of luxury goods and art to the Scythians,[365] and Greek-type gold objects from Scythian graves of this period may thus have originated as gifts from Greek dependants or Greek families allied to Scythian aristocrats which had been offered to these aristocrats as part of complex gifting traditions used to make and secure fealty bonds or form family ties through marriage.[204]
Trade with the Greeks especially created a thriving demand for wine in Scythia:[435] In exchange for slaves, the Greeks sold various consumer goods to the Scythians, the most prominent among these being wine. The island of Chios in the Aegean Sea, especially, produced wine to be sold to the Scythians, in exchange of which slaves from Scythia were sold in the island's very prominent slave market.[430]
Other commodities sold by the Greeks to the Scythians included fabrics, vessels, decorations made of precious metals, bronze items, and black burnished pottery.[434]
Under these conditions, the grain and slave trade continued, and Pontic Olbia not only did not decline, but instead experienced economic prosperity.[20][430]
The Scythian aristocracy also derived immense revenue from these commercial activities with the Greeks,[424] most expecially from the grain trade,[436][412][20] with Scythian coins struck in Greek cities bearing the images of ears of grain.[436] This prosperity of the Scythian aristocracy is attested by how Scythian art in this period largely celebrated the military success of the Scythian mounted warriors,[412][423] as well as by how the lavish aristocratic burials progressively included more relatives, retainers, and were richly furnished with grave goods, especially imported ones, consisting of gold jewellery, silver and gold objects, including fine Greek-made toreutics, vessels and jewellery, and gold-plated weapons.[437]
There was a very significant stratification in Scythia in terms of social and property among both the aristocratic and commoner the Scythians during this period, and Scythian commoners did not obtain any benefits from this trade, with luxury goods being absent from their tombs.[409] That this economic success was limited to the Scythian aristocracy is reflected by how Scythian art in this period largely portrayed elements of prestige, as well as the divinisation of royal power, the cults of ancestral heroes, and celebrated military valour.[384]
_marble_with_red_paint_and_gold_leaf.jpg/1280px-Scythian_Warrior_with_Axe,_Bow,_and_Spear_Possibly_Greek_Sculptor_4th-2nd_century_BCE_(Archaic)_marble_with_red_paint_and_gold_leaf.jpg)
A consequence of the Scythians' close contacts with the Greek cities and of their import of Greek-manufactured art and luxury goods was that Greek art significantly influenced Scythian art and artistic preferences, in turn causing a progressive Hellenisation of the Scythian aristocracy.[365][20]
The Greek supply of luxury goods in turn influenced Scythian art,[365] so that the vegetal motifs which the Greek artisans used to decorate these goods were organically integrated into the "Animal Style" art of the Scythians and became used in works produced by both Greek and Scythian craftsmen.[331][20]
Greek influence thus became a factor which shaped the evolution of Scythian weapons and horse harnesses, which were developed following Scythian norms and slowly perfected so they could be used more effectively: the Scythian composite armour, for example, was fitted with Greek-type shoulder guards in the 5th century BC.[331]
Beginning the 6th century BC, a period of deepening ties and the intensification of trade with the already sedentary Greeks led to the development of sedentary forms of economy in the more nomadic parts of the Scythian kingdom;[153][438] the climate of the steppe around this time also became warmer and wetter, which caused grass which the nomads to rear their large herds of animals to grow abundance, thus allowing them to settle down in the steppe itself;[52][439][440] these factors acted as catalysts for the process of sedentarisation of many nomadic Scythians which started during the Middle Scythian period in the late 5th century BC.[441]
The Scythian aristocracy, who played an important role in the grain trade and were its primary profiters,[436] were investing in increasing the grain production within the Scythian kingdom,[409] and therefore expanded cereal cultivations to the regions adjacent to the Bosporan kingdom through which they exported their grain, especially in the Tauric Chersonese.[436] This policy acted as a catalyst for the intensification of the process of sedentarisation of the Scythians, especially along the reaches of the lower Borysthenēs where the terrain was propitious for agriculture.[409]
This process of sedentarisation was especially concentrated in the eastern part of the Tauric Chersonese, near the cities of the Bosporan Kingdom, but it was also occurring elsewhere in Scythia, with several village-sites forming on the left bank of the estuary of the Tyras near Nikōnion, and nomadic Scythians who had settled down had founded along the banks of the Borysthenēs and the smaller rivers of the steppe small settlements where were cultivated large amounts of crops such as wheat, millet and barley.[424][153]
Consequently, part of the nomadic Scythians were adopting a settled lifestyle during the 5th century BC, especially along the reaches of the lower Borysthenēs where the terrain was propitious for agriculture, and where they formed small unfortified settlements. Part of the population of the khōrai of Pontic Olbia at this time was also composed of settled Scythians.[442][20] The archaeological evidence suggests that the population of the Tauric Chersonese, most of whom were Scythians who had settled down to farm, during this time increased by 600%, especially in the Trachean Chersonese.[440][443][423]
The development sedentarisation and settlement-formation finally led to the foundation in the late 5th and early 4th centuries BC of several new city-sites:[444][445][20] among these settlements were important city-sites located on major routes which provided access to the major rivers of Scythia,[446] and corresponding to present-day Yelizavetovskaya at the mouth of the Tanais, Traxtemyriv on the upper Borysthenēs, Nadlymansʹke near the estuary of Tyras, Bilsk on the Vorskla river,[438] and Kamianka at the confluence of the Borysthenēs and its tributary of the Konka river.[20]
Despite this significant sedentarisation of the nomads, the majority of Scythians during this time and until the 3rd century BC however still remained composed of nomads.[424][442]
Internal tribal migrations within the Scythian kingdom during the 5th century BC appear to have caused central power to move to the region of the bend of the Borysthenēs,[447] so that much of the Scythian settlements of the 5th and 4th centuries BC were located in the valley of the Borysthenēs and of its tributaries until the coastal region:[355] the site of Kamianka, located in the Borysthenēs bend region and built in the late 5th century BC, was the largest and most important of the Scythian city-sites,[448][449] measuring 12 square kilometres, and was protected by earthen ramparts, moats, the rivers and the salt lake of Bilozerka.[450]
The "acropolis" of Kamianka was located high above the Konka river and was separated from the outer city by double-shell earthworks and a rampart topped by a Greek-style mudbrick wall. Large amounts of Greek red-figure pottery, wine amphorae, black lacquerware, krātēres for mixing wine and water, imported jewellery, and bones of game animals killed during hunts have been found in the "acropolis" of Kamianka by archaeologists,[153][451][452] implying that it was the location of the seasonal royal Scythian headquarters;[453] much of the goods from the "acropolis" of Kamianka, such as the Greek pottery, were Bosporan-imported, attesting of the close links between the Scythian and Bosporan kingdoms at this time.[444]
By the Middle Scythian period, the centre of Scythian metallurgy had shifted into the steppe,[442] in the "outer city" of Kamianka, which was considerably larger than the acropolis,[438] and was the residence of an agriculturalist population as well as of the metalsmiths who manufactured objects from copper, lead and zinc, gold- and silverwork, such as tools, simple jewellery, as well as weapons and armour and horse trappings used by the nomadic population of the steppe.[454] Kamianka contained several blacksmiths' workshops which were contentrated into craftsmens' quarters,[455] with 900 hectares of the city being dedicated to industrial scale metal production.[446]
An open tract in was also located in the southeast of the "outer city," and was perhaps used for grazing cattle, sheep and goats[438] or for defensive purposes.[445]
Thus, the city of Kamianka had become the economic, political and commercial capital of the Scythian kingdom in the late 5th century BC.[424][442]
During this period, in the 5th to early 4th centuries BC, the site corresponding to present-day Yelizavetovskaya had become a well-fortified city where resided the local Scythian clan and tribal lords, and which functioned as the Scythian kingdom's administrative, commercial and manufacturing centre for the lower Tanais and northern Maeotian sea region.[424][442]
Some time around c. 440 BC,[416] Scyles was overthrown by his half-brother Octamasadas, who was himself the son of Ariapeithes and of the daughter of the Odrysian king Tērēs I.[389][381][20] Scyles fled to the Odrysian kingdom, but Tērēs I's son and successor to the Odrysian kingship, Sitalkēs, met his nephew Octamasadas on the Odrysian-Scythian border on the Istros river, where Sitalkēs handed to him his half-brother Scyles, was executed by Octamasadas, while Octamasadas himself handed to Sitalkēs one of his uncles, a brother of Sitalkēs who had fled to Scythia.[456]
Nothing is known about the third son of Ariapeithes, Oricus, other than that his mother was a Scythian woman and that he was likely the youngest son of Ariapeithes.[381][416] Oricus might have even never become king,[20] and some time after Octamasadas ousted Scyles, coins were minted in Pontic Olbia bearing the name of one Eminakos, who was either a governor of Olbia for Octamasadas or a successor of his.[427][20]
As a result of the Scythian kingdom's prosperity during this period, neighbouring populations borrowed elements of Scythian culture.[156]
The populations of Central and Western Europe were still borrowing from the Scythians at this time, and Scythian-type arrowheads were found in these regions.[156]
.jpg/1280px-Beker_van_Voronezj_Voronezh_drinking_vessel_(4e_eeuw_v._Chr._4th_century_BC).jpg)
Thanks to the close family connections of Octamasadas to the Thracian Odrysian dynasty through his mother, contacts between the Scythian kingdom and Odrysian-ruled Thrace intensified during the period from c. 440 to c. 400 BC.[457]
Significant Thracian influence consequently appeared in the grave goods of Scythian kurgans made of precious metals,[156] with the art of Scythian bridle trappings from this period exhibiting influences from Thracian art.[115] Thracian influence on Scythian culture was also visible in the 5th century BC in the form of Scythian production of single-bladed swords based on Thracian battle knives which had handles and crosspieces typical of the Scythian akīnakai.[331]
And, due to the influential position of the Scythian kingdom at this time, the Thracian Getae of the Carpathian and Balkan regions were importing large amounts of Scythian-manufactured weapons and horse equipment.[156]
Soon after the accession of Octamasadas around c. 440 BC, a Thracian aristocrat residing in Pantikapaion named Spartocus seized leadership of the Bosporan kingdom in c. 438 BC,[458][374] becoming the first member of the Spartocid dynasty to rule the Bosporan kingdom.[458] with the rise of the Thracian Spartocus I being possibly connected to the assumption of the pro-Odrysian Octamasadas as king of Scythia.[457]
These changes in the Bosporan Kingdom also led to cultural changes within it in the late 5th century BC, so that the Greek customs which had until then been normative there gave way to more Scythian ones.[459]
Under the Spartocid dynasty, the Bosporan kingdom would thrive and maintain stable military, political and economic relations with the Scythian kingdom[460] which allowed it, with Scythian support, to be able expand its rule to the whole Trachean and Sindic Chersoneses and conquer several non-Greek territories on the Asian side of the Cimmerian Bosporus[443][20] so that it soon covered a wide territory stretching across the whole eastern coast of the Maeotian Sea till the mouth of the Tanais river in the north.[374]
This process transformed the Bosporan kingdom into a cosmopolitan realm whose populations consisted of Greeks descended not only from the original settlers in the region as well as more recently arrived Athenian colonists, but also of Hellenised Thracians; members of this population in turn intermarried with Scythians from the Tauric Chersonese and Sauromatians living to the east of the Tanais river, which further added to the ethnic diversity of the Bosporan Kingdom.[461]
It was then that Pontic Olbia started declining, partly due to the instability within the Scythian steppe to its north, but also because most of the trade, including the grain exports of the Scythian kingdom,[436] passing through Oblia until then shifted to transiting through the cities of the Cimmerian Bosporus constiting the Bosporan Kingdom at this time.[330][438]
The Scythians instead started importing ornaments, expensive weapons, horse harness decorations, cultic vessels made of previous metals, and pottery mostly manufactured in Pantikapaion in the Bosporan kingdom, and much of the grave goods, such as finely decorated vases, rhyta, toreutics, headgear and footwear for the Scythian aristocracy, jewellery, and decorative plaques for gōrytoi and to decorate clothing, had been made in Bosporan Greek workshops,[312][331] whose products thus replaced Olbian ones.[462]
Thus, while Pontic Olbia was slowly declining, the trade between the Scythian and Bosporan kingdom continued to thrive, with the cities of the Cimmerian Bosporus being the main transit point through which Pontic Scythia was importing luxury goods from Thrace and fine tableware and wine from Greece, and where were located the workshops of the Greek craftsmen who produced luxurious goldwork for the new Scythian aristocracy.[380]
Around that same time, Athenian commercial influence in the Bosporan Kingdom started declining, and, despite Athens sending someone as renowned as Pericles to negotiate, its influence in the Bosporan Kingdom had fully come to an end by the time that it had lost the Peloponnesian War in 404 BC.[459]
However, following Athens's defeat in the Peloponnesian War, the Greeks living on the north shore of the Black Sea started buying more grain from the Scythians to export to Athens to end the food shortage there, resulting in the growth of trade with the Greek cities of the northern Black Sea.[410]
With the pressure of groups of the Massagetae moving into the countries of the Sauromatians in the regions between the Ural Mountains and the Tanais river continuing,[84] sometime between c. 430 and c. 400 BC, a second wave of migration of Sauromatians from the Araxes Steppe entered Scythia, where these newcomers intermarried with the Scythian tribes already present there[444][20] after which they may possibly have established themselves as the new ruling aristocracy of the Scythian kingdom.[449][380]
The Royal Scythians might possibly left the Borysthenēs river valley under pressure from the new Sauromatian incomers and moved to the west, where they consolidated themselves on the coastal area to the west of the Hypanis river, and established their new headquarters in the northwestmost part of Thracian coast located immediately to the south of the Istros river.[444][380] The sedendary communities of the forest steppe also came under pressure from this new wave of nomadic incomers.[410]
The immigration into Scythia of the new wave of Sauromatian arrivants as well as the internal conflicts among the Scythians themselves, caused a temporary destabilisation of the Scythian kingdom[20] which caused it to lose control of the Greek cities on the north shores of the Black Sea. Thus, the Greek colonies no longer faced any military threats from the Scythians, as evidenced by how Pontic Olbia, Nikōnion, and Tyras started to not only rebuild their khōrai, but even expanded them during the late 5th and early 4th centuries BC.[20] It was also at this time that the Scythian kingdom lost control over Nymphaion, which was annexed by the Bosporan kingdom, which had itself been expanding its territories on the Asian side of the Cimmerian Bosporus.[20]
The second wave of Sauromatian immigration had however also brought an end to the earlier trade routes of Scythia linking Olbia to the rich region of the middle Borysthenēs river where were located the markets it served, thus reducing its influence to a small coastal area between the Tyras and Borysthenēs rivers and initiating a period of slow decline for this city.[380][438]
The period of instability ended soon, and Scythian culture experienced a period of prosperity during the 4th century BC,[389][20] which was an unusually calm period in the broader Pontic and Danubian regions.[423]
About 3,000 Scythian funerary monuments from the 4th century BC, and, out of those 2,300 already excavated by archaeologists in the 1980s, nearly 2,000 dated from this period while a smaller number dated from the preceding 5th century BC:[463] with most Scythian monuments and the richest Scythian royal burials dating from this period,[20] as exemplified by the lavish Čortomlyk mohyla.[423]
Most of the Scythian royal tombs of the 5th and 4th centuries BC were largely located in the country of Gerrhos, which corresponds to Borysthenēs river valley within a 45 kilometre wide radius from the river's rapids that prevent further northwards navigation on the river.[348] It is from the 4th century BC itself that can be dated two of the most lavishly furnished groups of Scythian burials in the region of the Borysthenēs rapids:[464][20]
This height of Scythian power corresponded to a time of unprecedented prosperity for the Greek colonies of the northern Black Sea, with whom the relations of the Scythian kingdom remained peaceful during this period: there was high demand for the Greek cities' trade goods, grains, slaves, and fish, thanks to which the relations between the Pontic and Aegean regions, especially with Athens, were flourishing.[414]
Although the Greek cities of the coast extended their territories considerably at this time, this did not infringe on the Scythians, who still possessed abundant pastures and whose settlements were still thriving.[423] A large number of the toreutics used by the Scythians themselves as aristocratic and royal grave goods were during this period being made by Greek craftsmen, attesting of the strong Greek influence that the Scythians were then coming under and of the increasingly pronounced Hellenisation of the Scythian upper classes.[20] Consequently, Scythian culture, especially that of the aristocracy, experienced rapidly-occurring extensive Hellenisation as a result of these extensive contacts with the Greek colonies on the Black Sea shore in the 4th century BC.[20]
The rule of the Spartocid dynasty in the Bosporan Kingdom under the kings Leukon I, Spartocus II and Pairisadēs I was also favourable for the Scythian kingdom because they provided stability which allowed both the Scythian and Bosporan kingdoms to flourish.[423] Leukon employed Scythians in his army,[423] and he was able to capture Theodosia with the help of Scythian horse cavalry, which he claimed to trust more than his own army.[460]
Extensive contacts existed between the Scythian and Bosporan nobilities,[423] possibly including dynastic marriages between the Scythian and Bosporan royalty:[20] the rich burial of Kul-Oba belonged to one such Scythian noble who had close family ties to a member of the Bosporan aristocracy or even the ruling Spartocid dynasty, and who therefore chose to be buried at Kul-Oba following Scythian rites in a Greek-style tomb carved from stone.[20][418]
During this time, and with the support of the Scythian kings, the sedentarised Scythian farmers sold large amounts of grain reaching up to 16,000 tonnes to Pantikapaion, who in turn sold this grain to Athens in mainland Greece.[460] The dealings between mainland Greece and the northern Pontic region were significant enough that the Athenian Dēmosthenēs had significant commercial endeavours in the Bosporan kingdom, from where he received a 1000 medimnoi of wheat per year, and he had the statues of the Bosporan rulers Pairisadēs I, Satyros I and Gorgippos insalled in the Athenian market.[423]
Dēmosthenēs himself had had a Scythian maternal grandmother,[386] and his political opponents Dinarchus and Aeschines went so far as to launch racist attacks against Dēmosthenēs by referring to his Scythian ancestry to attempt discrediting him.[423][386]
The Scythian kingdom experienced an early wave of immigration by a related Iranic nomadic people, the Sarmatians, during the 4th century BC,[423][465] with the Sarmatian tribe of the Siraces moving into Ciscaucasia, while the tribe of the Syrmatae moved into Pontic Scythia proper.[348] This slow flow of Sarmatian immigration continued during the late 4th and early 3rd centuries BC,[348][465] but these small and isolated groups did not negatively affect its hegemony.[423]
Between c. 360s and 339 BC, the Scythians were ruled by their most famous king, Ateas,[466] whose reign coincided with the growth of the kingdom of Macedonia under its king Philip II into a powerful kingdom capable of annexing much of Thrace until the Istros river.[388] Estimates for the extent of the power of Ateas range from him having united all of Scythia from the Istros to the Tanais under his power[409][389] to him being a leader of a group of Scythians who had retreated westwards under Sauromatian pressure and ruling only the western part of the Scythian kingdom.[467][20][388]
By this period, Scythian tribes had already settled permanently on the lands to the south of the Istros corresponding to the region now called the Dobruja,[380] and possibly in what is presently the Ludogorie region as well, where the people of Ateas lived with their families and their livestock. Consequently, the Tauric Chersonese and the region between the lower Istros and the Black Sea in northeastern Thrace both started being called "Little Scythia" (Ancient Greek: Μικρα Σκυθια, romanized: Mikra Skuthia; Latin: Scythia Minor).[468]
The main activities of Ateas were directed towards the Scythian border with Thrace on the Istros, so that by around c. 350 BC he had captured lands from the Getae and expanded Scythian hegemony to the lands south of the Istros[384][389] and to the Greek cities of the coast of the Black Sea and the parts of Thrace immediately south of the Istros, where he captured Kallatis and issued coins there.[416][423][20] Ateas also successfully battled the Thracian Triballi and the Dacian Histriani,[467][423][20] as well as threatened to conquer the city of Byzantion,[423] where he may also have struck his coins.[384]
Since both Ateas and Philip had been interested in the region to the immediate south of the Istros, the two kings formed an alliance against the Histriani.[469] However, this alliance soon fell apart after Ateas refused to support Philip II's advance on Byzantion, and war broke out between the Scythian and Macedonian kingdoms, ending in 339 BC in a battle at the estuary of the Istros where died the then 90 year old Ateas while Philip II was wounded,[470] after which the Macedonians captured 20,000 Scythian women and children, a large number of cattle and more than 20,000 thoroughbred horses.[471]
The Scythian kingdom had lost its new territories in Thrace and to the north of the Istros due to this defeat,[20] which allowed the Getae to cross the Istros and settle between the Pyretos and the Tyras rivers.[384] The power of Scythian kingdom was however not harmed by the death of Ateas, and it did not experience any weakening or disintegration as a result of it:[468] the Kamianka city continued to prosper and the Scythian burials from this time were still as lavishly-furnished as those of the most prosperous periods of the 4th century BC,[472][389] and a Scythian population continued to live in northeast Thrace.[384][20]
The defeat against Philip II would however be followed by a series of military defeats of the Scythian kingdom which would lead to it experiencing a very significant decline during the late 4th century BC.[473]
Although the experience of Philip II's military dealings with the Scythians led his son Alexander III to choose to avoid attacking the then still powerful Scythians,[474] in 335 BC Alexander III crossed the Istros into Scythian territory during his campaign against the Getae, which harmed the remaining trade networks that Pontic Olbia could still depend on.[438]
Between 339 and 329 BC, a Scythian king whose name has not been recorded fought a war against the king Pairisadēs I of the Bosporan kingdom.[416]
In 331 or 330 BC, Alexander III's general Zopyrion, who was then acting as the governor of Thrace, campaigned against the Getae and the Scythian kingdom. Although Zōpyriōn's army of 30,000 men was able to reach Pontic Olbia and besiege it, they failed to capture it, and were defeated by the Scythians, with Zopyrion himself getting killed.[475] Despite Zopyrion's defeat, his attack initiated the final decline of Olbia, and various tribes from the West such as the Celts started moving into its territories.[438]
Nevertheless, in 329 BC, the Scythian kingdom sent an embassy to Alexander at the time of his campaign in Bactria and Sogdia, after which Alexander sent an ambassador of his own to go to Pontic Scythia with the returning Scythian embassy. Alexander's ambassador came back with another Scythian embassy after he had spent the winter in Bactria. During this time, the king of Scythia died and was succeeded by his brother, Agaros, in c. 328 BC.[476]
In 313 BC, the Agaros attempted to invade the territory to the south of the Istros again, but was defeated by the Macedonian king of Thrace, the diadoch Lysimachus.[473]
In 309 BC, Agaros participated in the Bosporan Civil War on the side of Satyros II, son of Pairisadēs I, against his half-brother Eumēlos.[389] Agaros provided Satyros with 20,000 infantrymen and 10,000 cavalrymen,[460] and after Satyros was defeated and killed, his son, also named Paerisades, fled to Agaros's realm for refuge.[477]
In the early 3rd century BC, the Scythian kingdom started declining economically as a result of competition from Egypt, which under the Ptolemaic dynasty had again become a supplier of grain to Greece.[436]
In the early 3rd century BC, the Scythian kingdom faced a number of interlocking unfavourable conditions, such as climatic changes in the steppes and economic crises from overgrazed pastures and a series of military setbacks, as well as the intensifiation of the arrival from the east of the Sarmatians,[478] who launched ravaging atttacks against the Scythians,[465] defeated them,[479] and captured their pastures,[480] with the smaller and more active Sarmatian groups overwhelming and subjugating the more numerous but politically static Scythians[465][479][480] With the deprivation of its pastures, which were its most important resource,[480] the Scythian kingdom suddenly collapsed,[472][20] Scythian rule over the Pontic Steppe ended,[473][481] and the Scythian capital of Kamianka was abandoned.[444][448][455]
The Sarmatian tribe responsible for most of the destruction of the Pontic Scythian kingdom were the Roxolani, who had in the 4th century BC lived the trans-Araxes region, and from there crossed the Tanais river and captured the Pontic Steppe up to the Borysthenēs,[448][348] where they may have become a mixed Scytho-Sarmatian tribe at this time.[482]
As a consequence of the sudden end of the Pontic Scythian kingdom, the material culture of the Scythians also disappeared in the early 3rd century BC,[20] with the large Scythian kurgans stopping being built and the large cities, such as the one at Gelonus, being abandoned at that time,[480] and there being no known Scythian or Sarmatian monuments from this period.[20][348] With the end of the Scythian kingdom, the peoples of the forest steppe became independent again returned to their original mixed farmer sedentary lifestyle while all Scythian elements disappeared from their culture.[483]
With the end of the Pontic Scythian kingdom, grain exports from from the northern Pontic region declined drastically,[428] while Greek inscriptions stopped mentioning names of Scythian slaves, which were instead replaced by slaves of Sarmatian, Maeotian and other northern Pontic origins.[432]
Following the invasion, the Sarmatian tribes became the new dominant force of the Pontic Steppe,[473] resulting in the name "Sarmatia Europa" (lit. 'European Sarmatia') replacing "Scythia" as the name of the Pontic Steppe,[481] and the name "Sarmatians" replacing that of "Scythians" as the generic designation of the peoples of the Pontic-Caspian Steppes until the invasion of the Huns.[319]
Sarmatian pressure against the Scythians continued in the 3rd century BC,[473] so that the Sarmatians had reached as far as the city of Chersonesus in the Tauric Chersonese by 280 BC,[20] and most native and Greek settlements on the north shore of the Black Sea were destroyed by the Sarmatians over the course of the c. 270s to c. 260s BC,[484] causing the Greek cities of the north shore of the Black Sea to decline, sometimes even into desolate ruins.[485]
Around this time, the Scythians of the Tauric Chersonese had already become vassals of a Sarmatian tribe whose queen Amage allied with the city of Chersonesus. At one point, Amage intervened against these Scythian vassals of hers and executed their king for being rebellious.[486] The historicity of Amage is however unclear.[480]
In the regions to the west of the Borysthenēs, some Celtic groups crossed the Carpathians and settled down in the valleys of the Tyras and Pyretus rivers.[348] These Celts, along with the Thracian Getae and the Germanic Bastarnae from the west, were also putting the Scythians under pressure by seizing their lands to expand their own territories.[487]
By around some time between c. 220 and c. 210 BC, the Protogenes inscriptions recorded the Scythians as one of the minor groups who, along with the Sarmatian tribes of the Thisamatae and Saudaratae, were seeking shelter from the allied forces of the Celtic Galatae and the Germanic Sciri in the region of the Borysthenēs river near Pontic Olbia.[486][481]
By the early 2nd century BC, the Bastarnae had grown powerful enough that they were able to stop the southward advance of the Sarmatians along the line of the Istros river.[488]
_(29608182661).jpg/1280px-Simferopol,_Scythian_Neapolis,_2016.06.17_(04)_(29608182661).jpg)
With the Sarmatian invasion and the collapse of the Pontic Scythian kingdom, the Scythians were pushed to the fringes of the northern Pontic region where urban life was still possible, and they retreated to a series of fortified settlements along the major rivers and fled to the two regions both known as "Little Scythia,"[480] which remained the only places where the Scythians could still be found in by the 2nd century BC were:[489]
By this time, although the Scythians living in the Tauric Chersonese had managed to retain some of their nomadic lifestyle, the limited area of their polity forced them to become more and more sedentary and to primarily engage in stockbreeding in far away pastures, as well as in agriculture, and they also acted as trading intermediaries between the Graeco-Roman world and the peoples of the steppes.[449][20]
With sedentarisation, both fortified and unfortified settlements replaced the older nomadic camps in the basin of the lower Borysthenēs river, which prevented the remaining Scythians from continuing to maintain a steppe economy.[490] Therefore, the number of fortified settlements in the Tauric Chersonese increased with the retreat into this territory and away from the steppe of the Scythian aristocracy, who was then rapidly embracing a Hellenistic lifestyle.[449][491] By the 1st century BC, these Scythians living in the Tauric Chersonese had fully become sedentary farmers.[492]
These later Scythians slowly intermarried with the native Tauri and the infiltrating Sarmatians,[467] and their culture had little to do with the earlier classical Scythian culture, instead consisting of a combination of those with the traditions of the Tauroi from the mountains of the Tauric Chersonese and of the Greeks of the coasts, and exhiting Sarmatian and La Tène Celtic influences.[20]
In the 1st century BC, both Little Scythias were destroyed and their territories annexed by the king Mithridates VI Eupator of the kingdom of Pontus[449][492][20] despite the Scythians' alliance with their former enemies, the Roxolani, against him.[493][494]
The Scythian populations in both Little Scythias continued to exist after the end of Mithridates's empire, although they had become fully sedentary by then and were increasingly intermarrying with the native Tauri, hence why Roman sources often referred to them as "Tauro-Scythians" (Ancient Greek: Ταυροσκυθαι, romanized: Tauroskuthai; Latin: Tauroscythae).[493][492][20]
These late Scythians were slowly assimilated by the Sarmatians over the course of c. 50 to c. 150 AD,[20] although they continued to exist as an independent people throughout the 2nd century AD until around c. 250 AD:[495] in the settled regions of the lower Borysthenēs, lower Hypanis, and the Tauric Chersonese, an urbanised and Hellenised Scythian society continued to develop which also exhibited Thracian and Celtic influences.[156]
The Scytho-Sarmatian Iranic nomads' dominance of the Pontic Steppe finally ended with the invasion of the Goths and other Germanic tribes around c. 200 AD,[448][496][497] which was when the Scythian settlements in Crimea and the lower Borysthenēs were permanently destroyed.[495][493]
The Scythians nevertheless continued to exist until the invasion of the Huns in the 4th century BC, and they finally ceased to exist as an independent group after becing fully assimilated by the other populations who moved into the Pontic Steppe at the height of the Migrations Period in the 5th century BC.[495][498][493]
The Graeco-Roman peoples were profoundly fascinated by the Scythians. This fascination endured in Europe even after both the disappearance of the Scythians and the end of Graeco-Roman culture, and continued throughout Classical and Late Antiquity and the Middle Ages, lasting till the 18th century in the Modern Period.[499]
The inroads of the Cimmerians and the Scythians into West Asia over the course of the 8th to 7th centuries BC, which were early precursors of the later invasions of West Asia by steppe nomads such as the Huns, various Turkic peoples, and the Mongols, in Late Antiquity and the Mediaeval Period,[500] had destabilised the political balance which had prevailed in the region between the dominant great powers of Assyria, Urartu, and Phrygia,[323] and also caused the decline and destruction of several of these states' power, consequently to the rise of multiple new powers such as the empires of the Medes and Lydians,[225] thus irreversibly changing the geopolitical situation of West Asia.[501]
These Cimmerians and Scythians also influenced the developments in West Asia through the spread of the steppe nomad military technology brought by them into this region, and which were disseminated during the periods of their respective hegemonies in West Asia.[323]
The inroads of the Cimmerians and Scythians in West Asia over the course of the late-8th to late-7th century BC led to significant changes in this region.[87]
The Achaemenid Persian Empire indiscriminately referred to the steppe nomads as Sakā: within this scheme, the Scythians of the northern Pontic region were labelled in Old Persian texts as Sakā tayaiy paradraya ((𐎿𐎣𐎠 𐏐 𐎫𐎹𐎡𐎹 𐏐 𐎱𐎼𐎭𐎼𐎹; lit. 'the Saka who dwell beyond the (Black) Sea', in contrast to the Sakā tigraxaudā (𐎿𐎣𐎠 𐏐 𐎫𐎡𐎥𐎼𐎧𐎢𐎭𐎠; lit. 'Saka who wear pointed hats' and Sakā haumavargā (𐎿𐎣𐎠 𐏐 𐏃𐎢𐎶𐎺𐎼𐎥𐎠; lit. 'Sakas who lay hauma (around the fire)' who lived in Central Asia.[41]
The ancient Israelites called the Scythians ʾAškūz (אשכוז), which through a scribal error was corrupted to ʾAškənāz (אשכנז), appears in the Hebrew Bible, where ʾAškənāz is closely linked to Gōmer (גֹּמֶר), that is to the Cimmerians.[503][12][140][504]
The Hebrew Bible also mentions ʾAškənāz together with Minni (מני), that is Mannai, and ʾArārāṭ (אררט), that is Urartu, reflecting how the Scythian core territory in West Asia was located close to these two states.[39][140][505]
The ancient Greeks from Anatolia who had witnessed the wars between the Scythians and Cimmerians symbolically depicted Scythian warriors during the 6th to 5th centuries BC as hunting dogs in the midst of battle. This was a Greek folkloric reinterpretation of young Scythian warriors who, following the Indo-European passage rite of the kóryos, would ritually take on the role of wolf- or dog-warriors.[506]
The first mention of the Scythians in ancient Greek literature is in Hesiod's Catalogue of Women, which refers to them as the "mare-milking Scythians" (Ancient Greek: Σκυθας ιππημολγους, romanized: Skythas hippēmolgous) and as the "milk-drinkers who have wagons for houses" (Ancient Greek: γλακτοφαγων εις γαιαν απηναις οικι εχοντων, romanized: glaktophagōn eis gaian apēnais oiki ekhontōn)[507] Hesiod also referred to the Scythians along with the Ethiopians and Libyans as peoples "whose mind is over their tongue," that is who approve of prudent reserve.[508]
Herodotus of Halicarnassus wrote a legendary account of the arrival of the Scythians into the lands of the Cimmerians:[509]
According to Herodotus, the Cimmerians fled to the south by following the shore of the Black Sea, and passed through Colchis before arriving in Anatolia. Meanwhile, the Scythians followed them, but missed the Cimmerians and instead followed the shore of the Caspian Sea, which led them into the lands of the Medes who were then besieging Nineveh under their king Cyaxares, who was defeated by the Scythians who then imposed their rule on Media and on all of Upper Asia for 28 years.[510]
According to Herodotus's account of the Cimmerians' flight, they moved south by following the shore of the Black Sea, while their Scythian pursuers followed the Caspian Sea's coast, thus leading the Cimmerians into Anatolia and the Scythians into Media.[125][511][512] While Cimmerian activities in Anatolia and Scythian activities in Media are attested, the claim that the Scythians arrived in Media while pursuing the Cimmerians is unsupported by evidence,[125] and the arrival of the Scythians in West Asia about 40 years after that of the Cimmerians suggests that there is no available evidence to the later Graeco-Roman account of the Cimmerians crossing the Caucasus and moving south into West Asia under pressure from the Scythians migrating into their territories.[88][89]
Herodotus's narrative also contracted the events of the Scythians' arrival into West Asia by portraying Madyes as the king led them from the steppes into West Asia.[513]
Herodotus also exaggerated the power of the Scythians in West Asia by claiming that they dominated all of it, which is a claim that finds no evidence for it in the Neo-Assyrian and Neo-Babylonian sources of the 7th century BC.[514]
Herodotus's narrative depicted Scythia as an opposite of Africa, especially Egypt, which was a theme continued by other ancient Greek authors,[508] such as Pseudo-Hippocrates, who represented Greece as being the mean situated between these two extremes.[515]
By the 5th century BC, the image of the Scythians in Athens had become the quintessential stereotype used for Barbarians, that is for non-Greeks.[430] Following the Greeks' caricatural representation of foreigners as being unmoderated drinkers, they moreso associated the Scythians with drunkenness, which is a caricature that the later Greeks and the Romans also applied to the Celtic and Germanic peoples.[386]
Ancient Greek authors consequently considered the Scythians and Persians, not as related Iranic peoples, but in opposition to each other:[69]
This notion was reinforced by the Achaemenid invasion of Scythia, which the Greek authors interpreted as a model of the clash between "nomadic savagery" and "sedentary civilisation."[69]
Later Graeco-Roman tradition transformed the Scythian prince Anacharsis into a legendary figure as a kind of "noble savage" who represented "Barbarian wisdom," due to which the ancient Greeks included him as one of the Seven Sages of Greece[516] and he became a popular figure in Greek literature.[20]
The 4th century BC Greek historian, Ephorus of Cyme, described the Scythians as one of the "four great barbarian peoples" of the known world, along with the Celts, Persians, and Libyans.[517] Ephorus used the perception of Anacharsis as a personification of "Barbarian wisdom" to create an idealised image of the Scythians being as an "invincible" people, which became a tradition of Greek literature.[20]
Ephorus created a fictitious account of a legendary Scythian king, named Idanthyrsos or Iandysos, who, 1500 years before the reign of the mythical first Assyrian king Ninus and 3000 years before the first Olympiad, allegedly defeated the equally legendary pharaoh Sesostris and became the ruler of all Asia. This story was a continuation of Ephorus of Cyme's idealisation of the Scythians as an "invincible" people, and was drawn from Herodotus of Halicarnassus's accounts of the Scythian invasion of Asia and the campaign of Darius in Scythia.[518] This legend of the war between Idanthyrsos and Sesostris was itself based on Herodotus's account of the Scythians' raid until the borders of Egypt, where the Saite king Psamtik I bribed them into turning back.[519]
The Ancient Greeks included the Scythians in their mythology, with Herodorus of Heraclea making a mythical Scythian named Teutarus into a herdsman who served Amphitryon and taught archery to Heracles. Herodorus also portrayed the Titan Prometheus as a Scythian king, and, by extension, described Prometheus's son Deucalion as a Scythian as well.[520]
Strabo of Amasia in the 1st centuries BC and AD idealised the Scythians as leading a nomadic life founded on simplicity, thanks to which, according to him, they were the most simple, independent and honest, and the least perfidious people. According to Strabo's narrative, the Scythians became "corrupted" and lost their simple and honest life because of the influence of the Greeks' "love of luxury and sensual pleasures."[521] Following Strabo, the Scythians continued to be represented as an idealised freedom-loving and truthful people Graeco-Roman literature.[449]
The 1st century AD Jewish historian Flavius Josephus identified the Biblical Gog and Magog with the Scythians, or more generally with nomadic peoples from the north who were held back by the Caucasus Mountains and by the Gates of Alexander the Great.[522]
The Romans confused the peoples whom they perceived as archetypical "Barbarians," namely the Scythians and the Celts, into a single grouping whom they called the "Celto-Scythians" (Latin: Celtoscythae) and supposedly living from Gaul in the west to the Pontic steppe in the east.[523]
Herodotus also used the term "Scythians" to designate a number of non-Scythian ethnic groups of the Pontic Steppe as a result of them being dominated by the Scythians proper.[43]
By the Roman period, the name of the Scythians was so widely used as a general designation for various peoples of the steppes that it was applied to various non-Scythian Sarmatian and Germanic tribes.[499]
In Late Antiquity itself, as well as in and the Middle Ages, the name "Scythians" was used in Greco-Roman and Byzantine literature for various groups of nomadic "barbarians" living on the Pontic-Caspian Steppe who were not Scythians, like the Sarmatians and the Alans, or who were not related to the actual Scythians at all, such as the Huns, Goths, Ostrogoths, Gokturks, Pannonian Avars, Slavs, Pechenegs and Khazars.[449][524][525]
For example, Byzantine sources referred to the Rus' raiders who attacked Constantinople in 860 AD in contemporary accounts as "Tauroscythians" because of their geographical origin, and despite their lack of any ethnic relation to Scythians.[526]
The richness of Scythian burials was already well known in Antiquity, and, by the time the power of the Scythians came to an end in the 3rd century BC, the robbing of Scythian graves started[527] and was initially carried out by Scythians themselves.[528][529]
During Late Antiquity itself, another wave of grave robbery of Scythian burials occurred at the time of the Sarmatian and Hunnish domination of the Pontic Steppe, when these peoples reused older Scythian kurgans to bury their own dead.[529]
Although the Scythians themselves had disappeared by the Middle Ages, the complex relations between their nomadic groupings and the settled populations of Southeast and Central Europe were continued by the Hungarians, the Bulgars, Rus and Poles.[530]
Mediaeval authors followed the use of the name of the Scythians as an archaising term for steppe nomads to designate the Mongols.[449]
Following the Christianisation of Europe, the view that the peoples of this continent originated in West Asia as the descendants of Japheth became the normative historiography.[531]
At the same time, drawing on the Classical authors' lumping together of the ancient Celts and Scythians under the label of "Barbarians," whereby these peoples, who were the other for the Graeco-Romans, were pictured as sharing traits and resemble each other in how "strange" they were, the various cultures of North Europe started claiming ancestry from the "Celto-Scythians" and adopted the Graeco-Roman vision of the "barbarity" of ancient peoples of Europe as legitimate records of their own ancient cultures.[532]
In this context, the similarity of the name Scythia with the Latin name of the Irish, Scotti,[533] led to the flourishing of speculations of a Scythian ancestry of the Irish, as recorded in the Historia Brittonum of Nennius,[531] and consequently the 8th century text, the Auraicept na n-Éces, claimed that a Scythian named Fénius Farsaid (lit. 'Irishman the Pharisee') presided over 27 scholars using the best parts of the new confused languages at Babel to create the Irish language.[534]
Drawing on the confusion of the Scotti with both Scythia and the Picti, as well as on the late antique conceptualisation of Scythia as a typical "barbarian land" which had persisted into the Middles Ages, Bede in the 8th century itself invented a Scythian origin for the Picts in his Historia ecclesiastica gentis Anglorum.[535]
The Irish mythological text titled the Lebor Gabála Érenn repeated this legend, and claimed that these supposed Scythian ancestors of the Irish had been invited to Egypt because the pharaoh admired how Nel, the son of Fénius, was knowledgeable on the world's many languages, with Nel marrying the pharaoh's daughter Scota.[536] According to the Lebor Gabála Érenn, the Scythians fled from Egypt when pharaoh drowned after Moses parted the Red Sea during the flight of the Israelites, and went back to Scythia, and from there to Ireland via Africa and Spain[536] while Nel's and Scota's son, Goídel Glas, became the eponym the Gaelic people.[537]
Continuing the Graeco-Roman tradition of referring to eastern peoples as "Scythians," the 12th century Primary Chronicle referred to Kyivan Rus as "Great Scythia" (Old East Slavic: великаꙗ скуфь, romanized: Velikaja Skufĭ).[524]
Little is known of the situation of Scythian tombs during the Mediaeval period, when Turkic tribes had moved into the regions formerly inhabited by the Scythians,[529] although the earliest recorded cases of Scythian burials being robbed date from the 15th century BC.[538]
.jpg/1280px-Eug%C3%A8ne_Delacroix_-_Ovide_chez_les_Scythes_(1862).jpg)
Drawing on the Biblical narrative and the Graeco-Roman conflation of the Scythians and Celts, early modern European scholars believed that the Celts were Scythians who were descended from Japheth's son Magog, and that they were related to the Gauls, whom they believed were descended from Japheth's other son Gomer. It therefore became popular among pseudohistorians of the 15th and 16th centuries who drew on this historiography to claim that the Irish people were the "truest" inheritors of Scythian culture so as both to distinguish and denigrate Irish culture.[540]
During the early modern era itself, colonial ethnographers used the narrative of Herodotus of Halicarnassus to create an image of the Scythians as a notorious and "savage" people chauvinistically attached to their own customs and opposed to outside influences. Fascinated by this imagery, these ethnographers drew on it to claim populations who were completely unrelated to the Scythians, such as the Irish, Tatars, Mongols, Turks, and Indigenous peoples of the Americas, as being alleged descendants of the Scythians.[541]
While claims of Scythian and Japhethic ancestry in much of Europe were abandoned during the Reformation and Renaissance, British works on Ireland continued to emphasise the alleged Scythian ancestry of the Irish to confirm their "barbaric" nature; these endeavours were further reinforced by 17th century proto-linguistic hypotheses about "Scytho-Celtic" languages and enjoyed enthusiastic popularity during the 18th century, until these origin hypotheses were finally discredited by early 19th century advances in philology[542] and by the discovery of features common to the cultures of the ancient continental Celts and the Irish.[540]
During the early modern period itself, Hungarian scholars identified the Hungarians with the Huns, and claimed that they descended from Scythians.[543] Therefore, the image of the Scythians among Hungarians was shaped into one of "noble savages" who were valorous and honest, uncouth and hostile to "Western refinement," but at the same time defended "Christian civilisation" from aggression from the East, such as from the Pechenegs, Cumans, and Tatars in the Middle Age, and from the Ottomans in the early modern period.[544] This view was later superseded by the now established scientific consensus that the Hungarians are a Finno-Ugric people.[545]
The 17th century Irish historian Roderick O'Flaherty continued the claim of the Lebor Gabála Érenn that the Irish descended from the Scythians in his history of Ireland titled Ogygia: seu Rerum Hibernicarum Chronologia & etc., in which he identified Fénius Farsaid with the figure of Phoenix, who in Greek mythology was believed to have created the Phoenician alphabet. O'Flaherty elaborated on this by claiming that Fénius Farsaid also invented the Ogham script and the early Greek alphabet from which the Latin alphabet evolved.[546]
In the 18th to 20th centuries, the racialist British Israelist movement developed a pseudohistory according to which, after population of the historical kingdom of Israel had been deported by the Neo-Assyrian Empire in 721 BC and became the Ten Lost Tribes, they fled to the north to the region near Sinope, from where they migrated into East and Central Europe and became the Scythians and Cimmerians, who themselves moved to north-west Europe and became the supposed ancestors of the white Protestant peoples of North Europe; being an antisemitic movement, British Israelists claim to be the most authentic heirs of the ancient Israelites while rejecting Jews as being "contaminated" through intermarriage with Edomites or adhere to the antisemitic conspiracy theory claiming that Jews descend from the Khazars.[547][548] According to the scholar Tudor Parfitt, the proof cited by adherents of British Israelism is "of a feeble composition even by the low standards of the genre."[549]
Large scale robbery of Scythian tombs started when the Russian Empire started occupying the Pontic steppe in the 18th century:[550] in 1718 the Russian Tsar Peter I issued decrees overseeing the collection of "right old and rare" objects to Saint Petersburg in exchange for compensation, and the material thus obtained became the basis of the Saint Petersburg State Hermitage Museum's collection of Scythian gold. This resulted in significant grave robbery of Scythian burials, due to which most of the Scythian tombs of the Russian Empire had been sacked by 1764.[538]
In the 19th century, Scythian kurgans in Ukraine, Kuban, and Crimea had been looted, so that by the 20th century, more than 85% of Scythian kurgans excavated by archaeologists had already been pillaged.[538] The grave robbers of the 18th and 19th centuries were experienced enough that they almost always found the burial chambers of the tombs and stole the treasures contained within them.[550]
In the later 19th century, a cultural movement called Skifstvo (‹See Tfd›Russian: Скифство, lit. 'Scythianism') emerged in Russia whose members unreservedly referred to themselves and to Russians as a whole as Skify (‹See Tfd›Russian: Скифы, lit. 'Scythians').[551] Closely affiliated to the Left Socialist-Revolutionaries, the Skify were a movement of Russian nationalist religious mysticists who saw Russia as a sort of Messiah-like figure who would usher in a new historical era of the world,[552] and their identification with the ancient Scythians was a positive acceptance of Dostoevsky's view that Europe had always seen Russians as being Asiatic. The Skify therefore used this image to distinguish Russia from the West, although they nevertheless did not see Russia as being a part of Asia, and their ideas were instead a revival of the old conceptualisation of Russia as being the bridge linking Europe and Asia.[553]
The culmination of Skifstvo was the famous poem written in 1918 by Aleksandr Blok, titled Skify (‹See Tfd›Russian: Скифы, lit. 'The Scythians'), in which he presented "Scythia," that is Russia, as being different from the rest of Asia while also being closer to Europe. In Skify, Blok depicted Russia as a barrier between the "warring races" of Europe and Asia, and he made use of the racist Yellow Peril ideology by threatening that Russia was capable of stopping its "protection" of Europe and allow East Asians to overrun it.[554]
The scholar Adrienne Mayor hypothesised over the course of 1993 to 2011 that the legend of the griffin originated among the Scythians, who came across fossilised skeletons of the dinosaur Protoceratops in Mongolia while mining for gold, and retold this discovery to the ancient Greeks, who interpreted them as mythical beings, thus creating the myth of the griffin. This hypothesis was contested by the palaeontologist Mark P. Witton, who argued that the imagery of the griffin originated in early Bronze Age West Asia and was transmitted from there into ancient Greek art during the Orientalising period.[555][556] The imagery of griffins in Scythian art itself was borrowed from the artistic traditions of West Asia and ancient Greece.[20]
The scholar David Anthony has also hypothesised that the martial role of women among Scytho-Sarmatians had given rise to the Greek myths about Amazons.[557] However, according to the Scythologist Askold Ivantchik, the imagery of the Amazons was already known to Homer and was originally unrelated to the Scythians, with the link between Scythians and Amazons in Greek literature beginning only later in the 5th century BC.[558]
.jpg/1280px-%D0%A1%D0%BA%D1%96%D1%84%D1%81%D1%8C%D0%BA%D0%B8%D0%B9_%D1%81%D1%82%D0%B0%D0%BD_%D0%BD%D0%B0_%D0%A5%D0%BE%D1%80%D1%82%D0%B8%D1%86%D1%96._%D0%9A%D0%B0%D0%BC'%D1%8F%D0%BD%D0%B0_%D0%B1%D0%B0%D0%B1%D0%B0_%D0%B7_%D0%97%D0%BE%D1%80%D0%BE%D0%B2%D0%BE%D1%97_%D0%9C%D0%BE%D0%B3%D0%B8%D0%BB%D0%B8_(cropped).jpg)
The Scythians were a member of the broader cultures of nomadic Iranic peoples living throughout the Eurasian steppe and possessed significant commonalities with them, such as similar weapons, horse harnesses and "Animal Style" art.[331]
The Scythians were a people from the Eurasian steppe, whose conditions required them to be pastoralists, which required mobility to find natural pastures, which in turn shaped every aspect of the Scythian nomads' lives, ranging from the structure of their habitations and the style of their clothing to how they cooked.[559]
This nomadic culture depended on a self-sufficient economy whose own resources could provide for its sustainance, and whose central component was the horse, which could be used peacefully to barter for commodities and services or belligerently in a form of warfare which provided nomadic fighters superiority until the creation of firearms.[559]
Since the Scythians did not have a written language, their non-material culture can only be pieced together through writings by non-Scythian authors, parallels found among other Iranic peoples, and archaeological evidence.[20]
After migrating out of Central Asia and into the western steppes, the Scythians first settled and established their kingdom in the area between the Araxes, the Caucasus Mountains and the Maeotian Sea.[560]
In West Asia, the Scythians initially settled in the area between the Araxes and Kura rivers before further expanding into the region to the south of the Kuros river in what is present-day Azerbaijan, where they settled around what is today Mingəçevir, Gəncə and the Muğan plain, and Transcaucasia remained their centre of operations in West Asia until the early 6th century BC,[561] although this presence in West Asia remained an extension of the Scythian kingdom of the steppes,[20] and the Scythian kings' headquarters were instead located in the Ciscaucasian steppes.[562][349]
During the peak of the Scythians' power in West Asia after they had conquered Media, Mannai and Urartu and defeated the Cimmerians, the Scythian kingdom's possessions in the region consisted of a large area extending from the Halys river in Anatolia in the west to the Caspian Sea and the eastern borders of Media in the east, and from Transcaucasia in the north to the northern borders of the Neo-Assyrian Empire in the south.[563][564][565]
The territory of the Pontic Scythians extended across the Pontic steppe from the Don river in the east to the Danube river in the west and the Prut river in the northwest.[566][45][53][100][567][27][377] To the south, the territory of the Scythians included the steppe regions of Crimea[74] and the Black Sea Lowland, and it was bounded in this direction by the Black and Maeotian Seas[568] from the mouths of the Istros to the Tanais rivers.[100]
To the north of the steppe proper were the forest steppes, which covered the area of the Dnipro hills, the middle reaches of the Dnipro river itself, and stretched from part of the Dnipro Lowland up to the middle Don river. The characteristic features of the forest steppe were the large forest tracts and woodless tracts of meadow steppe.[53]
The Scythian kingdom covered the territory of the treeless steppe immediately north of the Black Sea's coastline, which was inhabited by nomadic pastoralists, as well as the fertile black-earth forest steppe area to the north of the treeless steppe, which was inhabited by an agricultural population,[569] and the northern border of this Scythian kingdom were the mixed deciduous woodlands laying to the north of the forest steppe.[52][74][53]
Until the late 6th century BC, the Scythians' territory also included the Ciscaucasian steppe around the Kuban river, although by the 5th century BC the Scythian kingdom no longer included Ciscaucasia and had become limited by the Don river to its east.[100][377]
Several rivers flowed southwards across this region and emptied themselves into the Black Sea, of which the largest one was the Borysthenēs (Dnipro), which was the richest river in Scythia, with most of the fish living in it, and the best pastures and most fertile lands being located on its banks, while its water was the cleanest; due to this, the Borysthenēs was the central axis of Scythia, and Graeco-Roman authors compared it to the Nile in Egypt. Other important rivers of Scythia were the:[52][53][570]
The Pontic Steppe at this time was dominated by a temperate climate, with cold winters and summers which were warmer, wetter and damper compared to present-day Ukraine, due to which Graeco-Roman writers wrote exaggerated reports claiming that Scythia was either eternally cold and covered in frost[572] or damp and foggy.[52][439][573]
Pontic Scythia was part of the Eurasian Steppe and was therefore covered by a largely treeless grassland inhabited by the pastoralist nomadic tribes.[40][574][284] To the north of the steppe was a forest steppe zone growing on a distinctly fertile type of black soil, which was inhabited by an agricultural population,[40] and was itself was bordered on the north by mixed coniferous woodlands, then the coniferous taiga, and finally the treeless tundra.[52]
Beginning in the 9th century BC, the climate of the Pontic Steppe became cooler and drier, which led various nomadic groups to move into the forest steppe and the northern foothills of the Caucasus to search for better pastures. By the 5th cenury BC, the climate became warmer and wetter, allowing the nomads to move southwards into the steppe itself.[52]
This wetter and damper environment of the Sub-Atlantic climate was very favourable for settlement in the 1st millennium BC, with the boundary between the steppe and forest steppe being further to the south than the present one, and there was abundance of grass thanks to which the nomads could rear large herds of horses and cattle.[40][575]
The region within the Scythian Pontic realm which was covered with forests was named by the Greeks as the country of Hylaea (Ancient Greek: Υλαια, romanized: Hulaia, lit. 'the Woodland'), and consisted of the region of the lower Dnipro river along the territory of what is modern-day Kherson.[40][575]
In these favourable climatic conditions, the ranges of beavers and elk extended further south than presently, with beavers then being present in the lower Dnipro and lower Southern Buh river valleys, and elk living until the environs of Olbia, and the bones both these animals have been found in kitchen refuse dating from the Scythian period.[40]
The neighbours of the Scythians in the Pontic Steppe included:[576]
After the 3rd century BC, Scythian territory became restricted to two small states, each called "Little Scythia," respectively located in Dobruja and Crimea:
The originally nomadic Scythians who migrated out of Central Asia were an Eastern Iranic people[578] who shared a common language, origins and culture with the Iranic nomads of the Chernogorovka-Novocherkassk complex, such as the Cimmerians.[90]
This origin from Central Asia, which was also ultimately the case with other Iranic peoples such as the Medes, Persians, Parthians, and Sogdians, was visible until at least the 5th century BC in how these various peoples shared common myths as well as styles of dress and ornaments such as the wearing of tunics and trousers.[579][67][68]
Within the Pontic Steppe, the incoming Scythian conquerors became known as the Royal Scythians[40][580] after establishing themselves as the ruling elite over the local population[336] and assimilating them into a single tribal identity while allowing them to continue their various lifestyles and economic organisations,[581][336] so that not all populations of Pontic Scythia were themselves Scythians, with some being under Scythian hegemony and others being independent.[580]
The consequence of this political structure under the suzerainty of the Royal Scythians was many of the non-Scythian populations of the Pontic Steppe becoming designated by the term "Scythians" largely because they lived under the domination of the Iranic Scythian ruling class.[43]
The population of the North Pontic Scythian kingdom was a complex political structure composed of both Scythian and non-Scythian peoples:[335][7][582]
The Borysthenēs river thus marked a cultural boundary between the sedentary farmers in the west and the pastoral nomads in the east:[449][586] these various populations constituting the overarching Scythian political structure were furthermore organised into tribes which were themselves headed by local lords. These tribes were in turn subject to the dominant tribe of the Royal Scythians, who formed the tribal aristocracy of the Scythians and whose ruling lord was the king of all Scythians.[424]
The Scythians were composed of a number of tribal units,[566] including:[587]
Of the many tribes constituting the Scythian kingdom, the nomadic tribes lived on the steppes immediately to the north of the Maeotian Sea and on the right and left banks of the Borysthenēs river.[591]
In addition to the Scythians themselves, as well as the Thracians who had inhabited the region since the Bronze Age, the population of the Pontic Scythian kingdom consisted of Greeks living in colonies on the northern shore of the Black Sea.[592]
There were initially few differences within the many Scythian tribes and tribal groupings in the early period of the Pontic Scythian kingdom, which later became more pronounced as these eventually conquered various native populations.[593]
The Scythians were closely related to other Iranic nomads who occupied the Eurasian steppe during Antiquity, such as:[594]
These various steppe nomads were themselves members of the eastern group of Iranic peoples, whose other member populations included the Bactrians, the Chorasmians, and the Sogdians, while the western group of Iranic peoples included the Medes, Parthians and Persians.[595]
These common Iranic origins of Medes, Persians, Parthians, Scythians and Sogdians were visible until at least the 5th century BC in how these various peoples shared common myths as well as styles of dress and ornaments.[67][68]
The Scythians as well as the Saka of Central Asia spoke a group of languages belonging to the Iranic family,[596] more specifically to the eastern branch of the Iranic language family.[597][589]
A specific feature of the language of the Pontic Scythians was the transformation of the sound /δ/ (/ð/) into /l/.[597]
The Scythian languages may have formed a dialect continuum: "Scytho-Sarmatian" in the west and "Scytho-Khotanese" or Saka in the east.[598] The Scythian languages were mostly marginalised and assimilated as a consequence of the late antiquity and early Middle Ages Slavic and Turkic expansions. The western (Sarmatian) group of ancient Scythian survived as the medieval language of the Alans and eventually gave rise to the modern Ossetian language.[599]
Scythian society was stratified along class lines.[600] Herodotus of Halicarnassus named the three classes of Scythians only once in his writings,[147] where he described them as descended from the three sons of the Scythian ancestor-god Targitaos:[601][602][239]
By the 5th to 4th centuries BC, the Scythian population was stratified into five different class groups:[605]
The Scythian aristocracy were an elite class dominating all aspects of Scythian life[606] consisting of property owners who possessed landed estates large enough that it sometimes took a whole day to ride around them.[607] These freeborn Scythian rulers used the whip as their symbol.[608]
The burials of the deceased from the aristocracy and royalty were the largest ones, varying from 14 to 21 metres in height, and were the most elaborate and luxurouusly-equipped ones: their contents included between 3 and 11 human sacrifices, between 4 and 16 horse sacrifices, the presence of gold on the horse harnesses, and the lavishness and large range of the grave goods.[609]
The Scythian kings, especially, were buried along with servants, cupbearers, grooms, and their entourage from their subordinate tribes, who were killed when the king died and buried in his grave to follow him in the afterlife.[429]
The commoners were free but still depended to some extent on the aristocracy.[429] They were allowed to own some property, usually a pair of oxen needed to pull a cart,[68][610] hence why they were called oktapodes (Ancient Greek: οκταποδες, lit. 'eight-feeters') in Greek.[77] By the 4th century BC, the economic exploitation of these free commoners became the main economic policy of Scythia.[409]
Within this system of commoner dependency on the aristocrats and royalty, these elite classes rewarded their dependants' loyalty through presents consisting of metal products whose manufacture was overseen by the elites themselves in the industrial centre located in the Scythian capital city at Kamianka.[446]
The burials of these commoners were largely simple, and contained simpler furnishings and fewer grave goods, although the tombs of commoner warriors could contain weapons, horse gear and sometimes a horse as well.[429][609]
The commoners were buried in fewer kurgans compared to the upper classes, and were sometimes instead inhumated as the sacrificed retinue of in secondary burials of Scythian aristocrats. Similarly, the commoner buried in one of the smaller barrows around the Solokha royal kurgan belonged to a warrior accompanied with five horses, but did not contain much wealth[429]
Serfs belonged to the poorest sections of the native populations of Scythia, and, being tied to the land and not possessing cattle, they were not free and did not own cattle or wagons. Stablemen and farmers were recruited from the serf class.[610]
Although Scythian society was not dependent on slavery,[430] A rudimentary form of it was nevertheless practised in Scythia according to which slaves performed only domestic tasks.[343]
However, the Scythian ruling class nevertheless still used a large number of slaves to till the land and tend to the cattle.[607] Slaves were also assigned to the production of dairy products. The Greek author Herodotus of Halicarnassus claimed that the Scythians used to blind their slaves to prevent them from eating the most valuable of these dairy products. He also claimed that the Scythian kings considered the inhabitants of Crimea to be their slaves.[607]
The class stratification of Scythian society corresponded to a hierarchy of social standing and property ownership which is visible in how export of the grain cultivated by the common freemen profited only the aristocracy but not these commoners, whose graves lacked the lavish furnishing of the aristocratic burials,[409] although rings, clothing plaques and gold-covered wood handles could still be present in their burials.[611]
This drastic difference between the aristocracy and the commoners is also visible in how Scythian art only represented the interested of the Scythian ruling classes.[612]
Scythian society was constituted of kinship structures where clan groups formed the basis of the community[419] and of political organisation.[580]
Clan elders wielded considerable power, and were able to depose kings, such as when the Scythian army overthrew the king Scyles and the Scythians demanded his extradition from the Thracians, after which he was executed. Following the deposition of Scyles, the power of both the king and the warrior-aristocracy became further entrenched.[391]
As an extension of clan-based relations, a custom of blood brotherhood existed among the Scythians, whereby the blood of the sworn blood brothers was poured in a cup of wine in which their swords, arrows, battle-aces, and spears were lowered before they drank it.[419]
Scythian society was a patriarchal one where women were subordinate to men, although women from the upper classes were free to ride horses, while women from the lower classes may have not been free to do so and may have spent most of their time indoors.[613] Among the more nomadic tribes, the women and children spent most of their time indoors in the wagons,[579][583] with Herodotus of Halicarnassus having recorded that women held a higher status among the Sauromatians than among the Scythians.[614]
With immigration into Scythia in the late 6th century BC of a wave of Sauromatians, among whom women held high social status,[615][616] the standing of women improved in Scythian society enough that they were allowed to become warriors as from the Middle Scythian period.[617]
Polygamy was practised among the Scythian upper classes, and kings had harems in which both local women and woman who had been bought lived. Some of these women were the kings' legal wives and others were their concubines. After the deaths of Scythian men, their main wives or concubines would be killed and buried alongside them.[613]
Reflecting the patriarchal structure of Scythian society, the wives and concubines could be passed down as inheritance, as when the Scythian king Scyles married Opoea, who had been one of his father's wives.[613]
Within Scythian priesthood there existed a group of transgender soothsayers, called the Anarya (lit. 'unmanly'), who were born and lived their early lives as men, and later in their lives assumed the mannerisms and social roles role of women.[618]
The Scythians, like the Cimmerians, were organised into a tribal nomadic state with its own territorial boundaries, and comprising both pastoralist and urban elements. Such nomadic states were managed by institutions of authority presided over by the rulers of the tribes, the warrior aristocracy, and ruling dynasty.[123]
The Scythians were monarchical, and the king of all the Scythians was the main tribal chief,[340][239] who was from the dominant tribe of the Royal Scythians.[424][239]
Power among the Scythian kings was passed down a single dynasty,[412][239] and the historian and anthropologist Anatoly Khazanov has suggested that the Scythians had been ruled by the same dynasty from the time of their stay in West Asia until the end of their kingdom in the Pontic Steppe,[619] while the Scythologist Askold Ivantchik has instead proposed that the Scythians had been ruled by at least three dynasties, including that of Bartatua, that of Spargapeithes, and that of Ariapeithes.[20]
Although the kings' powers were limited by the popular [412] and warrior assemblies,[424] royal power itself was held among the Scythians to be divinely ordained: this conception of royal power, which is well documented in the ritual symbols depicted on 5th to 3rd century BC Scythian toreutics, was initially foreign to Scythian culture and originated in West Asia during the period of Scythian presence there in the 7th century BC.[340][188]
The Scythian kings were later able to further increase their position through the concentration of economic power in their hands because of their dominance of the grains trade with the Greeks, which made them and the Scythian warrior-aristocracy as a whole, very wealthy.[412]
After their death, the Scythian kings were buried along with one or some of their wives.[613] The kings also chose servants, cupbearers, courtiers, and members of the royal entourage from the tribes under his authority, who were to be killed and buried along with him to follow and serve him in the afterlife. Warriors belonging to the entourage of Scythian rulers were also buried in smaller and less magnificent tombs surrounding the tombs of the rulers.[429]
By the 4th century BC, the Scythian kingdom had developed into a rudimentary state after the king Ateas had united all the Scythian tribes under his personal authority.[409]
The Scythians were organised into popular and warrior assemblies that limited the power of the kings.[424][412] The gatherings of these assemblies were held in the nomes, such as the one at which the overthrow of the king Scyles was decided.[412]
Scythian aristocrats had dependants: these could be lower-class Scythians, to whom they offered metal products as rewards for their loyalty,[446] or Greeks, from whom they obtained gifts such as objects made of precious metals.[204]
The Scythians were ruled by a triple monarchy, with a high king who ruled all of the Scythian kingdom, and two younger kings who ruled in sub-regions. The kingdom composed of three kingdoms which were in turn made of nomes headed by local lords,[620] not unlike the Great Chiefs of ancient Egypt and the Satraps of the Achaemenid Empire.[621]
Ceremonies were held in each nome on a yearly basis.[622]
The Scythians thus possessed a complex political organisation arising from their agro-pastoralist lifestyle and economy. Such structures were also present among:[623]
Within the Pontic Steppe, the incoming Scythian conquerors established themselves as the ruling elite over the local population and assimilated them into a single tribal identity while allowing them to continue their various lifestyles and economic organisations.[336]
The peoples of Scythia were thus agro-pastoralists[621] consisting of a mix of sedentary farmer populations and nomads,[449][580][336] with the tribes living in the steppes remaining primarily nomadic and having lifestyles and customs inextricably linked to their nomadic way of life.[583]
The dominant tribe of the Royal Scythians, especially, originally led a transhumant warrior-pastoralist nomadic way of life[624] by spending the summer northwards in the steppes and moving southwards towards the coasts in the winter.[625]
With the integration of Scythia with the Greek colonies on the northern shore of the Black Sea, the Scythians also soon became involved in activities such as cultivating grain, fishing, trading and craftsmanship.[7]
The Scythians practised animal husbandry,[449] and their society was highly based on nomadic pastoralism,[583][411][626] which was practised by both the sedendary and nomadic Scythian tribes, with their herds being made up of about 40% horses, 40% cattle, and 18% sheep, but no pigs, which the Scythians refused to keep in their lands.[627][7][583] Horse rearing was especially an important part of Scythian life, not only because the Scythians rode them, but also because horses were a source of food.[411]
During the 1st millennium BC, the wet and damp climate prevailing in the Pontic Steppe constituted a propitious environment which caused grass to grow in abundance, in turn allowing the Scythians to rear large herds of horse and cattle.[628]
Scythian pastoralism followed seasonal rhythm, moving closer to the shores of the Maeotian Sea in winter and back to the steppe in summer, with the grazing location often changing due to the herds and flocks moving on to search for new pastures once the already occupied pastures had been grazed. The Scythians appear to have not stored food for their animals, who therefore likely foraged under the snow during winter.[627]
The strong reliance of the Scythians on pastoralism itself ensured the self-sufficiency of the Scythians, and was conducive towards the nomadic lifestyle.[629] This importance of pastoralism for the Scythians is visible in how representations of pastoral activities formed the predominant theme of Scythian petroglyphic art.[74]
The nomadic Scythians were able to rear large flocks and herds because of the grass growing abundantly on the treeless steppe thanks to the propitious climate then prevailing to the north of the Black Sea,[40][628] and they especially grew barley to provide feed for their animals.[153]
Hunting among the Scythians was primarily done for sport and entartainment rather than for procuring meat,[583] although it was occasionally also carried out for food.[411]
Conditions in the southern lands near the shores of the Black Sea, such as in Hylaea and the valleys further north along the Dnipro, were propitious for agriculture[575] and for cultivating cereals, orchards and vineyards.[572] In addition to the sedentary Scythian tribes, the nomadic Scythians themselves also complemented their mobile pastoralism with agriculture.[622]
The settlements in the valley of the Borysthenēs river especially grew wheat, millet, and barley, which grew abundantly thanks to the fertile black soil of the steppe.[284][153] This allowed the Scythians to, in addition of being principally reliant on domesticated animals, also complement their source of food with agriculture,[411] and the Scythian upper classes owned large estates in which large numbers of slaves and members of the tribes subordinate to the Royal Scythians were used to till the land and rear cattle.[607]
Among the tribes subordinate to the nomadic Iranic Scythian, the sedendary Scythian tribes of the Callipidae, Aroteres, Georgoi, and Alizones, engaged in agriculture, and grew crops for their own use as well as to be exported to the Greeks on the northern shores of the Black Sea. These tribes were able to cultivate large quantities of crops thanks to the use of wooden ploughs.[584] The ancient Greek author Herodotus of Halicarnassus recorded that these sedendary Scythian tribes grew wheat, barley, millet, lentils, beans, onions, and garlic; and an oven used to dry grains of wheat, barley, and rye was located at the site of Shyroka Balka, near Pontic Olbia.[584][333]
The Callipidae cultivated crops including wheat and millet, and also engaged in animal husbandry and fishing at sea.[366]
Aside from the consumed milk and meat, other parts of the animals reared by the Scythians were used to make skins and wool:[627]
The native sedentary Thracians populations who lived in Scythia manufactured products such as pottery, woodwork, and weaving, as well as bronze metal-working made out of raw materials imported from Transylvania. From this practice of handicraft, the peoples of Scythia obtained simple tools and ornaments, as well as certain types of weapons:[116]
The populations of Scythia practised both metal casting and blacksmithing, with the same craftsmen usually both casting copper and bronze and forging iron:[632][116]
The Scythians and the peoples of the Pontic steppe were still Bronze Age societies until the 8th century BC, and it was only after the Scythians had expanded into West Asia that they acquired knowledge of ironworking, which they then brought with them into the Pontic Steppe[210] after they had been expelled from West Asia around c. 600 BC.[350]
The Scythians had practised goldsmithing from an early date, with remains from the 2nd Aržan kurgan attesting that the Scythians were already skilled in working gold before their migration out of Central Asia.[71] This tradition of goldsmithing continued until the times of the Pontic Scythian kingdom.[449]
The metallurgical workshops which produced the weapons and horse harnesses of the Scythians during the Early Scythian period were located in the forest steppe,[344] with the centre of industry at that time being located in the region of the Tiasmyn group of the Scythian culture, which corresponded the country of the Arotēres, where an Iranic Scythian elite ruled over a sedentary Thracian population.[345]
By the Middle Scythian period, its principal centre was at a site corresponding to present-day Kamianka, where bog iron ores from the Kryvyi Rih region were smelted and forged to produce iron, and various tools, ornaments, and weapons were made: the whole process of manufacturing iron, from the initial smelting to the final forging, were carried out there[312][446] Other metals, such as copper, lead, and zinc were also smelted at Kamianka, while gold- and silversmiths also worked there.[446] This large-scale industrial operation consumed large amounts of timber which was obtained from the river valleys of Scythia, and metalworking might have developed at Kamianka because timber was available nearby.[446]
Kamianka was the location where the Scythian king oversaw metal production on an industrial scale: some of the city's products were used by the Scythian aristocracy itself or offered by them to their dependants and their descendants in exchange for their loyalty;[446] and Kamianka appears to have also been the main supplier of metal items, especially made of iron and bronze, to the Scythian nomads living in the steppes;[424][20] meanwhile, the surplus of the metal was turned into ingots and shipped to Pontic Olbia to be traded.[446]
Textiles used to produce Scythian garments included
The Scythians manufactured textiles using spindles,[633] and wool, hemp, ramie, and mixed fibres that were made into cloth through plain, twill and tapestry weaving,[634] while silk appears to have been imported from China.[635]
The Pontic Scythians practised trade extensively,[312] with the substantial trade relations existed between the Scythians and the Greeks which continued the long-established exchanges of goods between the northern Pontic and Aegean region that had already existed since the 3rd and 2nd millennia BC. These trade relations became more intense after the Greeks established colonies on the shores of the Black Sea, as a consequence of which the Scythians engaged in trade with both European and Asian Greece.[436]
The ancient Greeks had first been starting to make expeditions in the Black Sea in the 8th century BC, and encounters with friendly native populations quickly stimulated trade relations and the development of more regular commercial transits.[274] The first Greek colonies of the north coast of the Black Sea attempted to develop trade with its native populations,[280] and therefore they had set up trading enclaves (Ancient Greek: εμπορια, romanized: emporia; Latin: emporia) in the 7th century BC.[283] These colonies were themselves useful for the commercial ventures of their mother cities by acting as markets through which manufactured goods could be exchanged with the native populations in exchange for foodstuffs and rare raw materials such as metals, furs, and slaves brought through the inland trading networks.[279]
The location of the Scythians in the Pontic Steppe had thus placed them in an extremely advantageous position:[101]
This situation therefore allowed the Scythian kingdom to mediate the thriving trade that the Greek colonies to their south were carrying out with the sedentary peoples of the forest steppe to their north,[20][101] and which was carried out via the large rivers of the Scythian steppe flowing southwards into the Black Sea, which formed the main access routes to these northern markets.[20]
The Scythians exported iron, grain and slaves to the Greek colonies,[636] and animal products, grain, fish, honey, wax, forest products, furs, skins, wood, horses, cattle, sheep, and slaves[637] to mainland Greece on both sides of the Aegean Sea.[374] Also sold to the Greeks by the Scythians were beavers and beaver-skins, and rare furs that the Scythians had themselves bought from the populations living to their north and east such as the Thyssagetae and Iurcae of the Ural Mountains who hunted rare animals and sewed their skins into clothing.[638]
Other Scythian exports to Greece included various metals smelted from ores and processed into ingots by the Scythians themselves at their industrial centre in their capital city of Kamianka. Ingots of these metals were shipped down the rivers of Scythia till Pontic Olbia, where they were sold to the Greeks.[446]
The Greeks were also especially interested in buying Scythian horses,[639] and in the mid-6th century BC the Greeks started employing Scythian mercenaries in the form of detachments of mounted archers to support their own hoplite armies.[375]
The most important of these export goods was grain, and most especially wheat,[449][582] with the Scythians on the lower Dnipro river cultivating crops principally for export,[582] and the tribes of the Callipidae, Aroteres, Georgoi, and Alizones selling part of their large crop yields to the Greeks; an oven used to dry grain such as wheat, barley, and rye, was located at Shyroka Balka.[582]
The importance of the Greek colonies of the north Black Sea coast drastically increased in the later 6th century BC following the Persian Empire's conquest of Egypt, which deprived the states of Greece proper of the Egyptian grain that they depended on.[280] These grain supplies were so important to the city-states of Greece, most especially of the then dominant Greek power of Athens, that this latter city started seeking new locations for producing grain on the north shore of the Black Sea. Therefore Athens established very well defended new colonies on the north Black Sea coast near the already existing settlements which would act as sites where grain of very good quality was produced to be exported to Athens to feed its citizenry.[373]
The relations between the Scythians and the Greek colonies became more hostile in the early 5th century BC, with the Scythians destroying the Greek cities' khōrai and rural settlements, and therefore their grain-producing hinterlands. The result was that the Scythians instituted an economic policy under their control whereby the sedentary peoples of the forest steppe to their north became the primary producers of grain, which was then transported through the Buh and Dnipro rivers to the Greek cities to their south such as Tyras, Niconium and Pontic Olbia, from where the cities exported it to mainland Greece at a profit for themselves.[20]
The Scythian monopoly over the trade of grain imported from the forest steppe to the Greek cities came to an end sometime between 435 and 400 BC, after which the Greek cities regained their independence and rebuilt their khōrai.[20]
Beginning in the 5th century BC, the grain trade with Greece was carried out through the intermediary of the Bosporan kingdom, due to which the Scythians expanded their agricultural activities to the areas adjoining the Bosporan Kingdom, including in Crimea,[436] resulting in some of the sedentary Scythian farmers moving into Crimea so as to cultivate their crops in close proximity to these clients.[582] As a consequence of the Peloponnesian War, the Bosporan Kingdom became the main supplier of grain to Greece in the 4th century BC, which resulted in an increase of the trade of grain between the Scythians and the Bosporans.[409]
The Scythian aristocracy played an important role in this grain trade by becoming the main intermediary in providing grain, obtained both through from the agriculturalist peoples of the forest steppe and cultivation within Scythia itself, to the Bosporan Kingdom.[409][436] The Scythian aristocracy was the main beneficiary of these commercial activities,[436] from which it derived immense revenue[409] and was able to significantly enrich itself,[365] hence why it sought to increase the amount of grain produced in Scythia.[409]
The rich aristocratic burials richly furnished with imported grave goods and gold silver objects, including fine Greek-made toreutics and jewellery, attest of the Scythian aristocracy's economic power derived from the grain trade, due to which the coins minted by Scythian kings at Pontic Olbia were struck with depictions of ears of grain.[436] Scythian commoners did however not obtain any benefits from this trade, and luxury goods were absent from their tombs.[409]
Inscriptions from the Greek cities on the northern Black Sea coast also show that upper class Greek families also derived wealth from this trade,[436] and as a consequence of these flourishing trade relations, which were themselves possible only thanks to the protection and cooperation of the Scythian kings, the Greek colonies on the northern shores of the Black Sea rapidly grew during the 6th century BC.[365]
In the 5th century, the Greek cities in the Aegean Sea had started to import slaves from Scythia immediately after the end of the Persian invasions of Greece. Although Scythian society was not heavily dependent on slaves, unlike the Greeks, the Scythian aristocrats nonetheless still found it profitable to organise raids in the forest steppe to obtain slaves, who were then brought to Pontic Olbia, where they were sold to Greek merchants.[436][430]
The Scythians also sold slaves to the Greeks, with the slaves to be sold being acquired from neighbouring or subordinate tribes during military campaigns,[607] and the Greek colonies on the northern Black Sea coast being hubs of slave trafficking. After the Greek city-state of Athens had defeated the Persians at Salamis in 480 BC, it bought 300 Scythian slave archers who acted as a police force in the city and who lived in tents. When the Greek city of Mytilene broke away from the Delian League in 428 BC, it also bought a similar force of Scythian warriors.[640][641][610]
Beginning in the 7th and 6th centuries BC, the Scythians had been importing craft goods and luxuries such as vessels, decorations made from previous metals, bronze items, personal ornaments, gold and silver vases, black burnished pottery, carved semi-precious and gem stones, wines, fabrics, oil, and offensive and defensive weapons made in the workshops of Pontic Olbia or in mainland Greece, as well as pottery made by the Greeks of the Aegean islands.[642]
The Scythians also imported large amounts of Scythian-type precious metal items decorated in the "Animal-style" type of art made mainly by Greek craftsmen in the Greek colonies.[449]
Among the Greek colonies, the Pontic Olbia served the demands of the Scythian aristocracy of the Borysthenēs river valley, and Pantikapaion supplied the Scythian aristocrats in the Tauric and Sindic Chersoneses,[153] although Pontic Olbia started declining in the late 5th century BC due to most of the trade passing through it then shifting to transiting through the cities of the Cimmerian Bosporus constuting the Bosporan Kingdom.[438]
In exchange for their many exports, especially of slaves and metals, to Greece the Scythians bought various Greek products, especially amphorae of wine, and the pottery used to consume said wine, such as oinokhoai and kylikes.[432][430][446] The Scythian aristocrats and royalty residing in the acropolis of the city of Kamianka shipped the surplus of metal produced in that city to Pontic Olbia to be traded in exchange for the wine and fine pottery that they consumed.[446]
The island of Chios in the Aegean Sea, especially, produced wine to be sold to the Scythians, in exchange of which slaves from Scythia were sold in the island's very prominent slave market.[430]
The Scythians also bought olive oil, perfumes, ointments, and other luxury goods from the Greeks,[273][419] such as Scythian-style objects crafted by Greek artisans.[643]
The Pontic Steppe was thus a particularly attractive territory for the Scythians to occupy because it allowed them to obtain grain to supplement their diet from the mixed farmer population of the forest steppe to their north, and exotic luxury goods for their aristocracy to use as status markers from the Greek colonies on the shore of the Black Sea:[97] the Scythian aristocracy especially bought luxury goods which they used flauntingly during their lives and in their tombs as status markers: wine and the various Greek vessels used to mix and drink it were especially imported in large quantities and were even used as grave goods, while craftsmen in the Greek colonies manufactured items made of gold or electrum for Scythian patrons.[311]
During the earlier Middle Scythian period of the 5th century BC, the Scythians were importing Corinthian and Athenian pottery; and by the later Middle Scythian period of the 4th to 3rd centuries BC the market for Pontic Olbia was limited to a small part of western Scythia, while the rest of the kingdom's importations came from the Bosporan kingdom, especially from Pantikapaion, from where came most of Scythia's imported pottery, as well as richly decorated fine vases, rhyta, and decorative toreutic plaques for gōrytoi.[312]
A consequence of the Scythian import of Greek-manufactured art and luxury goods was that Greek art significantly influenced Scythian art and artistic preferences, and, by the Middle and Late Scythian periods, most of the artwork in the Scythian tombs consisted of Scythian motifs and scenes representing Scythian life which had been done by Greek artisans.[365]
An important trade route existed in Scythia during the Early Scythian period which started in Pontic Olbia and followed the course of the Inhul river and crossed the Dnipro, after which it turned east until the country of the Gelonians and, after crossing the Don and the Volga, passed through the Ural Mountains and continued into Asia until the Altai Mountains.[312][362][449]
Herodotus of Halicarnassus claimed that the Scythians frequently went to the eastern of this route, where they required the use of seven interpreters who knew seven different languages to be able to conduct trade.[312][362]
Gold was traded from eastern Eurasia until Pontic Olbia through this route, and the Scythian tradesmen went to the distant regions on its course to carry out commerce. The conquest of the north Pontic region by the Scythians and their imposition of a "Pax Scythica" created the conditions of safety for traders which enabled the establishment of this route.[644] Olbian-made goods have been found at multiple locations lying on this route till the Ural Mountains.[447]
This trade route was another significant source of revenue for the Scythian rulers,[447] and its location also provided to Pontic Olbia the important position of being a commercial and cultural centre in the northern Pontic region for at least two centuries, and the city itself maintained friendly relations with the populations neighbouring it.[362]
Although the Scythians adopted the use of coinage as a method of payment for trade with the Greeks, they never used it for their own domestic market.[645]
Being equestrian nomads, the Scythians excelled at horsemanship,[646] with Scythian horses being the most high quality ones in Europe in the time of the Scythians,[449] and Scythian men spent most of their lives on horseback.[579][583]
During the 1st millennium BC, the wet and damp climate prevailing in the Pontic Steppe constituted a propitious environment which caused grass to grow in abundance, in turn allowing the Scythians to rear large herds of[628] a small but very swift breed of horse that they rode directly and also used for drawing carts. Graeco-Roman authors claimed that the Scythians and Sarmatians would castrate their horses because these were otherwise too turbulent to handle.[411]
The saddle was invented by the Scythians in the 7th century BC, and consisted of two felt cushions stuffed with stag hair and mounted on felt sweatbands; in some cases, the cushions were attached to wooden saddle frames placed to their back and front.[647] Scythian saddles had four raised bolsters at each corner, which, at a time when the stirrup had not yet been invented, allowed the riders to lean into the forward bolsters and raise themselves without being encumbered by the bouncing of their running horses.[648]
Scythian saddles very colourful and dyed in red, yellow, dark blue, black, and white; they were also wholly decorated with wool, appliqué leather, and felt, as well as wooden carvings decorated in gold leaf.[647]
The peoples of Scythia consisted of a mix of sedentary farmer populations and nomads,[580][336] with the tribes living in the steppes remaining primarily nomadic and having lifestyles and customs inextricably linked to their nomadic way of life.[583]
During these early periods, the nomadic Scythians did not build settlements, but instead lived in wagons and temporary tents while leading a mobile pastoral life with their herds and wagon trains.[579][649] The dominant tribe of the Royal Scythians, especially, originally led a transhumant pastoralist nomadic way of life[411][77] by spending the summer northwards in the steppes and moving southwards towards the coasts in the winter.[625]
Due to their nomadic lifestyle, the Scythians had many customs in common with other nomads like the Xiongnu, Göktürks and Mongols, such as the wearing of trousers and boots instead of the long flowing clothing of the Mediterranean and Chinese peoples.[119]
With the integration of Scythia with the Greek colonies on the northern shore of the Black Sea, the Scythians soon became involved with deepening ties with the already sedentary Greeks, the development of sedentary forms of economy such as cultivating grain, fishing and craftsmanship, as well as the intensification of trade in the more nomadic parts of the Scythian kingdom beginning the 6th century BC,[7][153] due to which some of the nomadic Scythians started to settle down,[153] so that they had already started becoming semi-nomads and sedentary farmers by the 5th century BC[492] during the Middle period,[153] and they had largely become settled farmers by the 3rd century BC.[492]
Among the various Scythian tribes, the sedentary farmer tribes lived in western Scythia between the Danube and the Dnipro, while the nomadic pastoralist tribes lived in eastern Scythia between the Dnipro and the Don. Some of these sedentary farmers later moved into Crimea.[582]
The more nomadic Scythians lived in habitations suited for nomadic lifestyles, such as tents of the same type as the more recent yurt of the Turkic peoples and the ger of the Mongolic peoples that could easily be assembled and disassembled to be transported to different locations, as well as covered wagons that functioned as tents on up to six wheels.[74][650] The walls and floors of these portable habitations were made of felt and the tents themselves were bound together using ropes made from horse hair.[74]
The division of Scythian burial chambers into weapon-arsenals, kitchen areas, stables, and living rooms for the deceased family members and their servants, as well as their furnishings, were modelled on the habitations in which the Scythians dwelt during their lives.[651]
Owing to their nomadic lifestyle, the early Scythians organised their dwellings into wagon trains which were constantly on the move according to the rhythm of their pastoralist movements.[579][649]
Beginning in the 5th and 4th centuries BC, the Scythians started building fortified sedentary settlements,[20][445] of which the most important ones were located on major routes which provided access to the major rivers of Scythia,[446] and corresponding to present-day Jelizavetovskaja at the mouth of the Tanais, Trakhtemyriv on the upper Borysthenēs, Nadlimans'ke near the estuary of Tyras, Bilsk on the Vorskla river,[438] and Kamianka at the confluence of the Borysthenēs and one of its tributaries.[20]
The largest and most important of these was the settlement of Kamianka,[445] built in the late 5th century BC and protected by ramparts and steep banks of the Borysthenēs river.[20] The Kamianka site was the location of the seasonal royal headquarters and the aristocrats and royalty residing in the city's acropolis,[20][446] which contained stone houses[445] and buildings built over stone foundations.[446]
Kamianka was also the location of a city where the Scythian king oversaw metal production on an industrial scale,[451] being therefore the residence of a farmer population and of metalsmiths.[20] The houses of these farmers and metalsmiths were single-storeyed, with gable-rooves, ranged from 40 to 150 metres square in size and could include multiple rooms, and had clay-painted and felt-fabric adorned walls made of beams buried vertically in the ground; Kamianka also contained square pit houses made of pole constructions with recessed surfaces.[455]
Blacksmiths' workshops in Scythian settlements from this time were located in both the ground-level and pit houses, where they formed groups of craftsmen's quarters.[455]
Smaller Scythian settlements also existed, where were cultivated large amounts of crops such as wheat, millet, and barley.[153]
In addition to horse-riding and wagons, the Scythians also used carts which could cover large distances.[445]
The Scythians ate the meat from the horses, cattle, and sheep they reared.[627][411]
Milk, especially that of mares, was also an important part of the Scythians' diet, and it was both consumed and used to make cheese and an alcoholic drink made from milk similar to the kumys still widely consumed by Eurasian steppe nomads.[411][652]
The Scythians also consumed wheat and millet in the form of a porridge.[153]
The Scythians also supplemented, to varying extents depending on the regions where they lived, their diets by hunting deer, steppe antelopes, beavers, and other wild animals, as well as by fishing from the large rivers flowing through Scythia.[411][632]
Cooking was mainly done in cauldrons[653] and over fires using dried dung as fuel.[559]
In addition to these, the Scythians consumed large amounts of wine, which they bought from the Greeks. Unlike the Greeks, who diluted wine with water before drinking it, the Scythians drank it undiluted, due to which undiluted wine was called "Scythian-style wine" among the Greeks,[432] who also equated the drinking of wine "in the Scythian way" with immoderate and unrestrained binge drinking.[654]
During the earlier phase of the Scythian Pontic kingdom, wine was primarily consumed by the aristocracy, and its consumption became more prevalent among the wealthier members of the populace only after the 5th century BC.[583]
Scythian garments were sewn together from several pieces of cloth, and generally did not require the use of fibulae to be held in place, unlike the clothing of other ancient European peoples.[655] Scythian dress consisted of combination of various leathers and furs designed for efficiency and comfort on horseback, and was expensively and richly decorated with brightly coloured embroidery and applique work as well as facings of pearl and gold.[656]
The Scythians wore clothing typical of the steppe nomads, which tended to be soft, warm, and close-fitting, made from wool and leather and fur and felts, and decorated with appliquéd and golden ornaments:[657]
Scythian dress was brightly coloured using resist painting and embroidery, and was decorated with gold appliqués sewn into the clothing.[662]
Scythians wore jewellery usually made of gold, but sometimes also of bronze:[663][664]
Scythian men grew their hair long and their beards to significant sizes.[665][579][340] Nothing is known about the hairstyles of Scythian women.[664]
The Scythians were acquainted with the use of soap, which they used to wash their heads.[630]
According to Herodotus of Halicarnassus, Scythian men however did not wash their bodies with water, and instead cleaned themselves in a steam bath in a small tent where the flower buds of cannabis were thrown on hot stones to induce intoxication.[666][667]
Scythian women meanwhile used to clean and beautify themselves by using a paste made from the wood of cypress and cedar, ground together with frankincense, and water on a stone until it acquired a thick consistency. The women then applied this paste over themselves and removed it after a day, leaving their skin clean, glossy, and sweet-smelling.[645][668][669] Scythian women also used cosmetics such as scented water and various ointments.[664]
These cleaning practices were especially performed after funerals.[668]
Scythian men and women both used mirrors, and bronze mirrors made in Pontic Olbia and whose handles were decorated with animal figures such as those of stags, panthers, and rams, were popular during the early Scythian periods.[670][664]
A group of Scythian shaman-priests called the Agaroi (Αγαροι, Latin: Agari) was knowledgeable in the use of snake venom for medicinal purposes.[671][672] During the Third Mithridatic War, these Agaroi used snake venom to stop a thigh wound received by Mithridates VI of Pontus from haemorrhaging.[673]
Cannabis was used by the Scythians as a way to relieve pain from daily activities, arthritis, and constant warfare.[674]
The Scythians applied the oil of wild cabbage, which has analgesic, circulation-stimulating, and anti-bacterial properties, on their bodies to help them withstand the cold in winter and to repel insects in the summer.[675]
The paste made of cypress and cedar wood, frankincense, and water used by Scythian women to clean themselves also had medicinal properties since cedar and cypress oil and frankincense possess antiseptic properties useful for fighting infection, with cedar and cypress oil also being astringents capable of ameliorating oily and flaky skin and treat acne and dermatitis, while frankincense has anti-inflammatory, anti-anxiety, and anti-depressant properties.[674]
In addition to human medicine, the Scythians were adept at veterinary medicine and were especially knowledgeable in treating the health problems of their horses.[676]
The Scythians had domestic dogs.[608]
The Scythians might have had bards who composed and recited oral poetry.[653]
The art of the Scythians was part of specific zoomorphic style called the "Animal Style," which was typical of the Eurasian steppe nomads and represented a limited and specific range of animals in very specific canonical poses.[20]
The "Animal Style" art of the Scythians was a variant of the art of the Eurasian Steppe nomads, which itself initially developed in eastern Eurasian steppes of Central Asia and Siberia during the 9th century BC[52] under the partial influence of ancient Chinese art[20] and of the "static" naturalistic art of the inhabitants of the Siberian woodlands,[201] after which it arrived westward into eastern Europe during the 8th century BC.[20]
The distinctive style of art characteristic of the Scythians proper emerged during their stay in Western Asia during the 7th century BC,[677] and especially during their occupation of Media, when the Scythian upper class came under the influence of West Asian culture,[201] as a consequence of which the art of the Scythians absorbed many West Asian motifs and themes.[105]
Beginning in the 5th century BC, Scythian art experienced the influence of arriving Sauromatians from the east,[20] the borrowing of elements from Thracian art[201] as well as the incorporation of elements from Greek[337][156][20] and Achaemenid Persian art.[20]
This Scythian art formed out of various influences later spread to the west, in the region which corresponds to present Romania, and eventually it brought influences from Iranic and West Asian art into Celtic art,[337] and also introduced metalwork types which followed Shang Chinese models, such as "cruciform tubes" used in harnesses, into Western Eurasia, where they were adopted by the Hallstatt culture.[350]
Scythian art stopped existing after the end of the Pontic Scythian kingdom in the early 3rd century BC, and the art of the later Scythians of Crimea and Dobruja was completely Hellenised, with their paintings and sculptures belonging to the Greek artistic tradition and having probably been made by Greek sculptors.[20]
The religion of the Scythians was a variant of the Pre-Zoroastrian Iranic religion which differed from Zoroastrian and the post-Zoroastrian Iranic religions, and instead belonged to a more archaic stage of Indo-Iranic religious development than the Zoroastrian and Hindu systems.[678] The use of cannabis to induce trance and divination by soothsayers was a characteristic of the Scythian belief system.[678]
Unlike the Persians and the Medes, the Iranic peoples of the steppe such as the Scythians and the Sarmatians were not affected by the Zoroastrian reforms of ancient Iranic religion.[579]
Within the Scythian religion there existed a genealogical myth which the Scythian kings used as justification for their divine right to rule.[621]
.jpg/1280px-Scythian_warriors_(reconstruction).jpg)
The Scythians were a people with a strong warrior culture,[679] and fighting was one of the main occupations of Scythian men, so that war constituted a sort of national industry for the Scythians, and was especially one through which they could meet their society's demands and their aristocracy could obtain luxuries.[680] Scythian men were all trained in war exercises and in archery from a young age,[583] hence why the furnishings of Scythian burial chambers included weapons, thus reflecting the martial nature of their society which was made of mounted warriors.[651] The Aroteres were an especially war-like Scythian tribe.[681][682]
However, the mostly small number of depictions of warfare compared to the larger number of representations of peaceful pastoralist activities in Scythian petroglyphic art suggests that the war-like tendencies of the Scythians might have been exaggerated by Herodotus of Halicarnassus and the modern authors who drew on him as a source.[74]
The Scythians used weapons made from cast iron and bronze.[74]
Mounted archery was the main form of Scythian warfare.[648] Scythian saddles had four raised bolsters at each corner, which, at a time when the stirrup had not yet been invented, allowed the riders to lean into the forward bolsters and raise themselves so they could use shoot their arrows from horseback. This type of saddle preserved the mounted archer from the bouncing of the running horses, thus allowing Scythian mounted archers to operate at very high performance levels.[648]
The main Scythian armament were the bow and arrows:[684]
When not used, Scythian bows and arrows were kept in a combined quiver-bowcase called a gōrytos which was made of leather or bark and was decorated with gold or bronze plates and could each contain up to 300 arrows. Unlike quivers that were set at the right hip among all other cultures, Scythian gōrytoi were hanged from belts at the left hip, with the arrowd being usually taken from the gōrytoi using the bow hand and drawn on the bowstring using the right hand, although the Scythians were skilled at ambidextrous archery.[671][689][690]
Scythian bows and arrows might have required the use of thumb rings to be drawn, although none have been found yet, possibly because hey might have been made of perishable materials.[691]
The Scythians coated their arrows with a potent poison referred to in Greek as skythikon (Ancient Greek: σκυθικον, romanized: skuthikon). To prepare this poison, the Scythians captured small adders that had recently given birth, which they left to decompose, while the Scythian priests filled leather bags with human blood and buried them in dung to putrefy it, after which they mixed decomposed matter in the blood with the decomposed remains of the snakes.[671][692][693]
In addition to the snakes' venom retaining its effect in their decomposed bodies, the human blood was propitious for the growth of bacterial populations such as tetanus- and gangrene-causing germs from the dung. Thus, if an individual initially survived being shot with a poisoned Scythian arrow, they would still experience the effects of the snake poison, including the disintegration of blood cells, shock, and respiratory paralysis, with the gangrening of the wound starting the next day, followed by tetanus after around a week.[671]
The skythikon was crafted to cause lasting harm so that even the most minor wounds from arrows coated with it had a high likeliness to be lethal,[671] and the unlikely possible survivors of skythikon poisoning would have been incapacitated for life.[694] The skythikon was used only against human enemies and was not used for hunting since the meat of animals contaminated with the toxins would not have been proper for consumption.[695]
The stench of the skythikon-coated arrows also functioned as stench weapons because the near-unanimous revulsion by human cultures for smell of rotting and faeces, and the belief in ancient periods that such foul miasmas caused disease.[692]
The skythikon was also referred to in Greek as toxikon pharmakon (Ancient Greek: τοξικον φαρμακον), meaning lit. 'poison for arrows'. The adjective toxikon (τοξικον), meaning lit. 'of the bow', was borrowed into Latin as toxicum, to which the meaning of the Greek term pharmakon (φαρμακον), meaning lit. 'poison' was transferred. From Latin toxicum is derived the modern word toxic, referring to something poisonous.[696][697]
Another poison used by the Scythians to coat their arrows was hemlock.[671]
The shafts and foreshafts of Scythian poisoned arrows were painted with zigzag and diamond patterns emulating the scaly designs of snake skins.[673][698]
In addition to the bow and arrow, the Scythians also used weapons such as:[670][689][20]
Some Scythian warriors wore rich protective armour and belts made of metal plates,[663] including:[700]
The Scythians used locally-made small hide or wicker or wooden shields reinforced with iron strips, with the shields of Scythian aristocrats often being decorated with decorative central plaques.[670][699][701]
The high king had the supreme authority over the armies of the Royal Scythians and their subordinate tribes; the local lords were in charge of the army of a nome; the heads of clans were in charge of war bands.[702]
The nomes of the Scythian kingdom were in charge of spreading information about the war at the time of the Persian invasion of Scythia.[412]
Mounted archery was the mode of fighting of the free commoners of Scythia, who were called hippotoxotai (Ancient Greek: ιπποτοξοται, lit. 'horse-archers'[671]) in Greek.[648][610]
Serfs and slaves were subordinate to the warriors and accompanied them unarmed, and would be armed with spears only in extremely severe situations.[610]
The Scythians fought in mass formations of mounted archers and were adept at using feigned flight tactics.[449]
The Scythians had several war-related customs meant to transfer the power of defeated enemies to Scythian warriors:[703][704]
The Scythians looked similar to the populations of Europe,[706][701] and depictions of Scythian men in Persian sculptures and on Scythian gold objects show them as stocky and powerfully built, with strong facial features and long and thick wavy hair.[7]
Upper class Scythians were particularly tall, with the men usually being over 1.80 metres tall, and sometimes reaching 1.90 metres, and on some rarer occasions being even more than 2 metres tall.[707]
The difference in height between these upper class Scythians and the Scythian commoners was of around 10 to 15 centimetres, with the height difference being a symbol of status among the upper-class men. Analysis of skeletons shows that Scythians had longer arm and leg bones and stronger bone formation than present-day people living in their former territories.[707]
Due to his unfamiliarity with Scythian dress, Pseudo-Hippocrates innacurately claimed that the Scythians suffered from hypermobility of the joints.[656]
In Histories, the 5th-century BC Greek historian Herodotus describes the Budini of Scythia as red-haired and grey-eyed.[708] In the 5th century BC, Greek physician Hippocrates argued that the Scythians were light skinned.[708] In the 3rd century BC, the Greek poet Callimachus described the Arismapes (Arimaspi) of Scythia as fair-haired.[708] The 2nd-century BC Han Chinese envoy Zhang Qian described the Sai (Saka), an eastern people closely related to the Scythians, as having yellow (probably meaning hazel or green) and blue eyes.[708] In the late 2nd century AD, the Christian theologian Clement of Alexandria says that the Scythians and the Celts have long auburn hair.[708] The 2nd-century Greek philosopher Polemon includes the Scythians among the northern peoples characterised by red hair and blue-grey eyes.[708] In the late 2nd or early 3rd century AD, the Greek physician Galen writes that Scythians, Sarmatians, Illyrians, Germanic peoples and other northern peoples have reddish hair.[708] The fourth-century bishop Gregory of Nyssa wrote that the Scythians were fair skinned and blond haired. The 5th-century physician Adamantius, who often followed Polemon, describes the Scythians as fair-haired.[708]
Scythian archaeology can be divided into three stages:[331][20]
Archaeological remains of the Scythians include barrow grave tombs called "kurgans" (ranging from simple exemplars to elaborate "Royal kurgans" containing the "Scythian triad" of weapons, horse-harness, and Scythian-style wild-animal art), gold, silk, and animal sacrifices, in places also with suspected human sacrifices.[709][538]
Mummification techniques and permafrost have aided in the relative preservation of some remains. Scythian archaeology also examines the remains of cities and fortifications.[710][711][712]
The Scythians (specifically Western or Pontic Scythians, as in differentiation from Eastern Scythian Saka) primarily emerged out of the Bronze and Iron Age population of the Pontic-Caspian and Central Asian Steppe (Western Steppe Herders or "Steppe_MLBA").[713] The (Western or Pontic) Scythians (such as Sarmatians) fall in or close to the European-related cluster, while Eastern Scythians (such as the Pazyryk culture) are more heterogeneous, both genetically and culturally.[714]
Western Scythians carried diverse West Eurasian and East Eurasian maternal lineages. Initially, the Western Scythians carried only West Eurasian maternal haplogroups, however the frequency of East Eurasian haplogroups rises to 26% in samples dated from the 6th-2nd centuries BCE.[715] Among the Western Scythians discovered at Rostov-on-Don, in European Russia, East Eurasian maternal haplogroups make up 37.5% of the total. These results suggest that there was increasing marriages to women of East Eurasian origin among the Western Scythians.[716] The East Eurasian maternal lineages were likely brought by individuals sharing affinities with modern-day Nganasan people, as well as the ancient Okunevo culture.[717]
In terms of paternal haplogroups, almost all Western Scythians carried West Eurasian-associated haplogroups. Western Scythian remains have been observed to carry a specific clade of haplogroup R1b, characteristic of the Northern Pontic-Caspian steppe, which distinguishes them from Eastern Scythians, who most commonly carried haplogroup haplogroup R1a.[718]
The relationships of the various Scythian kings with each other are not known for certain, although the historian and anthropologist Anatoly Khazanov suggests that the Scythians had been ruled by the same dynasty from the time of their stay in West Asia until the end of their kingdom in the Pontic steppe, and that Madyes and the later Scythian kings Spargapeithes and Ariapeithes belonged to the same dynasty,[619] and Ellis Minns suggested in 1913 that Idanthyrsus was probably the father of Ariapeithes.[719]
Meanwhile, the scholar Askold Ivantchik instead considers Madyes, Spargapeithes, and Ariapeithes to have each belonged to a different dynasty.[20]
p.24 "Figure.2. Royal barrow Arzhan 1: funeral artifacts. 36-39"
The Iron Age Saka population of eastern Eurasia is considered the earliest of the Scythian groups to emerge in the 1st millennium BCE, as well as being the most substantial part of the Eastern group of the pan-Scythian family, occupying almost the entire territory of modern Kazakhstan, Kyrgyzstan, Tajikistan, northern Afghanistan, north-west China and northern Mongolia, and substantial parts of western and eastern Siberia (...) Among the earliest securely dated Iron Age Eurasian pastoralist sites of the whole region are the burial mounds (kurgans) located on the territory of western Siberia and East Kazakhstan, including Arzhan-1 and 2, and Baigetobe (...) It is highly probable that these two regions gave an initial spark of emergence and development of the whole Saka-Scythian world that expanded and flourished for almost a millennium.
Genetic ancestry modeling of the IA groups performed with qpWave and qpAdm confirmed that the steppe_MLBA groups adequately approximate the western Eurasian ancestry source in IA Scythians while the preceding steppe_EBA (e.g., Yamnaya and Afanasievo) do not (data file S4). As an eastern Eurasian proxy, we chose LBA herders from Khovsgol in northern Mongolia based on their geographic and temporal proximity. Other eastern proxies fail the model because of a lack or an excess of affinity toward the Ancient North Eurasian (ANE) lineage (25).
...and most of the Eastern Scythians [3], who are themselves a very heterogeneous group both culturally and genetically. On the other hand, the Chernyakhiv samples overlapped with modern Europeans, representing the most "western: range of variation among the groups of this study (Figure 2).
.png){kind=link}