Блиц — немецкая бомбардировка Соединённого Королевства , проводившаяся с 7 сентября 1940 года по 11 мая 1941 года [4] в течение чуть более 8 месяцев во время Второй мировой войны .
Немцы проводили массированные воздушные атаки на промышленные объекты, города и поселки, начиная с налетов на Лондон ближе к концу Битвы за Британию в 1940 году (битва за превосходство в воздухе днем между Люфтваффе и Королевскими военно-воздушными силами над Соединенным Королевством). К сентябрю 1940 года Люфтваффе проиграли Битву за Британию, и немецким воздушным флотам ( Luftflotten ) было приказано атаковать Лондон, чтобы втянуть истребительное командование Королевских ВВС в битву на уничтожение . [5] [6] Адольф Гитлер и рейхсмаршал Герман Геринг , главнокомандующий Люфтваффе, отдали приказ о новой политике 6 сентября 1940 года. С 7 сентября 1940 года Лондон систематически бомбился Люфтваффе в течение 56 из следующих 57 дней и ночей. [7] [8] Среди известных нападений были крупная дневная атака на Лондон 15 сентября , крупный налет на Лондон 29 декабря 1940 года, приведший к огненному шторму, известному как Второй Великий лондонский пожар , [9] и крупный налет в ночь с 10 на 11 мая 1941 года.
Люфтваффе постепенно сократили дневные операции в пользу ночных атак, чтобы избежать атак Королевских ВВС, и после октября 1940 года Блиц стал ночной бомбардировочной кампанией. Люфтваффе атаковали главный атлантический морской порт Ливерпуль в ходе Ливерпульского блица . Порт Халл в Северном море , удобная и легко обнаруживаемая цель или второстепенная цель для бомбардировщиков, неспособных определить свои основные цели, пострадал от Халлского блица . Портовые города Бристоль , Кардифф , Портсмут , Плимут , Саутгемптон , Сандерленд , Суонси , Белфаст и Глазго также подверглись бомбардировкам, как и промышленные центры Бирмингем , Ковентри , Манчестер и Шеффилд . Более 40 000 мирных жителей погибли в результате бомбардировок Люфтваффе во время войны, почти половина из них в столице, где было разрушено или повреждено более миллиона домов. [1]
В начале июля 1940 года немецкое верховное командование начало планировать операцию «Барбаросса» — вторжение в Советский Союз . [10] Бомбардировки не смогли деморализовать британцев и заставить их сдаться, а также нанести большой ущерб военной экономике; восемь месяцев бомбардировок ни разу не нанесли серьезного ущерба британскому военному производству, которое продолжало расти. [11] [12] Наибольшим эффектом стало то, что британцы были вынуждены рассредоточить производство самолетов и запасных частей. [13] Британские военные исследования пришли к выводу, что большинству городов требовалось от 10 до 15 дней, чтобы восстановиться после серьезных ударов, но некоторым, таким как Бирмингем, потребовалось три месяца. [13]
Немецкое воздушное наступление провалилось, потому что Верховное командование Люфтваффе ( Oberkommando der Luftwaffe , OKL) не разработало методическую стратегию уничтожения британской военной промышленности. Плохая разведка о британской промышленности и экономической эффективности привела к тому, что OKL сосредоточился на тактике, а не на стратегии. Бомбардировочные усилия были разбавлены атаками на несколько групп отраслей вместо постоянного давления на наиболее жизненно важные. [13] [14]
В 1920-х и 1930-х годах теоретики авиации, такие как Джулио Дуэ и Билли Митчелл, утверждали, что воздушные силы могут выиграть войну, устранив необходимость в наземных и морских боях. [15] Считалось, что « бомбардировщик всегда прорвется » и ему невозможно будет противостоять, особенно ночью. Промышленность, правительственные здания и коммуникации могут быть уничтожены, что лишит противника возможности вести войну. Бомбардировка гражданского населения приведет к краху морального духа и потере производства на оставшихся заводах. Демократии, где допускалось общественное мнение, считались особенно уязвимыми. Королевские ВВС и Корпус армейской авиации США (USAAC) переняли большую часть этого апокалиптического мышления. Политика Бомбардировочного командования Королевских ВВС стала попыткой достичь победы путем уничтожения гражданской воли, коммуникаций и промышленности. [16]
Люфтваффе с осторожностью относилось к стратегическим бомбардировкам , но OKL не выступало против стратегических бомбардировок промышленных предприятий или городов. Оно считало, что это может существенно повлиять на баланс сил на поле боя, нарушив производство и подорвав моральный дух гражданского населения. OKL не верило, что только воздушная мощь может иметь решающее значение, и Люфтваффе не принимало официальной политики преднамеренных бомбардировок гражданского населения до 1942 года. [17]
Жизненно важные отрасли промышленности и транспортные центры, которые должны были быть остановлены, были законными военными целями. Можно было бы утверждать, что гражданские лица не должны были быть объектом прямых атак, но прекращение производства повлияет на их моральный дух и волю к борьбе. Немецкие правоведы 1930-х годов тщательно разработали руководящие принципы относительно того, какой тип бомбардировки был допустим в соответствии с международным правом. В то время как прямые атаки на гражданских лиц были исключены как «террористические бомбардировки», концепция атаки на жизненно важные военные отрасли промышленности — и вероятные тяжелые жертвы среди гражданского населения и упадок морального духа гражданского населения — была признана приемлемой. [18]
С начала национал-социалистического режима и до 1939 года в немецких военных журналах велись дебаты о роли стратегических бомбардировок, причем некоторые авторы спорили в русле британцев и американцев. [19] Генерал Вальтер Вевер (начальник Генерального штаба Люфтваффе с 1 марта 1935 года по 3 июня 1936 года) отстаивал стратегические бомбардировки и строительство подходящих самолетов, хотя он подчеркивал важность авиации в оперативном и тактическом плане. Вевер выделил пять пунктов воздушной стратегии:
Вевер утверждал, что OKL не следует обучать исключительно тактическим и оперативным вопросам, но и большой стратегии, военной экономике, производству вооружений и менталитету потенциальных противников (также известному как анализ разведданных ). Видение Вевера не было реализовано, штабные исследования по этим предметам отошли на второй план, а Воздушные академии сосредоточились на тактике, технологиях и оперативном планировании, а не на независимых стратегических воздушных наступлениях. [21]
В 1936 году Вевер погиб в авиакатастрофе, и неспособность реализовать его видение новых Люфтваффе во многом была приписана его преемникам. Бывшие военнослужащие и его преемники на посту начальника Генерального штаба Люфтваффе , Альберт Кессельринг (3 июня 1936 – 31 мая 1937) и Ганс-Юрген Штумпфф (1 июня 1937 – 31 января 1939) обычно обвиняются в отказе от стратегического планирования непосредственной авиационной поддержки . [22]
Двумя выдающимися энтузиастами операций по наземной поддержке (прямой или косвенной) были Хуго Шперрле , командующий 3-м воздушным флотом (1 февраля 1939 г. – 23 августа 1944 г.) и Ганс Йешоннек , начальник Генерального штаба Люфтваффе (1 февраля 1939 г. – 19 августа 1943 г.). Люфтваффе не были вынуждены участвовать в операциях по наземной поддержке из-за давления со стороны армии или потому, что их возглавляли бывшие солдаты; действительно, Люфтваффе предпочитали модель совместных межвидовых операций, а не независимых стратегических воздушных кампаний. [22]
Гитлер уделял меньше внимания бомбардировкам противника, чем противовоздушной обороне, хотя он способствовал развитию бомбардировочной авиации в 1930-х годах и понимал, что бомбардировщики можно использовать в стратегических целях. В 1939 году он сказал OKL, что безжалостное использование Люфтваффе против сердца британской воли к сопротивлению последует, когда наступит подходящий момент. Гитлер быстро развил скептицизм в отношении стратегических бомбардировок, подтвержденный результатами Блица. Он часто жаловался на неспособность Люфтваффе нанести достаточный ущерб промышленности, говоря: «Военная промышленность не может быть эффективно остановлена воздушными налетами... обычно предписанные цели не поражаются». [23]
Пока война планировалась, Гитлер никогда не настаивал на том, чтобы Люфтваффе планировали стратегическую бомбардировочную кампанию и даже не предупреждал достаточно хорошо штаб ВВС о том, что война с Британией или даже Россией была возможна. Объем жесткой оперативной и тактической подготовки к бомбардировочной кампании был минимальным, в основном из-за неспособности Гитлера как верховного главнокомандующего настоять на таком обязательстве. [23]
В конечном итоге Гитлер оказался в ловушке собственного видения бомбардировок как оружия террора, сформированного в 1930-х годах, когда он угрожал малым странам, заставляя их принять немецкое правление, а не подчиняться воздушным бомбардировкам. Это имело важные последствия. Это показало, в какой степени Гитлер ошибочно воспринимал стратегию союзников как стратегию сломления морального духа, а не как экономическую войну , с крахом морального духа в качестве бонуса. [24]
Гитлера гораздо больше привлекали политические аспекты бомбардировок. Поскольку простая угроза бомбардировок дала дипломатические результаты в 1930-х годах, он ожидал, что угроза немецкого возмездия убедит союзников принять политику умеренности и не начинать политику неограниченных бомбардировок. Он надеялся — по причинам политического престижа внутри самой Германии — что немецкое население будет защищено от бомбардировок союзников. Когда это оказалось невозможным, он начал опасаться, что народные настроения обернутся против его режима, и удвоил усилия по организации аналогичного «террористического наступления» против Великобритании, чтобы создать тупик, в котором обе стороны будут колебаться, стоит ли вообще применять бомбардировки. [24]
Главной проблемой в управлении Люфтваффе был Геринг. Гитлер считал Люфтваффе «самым эффективным стратегическим оружием», и в ответ на неоднократные просьбы Кригсмарине о контроле над военно-морской авиацией настаивал: «Мы никогда не смогли бы удержаться в этой войне, если бы у нас не было неделимых Люфтваффе ». [25] Такие принципы значительно усложнили интеграцию ВВС в общую стратегию и вызвали у Геринга ревнивую и разрушительную защиту своей «империи», в то время как Гитлер был добровольно отстранен от систематического руководства Люфтваффе как на стратегическом, так и на оперативном уровне. [25]
Когда Гитлер попытался вмешаться в управление военно-воздушными силами позже в ходе войны, он столкнулся с политическим конфликтом, который он сам и создал между собой и Герингом, и который был полностью решен только к концу войны. [25] В 1940 и 1941 годах отказ Геринга сотрудничать с Кригсмарине лишил все военные силы вермахта Рейха возможности задушить британские морские коммуникации, что могло бы иметь стратегический или решающий эффект в войне против Британской империи. [26]
Преднамеренное отделение Люфтваффе от остальной военной структуры способствовало возникновению крупного «пробела в коммуникации» между Гитлером и Люфтваффе , который другие факторы помогли усугубить. Во-первых, страх Геринга перед Гитлером заставил его фальсифицировать или неверно истолковать имеющуюся информацию в сторону некритической и чрезмерно оптимистичной интерпретации воздушной мощи. Когда Геринг решил не продолжать первоначальную программу тяжелых бомбардировщиков Вевера в 1937 году, собственное объяснение рейхсмаршала состояло в том, что Гитлер хотел знать только, сколько бомбардировщиков было, а не сколько двигателей у каждого. В июле 1939 года Геринг организовал показ самого передового оборудования Люфтваффе в Рехлине , чтобы создать впечатление, что военно-воздушные силы были более подготовлены к стратегической воздушной войне, чем это было на самом деле. [27]
_Squadron_RAF_in_front_of_Hawker_Hurricane_Mk_I_at_Duxford,_Cambridgeshire,_7_September_1940._CH1299.jpg/1280px-Pilots_of_No._310_(Czechoslovak)_Squadron_RAF_in_front_of_Hawker_Hurricane_Mk_I_at_Duxford,_Cambridgeshire,_7_September_1940._CH1299.jpg)
Хотя Люфтваффе и не были специально подготовлены к проведению независимых стратегических воздушных операций против противника, ожидалось, что они сделают это над Великобританией. С июля по сентябрь 1940 года Люфтваффе атаковало Истребительное командование, чтобы получить превосходство в воздухе в качестве прелюдии к вторжению. Это включало бомбардировку конвоев Ла-Манша , портов, аэродромов Королевских ВВС и вспомогательных отраслей. Уничтожение Истребительного командования Королевских ВВС позволило бы немцам получить контроль над небом над районом вторжения. Предполагалось, что Бомбардировочное командование, Береговое командование и Королевский флот не смогут действовать в условиях немецкого превосходства в воздухе. [28]
Слабая разведка Люфтваффе означала, что их самолеты не всегда могли обнаружить свои цели, и, таким образом, атаки на заводы и аэродромы не приносили желаемых результатов. Производство британских истребителей продолжалось темпами, превосходящими германские во время битвы за Британию в соотношении 2 к 1. [ 29] Британия произвела 10 000 самолетов в 1940 году по сравнению с 8 000 у Германии. [30] Замена пилотов и экипажей была более сложной. И RAF, и Luftwaffe изо всех сил пытались заменить потери в живой силе, хотя у немцев были большие резервы обученных экипажей. [31]
Обстоятельства повлияли на немцев больше, чем на британцев. Действуя над домашней территорией, британские летчики могли снова летать, если выживали после сбития. Немецкие экипажи, даже если они выживали, сталкивались с пленом. Более того, бомбардировщики имели на борту от четырех до пяти членов экипажа, что представляло собой большую потерю живой силы. [31] 7 сентября немцы отошли от уничтожения вспомогательных структур Королевских ВВС. Немецкая разведка предположила, что Истребительное командование слабеет, и атака на Лондон вынудит его к последней битве на уничтожение, одновременно заставив британское правительство сдаться. [32]
Решение изменить стратегию иногда называют крупной ошибкой OKL. Утверждается, что продолжение атак на аэродромы RAF могло бы принести превосходство в воздухе для Люфтваффе . [33] Другие утверждают, что Люфтваффе не произвели большого впечатления на Истребительное командование в последнюю неделю августа и первую неделю сентября, и что изменение стратегии не было решающим. [34] Также утверждалось, что сомнительно, что Люфтваффе могли бы завоевать превосходство в воздухе до того, как «погодное окно» начало ухудшаться в октябре. [35] [36]
Также было возможно, если бы потери Королевских ВВС стали серьезными, они могли бы отступить на север, дождаться немецкого вторжения, а затем снова переместиться на юг. [36] Другие историки утверждают, что исход воздушного сражения не имел значения; огромное численное превосходство британских военно-морских сил и присущая им слабость Кригсмарине сделали бы запланированное немецкое вторжение, Unternehmen Seelöwe (операция «Морской лев»), катастрофой с превосходством Германии в воздухе или без него. [37]
Независимо от способности Люфтваффе завоевать превосходство в воздухе, Гитлер был разочарован тем, что это не происходило достаточно быстро. Не имея никаких признаков ослабления RAF и неся большие потери, OKL стремилось изменить стратегию. Чтобы еще больше сократить потери, стратегия изменилась, предпочитая ночные налеты, что давало бомбардировщикам большую защиту под покровом темноты. [38] [a]
Было решено сосредоточиться на бомбардировке промышленных городов Британии, для начала днем. Основное внимание было уделено Лондону. Первый крупный налет состоялся 7 сентября. 15 сентября, в день, известный как День битвы за Британию, был начат крупномасштабный налет днем, но понес значительные потери без какого-либо длительного успеха. Хотя было несколько крупных воздушных сражений, которые велись днем позднее в этом месяце и в октябре, Люфтваффе переключили свои основные усилия на ночные атаки. Это стало официальной политикой 7 октября. Вскоре началась воздушная кампания против Лондона и других британских городов. [40]
Однако Люфтваффе столкнулись с ограничениями. Его самолеты — Dornier Do 17 , Junkers Ju 88 и Heinkel He 111 — были способны выполнять стратегические миссии [41] , но не могли нанести большего ущерба из-за своей малой бомбовой нагрузки. [40] Решение Люфтваффе в межвоенный период сосредоточиться на средних бомбардировщиках можно объяснить несколькими причинами: Гитлер не намеревался и не предвидел войны с Великобританией в 1939 году, OKL считало, что средний бомбардировщик может выполнять стратегические миссии так же хорошо, как и тяжелые бомбардировщики , а Германия не обладала ресурсами или техническими возможностями для производства четырехмоторных бомбардировщиков до войны. [42]
Хотя у Люфтваффе было оборудование, способное нанести серьезный ущерб, у него была неясная стратегия и плохая разведка. OKL не было информировано о том, что Британия должна рассматриваться как потенциальный противник до начала 1938 года. У него не было времени собрать надежную разведывательную информацию о британской промышленности. Более того, OKL не могло принять решение о подходящей стратегии. Немецким планировщикам пришлось решать, следует ли Люфтваффе направить вес своих атак на определенный сегмент британской промышленности, такой как авиационные заводы, или на систему взаимосвязанных отраслей, таких как британская импортная и распределительная сеть, или даже нанести удар, направленный на слом морального духа британского населения. [ 43] Стратегия Люфтваффе становилась все более бесцельной зимой 1940–1941 годов. [44] Споры среди сотрудников OKL вращались больше вокруг тактики, чем стратегии. [45] Этот метод обрекал наступление на Британию на провал еще до его начала. [46]
В оперативном плане ограничения в технологии вооружения и быстрая реакция британцев затрудняли достижение стратегического эффекта. Нападение на порты, судоходство и импорт, а также нарушение железнодорожного сообщения в близлежащих районах, особенно распределение угля, важного топлива во всех промышленных экономиках Второй мировой войны, дало бы положительный результат. Однако использование бомб замедленного действия , хотя изначально было очень эффективным, постепенно оказывало меньшее воздействие, отчасти потому, что они не взрывались. [b] Британцы предвидели изменение стратегии и рассредоточили свои производственные мощности, сделав их менее уязвимыми для концентрированной атаки. Региональным комиссарам были предоставлены полномочия по восстановлению коммуникаций и организации распределения поставок для поддержания военной экономики в движении. [47]
В Лондоне проживало девять миллионов человек — пятая часть населения Великобритании — на площади в 750 квадратных миль (1940 квадратных километров), которую было трудно защищать из-за ее размеров. [48] Основываясь на опыте немецких стратегических бомбардировок Соединенного Королевства во время Первой мировой войны, британское правительство подсчитало, что на каждую тонну бомб, сброшенных на Лондон, приходилось 50 жертв — около трети убитых. Оценка тонн бомб, которые противник мог сбрасывать в день, росла по мере развития авиационных технологий: с 75 в 1922 году до 150 в 1934 году и до 644 в 1937 году. [49]
В 1937 году Комитет по имперской обороне подсчитал, что атака продолжительностью 60 дней приведет к 600 000 убитых и 1,2 миллиона раненых. Новостные репортажи о гражданской войне в Испании , такие как бомбардировка Барселоны , подтверждали оценку в 50 жертв на тонну. К 1938 году эксперты в целом ожидали, что Германия попытается сбросить до 3500 тонн в первые 24 часа войны и в среднем 700 тонн в день в течение нескольких недель. [49]
В дополнение к фугасным и зажигательным бомбам , немцы могли использовать отравляющий газ и даже бактериологическое оружие, все с высокой степенью точности. [49] В 1939 году военный теоретик Бэзил Лидделл-Гарт предсказал, что в Британии за первую неделю войны может быть убито и ранено 250 000 человек. [50] Лондонские больницы были готовы к 300 000 раненых за первую неделю войны. [51]
Британские сирены воздушной тревоги впервые прозвучали через 22 минуты после того, как Невилл Чемберлен объявил войну Германии . Хотя бомбардировки неожиданно не начались немедленно во время Странной войны , [51] гражданские лица знали о смертоносной силе воздушных атак по кинохронике Барселоны, бомбардировке Герники и бомбардировке Шанхая . Многие популярные произведения художественной литературы 1920-х и 1930-х годов изображали воздушные бомбардировки, такие как роман Герберта Уэллса « Облик грядущего » и его экранизация 1936 года , а также другие, такие как «Воздушная война 1936 года» и «Ядовитая война ». Гарольд Макмиллан писал в 1956 году, что он и другие вокруг него «думали о воздушной войне в 1938 году скорее так, как люди думают о ядерной войне сегодня». [52]
Частично основываясь на опыте немецких бомбардировок в Первой мировой войне, политики опасались массовой психологической травмы от воздушных атак и краха гражданского общества. В 1938 году комитет психиатров предсказал в три раза больше психических, чем физических потерь от воздушных бомбардировок, что подразумевало от трех до четырех миллионов психиатрических пациентов. [53] Уинстон Черчилль сказал парламенту в 1934 году: «Мы должны ожидать, что под давлением постоянных атак на Лондон по крайней мере три или четыре миллиона человек будут вытеснены в открытую местность вокруг метрополии». [50] Паника во время Мюнхенского кризиса , такая как миграция 150 000 человек в Уэльс, способствовала страху социального хаоса. [54]
Правительство планировало эвакуацию четырех миллионов человек — в основном женщин и детей — из городских районов, в том числе 1,4 миллиона из Лондона. Оно ожидало, что около 90% эвакуированных останутся в частных домах, провело обширное обследование, чтобы определить количество доступного пространства, и провело детальную подготовку к транспортировке эвакуированных. Пробное отключение электроэнергии было проведено 10 августа 1939 года, а когда Германия вторглась в Польшу 1 сентября, отключение электроэнергии началось на закате. Свет не разрешался после наступления темноты в течение почти шести лет, и отключение электроэнергии стало самым непопулярным аспектом войны для гражданских лиц, даже более непопулярным, чем нормирование . [55] Переезд правительства и гражданской службы также был запланирован, но должен был произойти только в случае необходимости, чтобы не подорвать моральный дух гражданского населения. [56] Эвакуация проводилась не только по суше, но и по морю. Children 's Overseas Reception Board был организован правительством, чтобы помочь родителям отправить своих детей за границу в четыре британских доминиона — Канаду, Австралию, Новую Зеландию и Южную Африку. Программа эвакуировала 2664 мальчика и девочки (в возрасте от 5 до 15 лет) до своего окончания в октябре после затопления SS City of Benares , в результате которого погибло 81 ребенок из 100 находившихся на борту.
Большая часть подготовки гражданской обороны в виде убежищ была оставлена в руках местных властей, и во многих районах, таких как Бирмингем , Ковентри , Белфаст и Ист-Энд Лондона , не было достаточного количества убежищ. [50] Неожиданная задержка гражданской бомбардировки во время Странной войны привела к тому, что программа убежищ была завершена в июне 1940 года, до Блица. [57] Программа отдавала предпочтение укрытиям Андерсона на задних дворах и небольшим кирпичным укрытиям. Многие из последних были заброшены в 1940 году как небезопасные. Власти ожидали, что налеты будут кратковременными и будут проводиться при дневном свете, а не ночью, из-за чего лондонцы будут вынуждены спать в убежищах. [58]
Глубокие убежища обеспечивали наибольшую защиту от прямого попадания. Правительство не строило их для большого количества населения до войны из-за стоимости, времени на строительство и опасений, что их безопасность заставит жильцов отказаться возвращаться на работу или что антивоенные настроения разовьются в больших скоплениях гражданского населения. Правительство считало ведущую роль, которую взяла на себя Коммунистическая партия в отстаивании строительства глубоких убежищ, попыткой подорвать гражданскую мораль, особенно после пакта Молотова-Риббентропа в августе 1939 года. [58] [59]
Самыми важными из существующих коммунальных убежищ были станции лондонского метро . Хотя многие гражданские лица использовали их в качестве укрытия во время Первой мировой войны, правительство в 1939 году отказалось разрешить использовать станции в качестве убежищ, чтобы не мешать пассажирам и войскам, а также чтобы не возникало опасений, что жильцы откажутся покидать их. Чиновникам метрополитена было приказано запирать входы на станции во время рейдов, но ко второй неделе сильных бомбардировок правительство смягчилось и приказало открыть станции. [60]
Каждый день стройные ряды людей выстраивались в очередь до 4:00 вечера, когда им разрешалось войти на станции. В середине сентября 1940 года около 150 000 человек в ночь спали в метро, хотя к зиме и весне это число сократилось до 100 000 или меньше. Шумы боя были приглушены, и спать было легче на самых глубоких станциях, но многие люди погибли от прямых попаданий на станции. [60] В марте 1943 года 173 мужчины, женщины и ребенка были раздавлены насмерть на станции метро Bethnal Green в толпе после того, как женщина упала со ступенек, когда она заходила на станцию. [61] Одно прямое попадание в убежище в Сток-Ньюингтоне в октябре 1940 года убило 160 мирных жителей. [62]
Коммунальные убежища никогда не размещали более одной седьмой жителей Большого Лондона. [63] Пик использования метрополитена в качестве убежища составил 177 000 человек 27 сентября 1940 года, а перепись населения Лондона в ноябре 1940 года показала, что около 4% жителей использовали метро и другие крупные убежища, 9% — общественные наземные убежища и 27% — частные домашние убежища, что означает, что оставшиеся 60% города оставались дома. [64] [65] Правительство распределяло убежища Андерсона до 1941 года, и в том же году начало распределять убежища Моррисона , которые можно было использовать внутри домов. [66]
Общественный спрос заставил правительство в октябре 1940 года построить новые глубокие убежища в Метрополитене, чтобы вместить 80 000 человек, но период сильнейших бомбардировок прошел до того, как они были закончены. [67] К концу 1940 года были проведены улучшения в Метрополитене и во многих других крупных убежищах. Власти предоставили печи и ванные комнаты, а поезда-столовые обеспечивали едой. Билеты выдавались на койки в больших убежищах, чтобы сократить время, проводимое в очередях. Комитеты быстро сформировались внутри убежищ как неформальные правительства, а такие организации, как Британский Красный Крест и Армия спасения, работали над улучшением условий. Развлечения включали концерты, фильмы, пьесы и книги из местных библиотек. [68]
Хотя лишь небольшое количество лондонцев пользовалось массовыми убежищами, когда их посещали журналисты, знаменитости и иностранцы, они становились частью отчета Бевериджа , частью общенациональной дискуссии о социальном и классовом разделении. Большинство жителей обнаружили, что такие разделения продолжались в убежищах, и многие споры и драки происходили из-за шума, пространства и других вопросов. Сообщалось об антиеврейских настроениях, особенно в районе Ист-Энда Лондона, с антисемитскими граффити и антисемитскими слухами, такими как то, что евреи «забирают» бомбоубежища. [69] Вопреки довоенным страхам антисемитского насилия в Ист-Энде, один наблюдатель обнаружил, что «кокни и евреи [работали] вместе против индейцев » . [70]
Хотя интенсивность бомбардировок была не такой большой, как довоенные ожидания, что делало равноправное сравнение невозможным, никакого психиатрического кризиса из-за Блица не произошло даже в период сильнейших бомбардировок в сентябре 1940 года. Американский свидетель написал: «По всем тестам и меркам, которые я могу применить, эти люди стойки до мозга костей и не сдадутся... британцы сильнее и находятся в лучшем положении, чем были в начале». Люди отзывались о налетах как о погоде, заявляя, что день был «очень блиц». [71]
По словам Анны Фрейд и Эдварда Гловера , лондонские граждане на удивление не страдали от широко распространенного контузии , в отличие от солдат в эвакуации из Дюнкерка . [72] Психоаналитики были правы, и специальная сеть психиатрических клиник, открытая для приема психических жертв атак, закрылась из-за отсутствия необходимости. Хотя стресс войны привел к многочисленным приступам тревоги, расстройствам пищевого поведения, усталости, плачу, выкидышам и другим физическим и психическим недугам, общество не рухнуло. Количество самоубийств и пьянства снизилось, и в Лондоне было зарегистрировано всего около двух случаев «бомбового невроза» в неделю в первые три месяца бомбардировок. Многие гражданские лица обнаружили, что лучший способ сохранить психическую устойчивость — быть с семьей, и после первых нескольких недель бомбардировок возросло избегание программ эвакуации. [73] [74] [75]
Радостные толпы, посещавшие места бомбардировок, были настолько велики, что мешали спасательным работам. [70] Увеличилось количество посещений пабов (пиво никогда не нормировалось), и 13 000 человек посетили крикет в Lord's . Люди покидали убежища, когда им говорили, вместо того, чтобы отказываться уходить, хотя многие домохозяйки, как сообщается, наслаждались перерывом в домашней работе. Некоторые люди даже говорили правительственным инспекторам, что им нравились воздушные налеты, если они случались время от времени, возможно, раз в неделю. [76]
Несмотря на атаки, поражение в Норвегии и Франции , а также угрозу вторжения, общий моральный дух оставался высоким. Опрос Гэллапа показал, что только 3% британцев ожидали проигрыша в войне в мае 1940 года. Другой опрос показал 88% рейтинг одобрения Черчилля в июле. Третий опрос показал 89% поддержки его руководства в октябре. Поддержка мирных переговоров снизилась с 29% в феврале. Каждая неудача заставляла больше гражданских лиц добровольно становиться неоплачиваемыми местными добровольцами обороны . Рабочие работали дольше и по выходным. Взносы выросли до 5000 фунтов стерлингов « Фондов Спитфайра » для строительства истребителей, а количество рабочих дней, потерянных из-за забастовок в 1940 году, было самым низким в истории. [76]
Гражданские лица Лондона сыграли огромную роль в защите своего города. Многие гражданские лица, которые не хотели или не могли вступить в армию, вступили в Home Guard , Air Raid Precautions service (ARP), Auxiliary Fire Service и многие другие гражданские организации. К июлю 1939 года в AFS было 138 000 человек личного состава. Всего годом ранее во всей стране было всего 6 600 штатных и 13 800 внештатных пожарных. [77] Перед войной гражданским лицам было выдано 50 миллионов респираторов (противогазов) на случай, если бомбардировка газом начнется до эвакуации. [78]
Во время Блица Ассоциация скаутов направляла пожарные машины туда, где они были больше всего нужны, и стала известна как «Скауты Блица». Многие безработные были призваны в Королевский армейский корпус оплаты труда ; и вместе с Корпусом пионеров им было поручено спасать и убирать. [79] Женская добровольная служба гражданской обороны (WVS) была создана в 1938 году министром внутренних дел Сэмюэлем Хоаром , который считал ее женским отделением ARP. [80] WVS организовывала эвакуацию детей, создавала центры для тех, кто был перемещен в результате бомбардировок, и управляла столовыми, спасательными и перерабатывающими программами. К концу 1941 года в WVS было один миллион членов. [80]
Довоенные мрачные прогнозы о массовом неврозе воздушных налетов не оправдались. Прогнозы недооценили гражданскую адаптивность и находчивость. Также появилось много новых ролей в гражданской обороне, которые давали ощущение сопротивления, а не отчаяния. Официальные историки пришли к выводу, что психическое здоровье нации, возможно, на самом деле улучшилось, в то время как паника была редкостью. [81]
Британская воздушная доктрина, с тех пор как Хью Тренчард командовал Королевским летным корпусом (1915–1917), подчеркивала наступление как лучшее средство защиты, [82] что стало известно как культ наступления . Чтобы помешать немецким формированиям поражать цели в Великобритании, Бомбардировочное командование уничтожало самолеты Люфтваффе на их базах, самолеты на их заводах и топливные резервы, атакуя нефтяные заводы. Эта философия оказалась непрактичной, поскольку Бомбардировочному командованию не хватало технологий и оборудования для массовых ночных операций, поскольку ресурсы были перенаправлены Истребительному командованию в середине 1930-х годов, и потребовалось время до 1943 года, чтобы наверстать упущенное. Даудинг согласился, что противовоздушная оборона потребует некоторых наступательных действий и что истребители не смогут защитить Британию в одиночку. [83] До сентября 1939 года Королевским ВВС не хватало специализированных ночных самолетов, и они полагались на зенитные части, которые были плохо оснащены и малочисленны. [84]
Отношение Министерства авиации было противоположно опыту Первой мировой войны , когда немецкие бомбардировщики наносили физический и психологический ущерб, несоразмерный их численности. Было сброшено около 250 тонн (9000 бомб), в результате чего погибло 1413 человек и 3500 получили ранения. Многие люди старше 35 лет помнили бомбардировку и боялись большего. С 1916 по 1918 год немецкие налеты сократились из-за контрмер, которые продемонстрировали возможность защиты от ночных воздушных налетов. [85] Хотя ночная противовоздушная оборона вызывала большую озабоченность до войны, она не была на переднем крае планирования Королевских ВВС после 1935 года, когда средства были направлены на новую наземную систему перехвата дневных истребителей с помощью радаров. Трудности бомбардировщиков Королевских ВВС в ночной навигации и поиске целей заставили британцев поверить, что то же самое будет и с экипажами немецких бомбардировщиков. Во всех военно-воздушных силах также существовал менталитет, что полеты днем устранят необходимость в ночных операциях и их неотъемлемых недостатках. [86]
Хью Даудинг , офицер авиации, командующий истребительным командованием, победил Люфтваффе в битве за Британию, но подготовка дневной истребительной обороны мало что оставила для ночной противовоздушной обороны. Когда Люфтваффе впервые нанесли удар по британским городам 7 сентября 1940 года, ряд гражданских и политических лидеров были обеспокоены очевидным отсутствием реакции Даудинга на новый кризис. [87] Даудинг признал, что как AOC он несет ответственность за дневную и ночную оборону Британии, но, казалось, не хотел действовать быстро, и его критики в штабе ВВС считали , что это было связано с его упрямым характером. 17 октября Даудинга вызвали, чтобы он объяснил плохое состояние ночной обороны и предполагаемый (но в конечном итоге успешный) «провал» его дневной стратегии. Министр авиастроения лорд Бивербрук и Черчилль дистанцировались. Неспособность подготовить адекватную ночную противовоздушную оборону была неоспорима, но в обязанности истребительного командования AOC не входило диктовать распределение ресурсов. Общее пренебрежение к Королевским ВВС до последнего рывка в 1938 году оставило мало ресурсов для ночной противовоздушной обороны, и правительство через Министерство авиации и другие гражданские и военные учреждения отвечало за политику. Перед войной правительство Чемберлена заявило, что ночная оборона от воздушных атак не должна отнимать много национальных усилий. [87]
Из-за неточности астронавигации для ночной навигации и поиска целей в быстро движущемся самолете Люфтваффе разработали радионавигационные устройства и полагались на три системы: Knickebein (Crooked Leg), X-Gerät (X-Device) и Y-Gerät (Y-Device). Это привело к тому, что британцы разработали контрмеры, которые стали известны как Битва лучей. [88] Экипажи бомбардировщиков уже имели некоторый опыт работы с лучом Лоренца , коммерческим средством слепой посадки для ночных или плохих погодных посадок. Немцы адаптировали систему Лоренца ближнего действия в Knickebein , систему 30–33 МГц, которая использовала два луча Лоренца с гораздо более сильными сигналами. Две антенны на наземных станциях вращались так, чтобы их лучи сходились над целью. Немецкие бомбардировщики летели вдоль любого луча, пока не улавливали сигнал от другого луча. Когда со стороны второго луча послышался непрерывный звук, экипаж понял, что находится над целью, и сбросил бомбы. [89] [90]
Knickebein was in general use but the X-Gerät was reserved for specially trained pathfinder crews. X-Gerät receivers were mounted in He 111s, with a radio mast on the fuselage. The system worked on 66–77 MHz, a higher frequency than Knickebein. Ground transmitters sent pulses at a rate of 180 per minute. X-Gerät received and analysed the pulses, giving the pilot visual and aural directions. Three cross-beams intersected the beam along which the He 111 was flying. The first cross-beam alerted the bomb aimer, who activated a bombing clock when the second cross-beam was reached. When the third cross-beam was reached the bomb aimer activated a third trigger, which stopped the first hand of the clock, with the second hand continuing. When the second hand re-aligned with the first, the bombs were released. The clock mechanism was co-ordinated with the distances of the intersecting beams from the target so the target was directly below when the bombs were released.[90][91]
Y-Gerät was an automatic beam-tracking system and the most complex of the three devices, which was operated through autopilot. The pilot flew along an approach beam, monitored by a ground controller. Signals from the station were retransmitted by the bomber's equipment, which allowed the distance the bomber had travelled along the beam to be measured precisely. Direction-finding checks also enabled the controller to keep the pilot on course. The crew would be ordered to drop their bombs either by a code word from the ground controller or at the conclusion of the signal transmissions which would stop. The maximum range of Y-Gerät was similar to the other systems and it was accurate enough on occasion for specific buildings to be hit.[90][91]
In June 1940, a German prisoner of war was overheard boasting that the British would never find the Knickebein, even though it was under their noses. The details of the conversation were passed to an RAF Air Staff technical advisor, Dr. R. V. Jones, who started a search which discovered that Luftwaffe Lorenz receivers were more than blind-landing devices. Jones began a search for German beams; Avro Ansons of the Beam Approach Training Development Unit (BATDU) were flown up and down Britain fitted with a 30 MHz receiver. Soon a beam was traced to Derby (which had been mentioned in Luftwaffe transmissions). The first jamming operations were carried out using requisitioned hospital electrocautery machines.[92] The counter-operations were carried out by British Electronic Counter Measures (ECM) units under Wing Commander Edward Addison, No. 80 Wing RAF. The production of false radio navigation signals by re-transmitting the originals became known as meaconing using masking beacons (meacons).[47] Up to nine special transmitters directed their signals at the beams in a manner that subtly widened their paths, making it harder for bomber crews to locate targets; confidence in the device was diminished by the time the Luftwaffe was ready to conduct big raids.[92]
German beacons operated on the medium-frequency band and the signals involved a two-letter Morse identifier followed by a lengthy time-lapse which enabled the Luftwaffe crews to determine the signal's bearing. The meacon system involved separate locations for a receiver with a directional aerial and a transmitter. The receipt of the German signal by the receiver was duly passed to the transmitter, the signal to be repeated. The action did not guarantee automatic success. If the German bomber flew closer to its own beam than the meacon then the former signal would come through the stronger on the direction finder. The reverse would apply only if the meacon were closer.[93] In general, German bombers were likely to get through to their targets without too much difficulty. It was to be some months before an effective night-fighter force would be ready, and anti-aircraft defences only became adequate after the Blitz was over, so ruses were created to lure German bombers away from their targets. Throughout 1940, dummy airfields were prepared, good enough to stand up to skilled observation. An unknown number of bombs fell on these diversionary ("Starfish") targets.[93]
For industrial areas, fires and lighting were simulated. It was decided to recreate normal residential street lighting, and in non-essential areas, lighting to recreate heavy industrial targets. In those sites, carbon arc lamps were used to simulate flashes at tram overhead wires. Red lamps were used to simulate blast furnaces and locomotive fireboxes. Reflections made by factory skylights were created by placing lights under angled wooden panels.[93] The use of diversionary techniques such as fires had to be made carefully. The fake fires could only begin when the bombing started over an adjacent target and its effects were brought under control. Too early and the chances of success receded; too late and the real conflagration at the target would exceed the diversionary fires. Another innovation was the boiler fire. These units were fed from two adjacent tanks containing oil and water. The oil-fed fires were then injected with water from time to time; the flashes produced were similar to those of the German C-250 and C-500 Flammbomben. The hope was that, if it could deceive German bombardiers, it would draw more bombers away from the real target.[93]
The first deliberate air raids on London were mainly aimed at the Port of London, causing severe damage.[40] Late in the afternoon of 7 September 1940, the Germans began Operation London (Unternehmen Loge, where Loge was the codename for London) and Operation Sea Snake (Unternehmen Seeschlange), the air offensives against London and other industrial cities. Loge continued for 57 nights.[94] A total of 348 bombers and 617 fighters took part in the attack.[95][96]
Initially, the change in strategy caught the RAF off guard and caused extensive damage and civilian casualties. Some 107,400 gross tons (109,100 t) of shipping was damaged in the Thames Estuary and 1,600 civilians were casualties.[97] Of this total around 400 were killed.[98] The fighting in the air was more intense in daylight. Loge had cost the Luftwaffe 41 aircraft: 14 bombers, 16 Messerschmitt Bf 109s, seven Messerschmitt Bf 110s, and four reconnaissance aircraft.[99] Fighter Command lost 23 fighters, with six pilots killed and another seven wounded.[100] Another 247 bombers from Luftflotte 3 (Air Fleet 3) attacked that night.[101] On 8 September the Luftwaffe returned; 412 people were killed and 747 severely wounded.[94]
On 9 September the OKL appeared to be backing two strategies. Its round-the-clock bombing of London was an immediate attempt to force the British government to capitulate, but it was also striking at Britain's vital sea communications to achieve a victory through siege. Although the weather was poor, heavy raids took place that afternoon on the London suburbs and the airfield at Farnborough. The day's fighting cost Kesselring and Luftflotte 2 (Air Fleet 2) 24 aircraft, including 13 Bf 109s. Fighter Command lost 17 fighters and six pilots. Over the next few days weather was poor and the next main effort would not be made until 15 September 1940.[94]
On 15 September the Luftwaffe made two large daylight attacks on London along the Thames Estuary, targeting the docks and rail communications in the city. Its hope was to destroy its targets and draw the RAF into defending them, allowing the Luftwaffe to destroy their fighters in large numbers, thereby achieving air superiority.[5] Large air battles broke out, lasting for most of the day. The first attack merely damaged the rail network for three days,[102] and the second attack failed altogether.[103] The air battle was later commemorated by Battle of Britain Day. The Luftwaffe lost 18 percent of the bombers sent on the operations that day and failed to gain air superiority.[35]
While Göring was optimistic the Luftwaffe could prevail, Hitler was not. On 17 September he postponed Operation Sea Lion (as it turned out, indefinitely) rather than gamble Germany's newly gained military prestige on a risky cross-Channel operation, particularly in the face of a sceptical Joseph Stalin in the Soviet Union. In the last days of the battle, the bombers became lures in an attempt to draw the RAF into combat with German fighters. But their operations were to no avail; the worsening weather and unsustainable attrition in daylight gave the OKL an excuse to switch to night attacks on 7 October.[35][104][105]
On 14 October, the heaviest night attack to date saw 380 German bombers from Luftflotte 3 hit London. Around 200 people were killed and another 2,000 injured. British anti-aircraft defences (led by General Frederick Alfred Pile) fired 8,326 rounds and shot down only 2 bombers. On 15 October, the bombers returned and about 900 fires were started by the mix of 376 tons (382 t) of high explosive and 10 tons of incendiaries dropped. Five main rail lines were cut in London and rolling stock damaged.[106]
Loge continued during October. 8200 tons (8,330 t) of bombs were dropped that month, about 10 percent in daylight, over 5400 tons (5,490 t) on London during the night. Birmingham and Coventry were subject to 450 long tons (457 t) of bombs between them in the last 10 days of October. Liverpool suffered 180 long tons (183 t) of bombs dropped. Hull and Glasgow were attacked but 715 long tons (726 t) of bombs were spread out all over Britain. The Metropolitan-Vickers works in Manchester was hit by 12 long tons (12.2 t) of bombs. Little tonnage was dropped on Fighter Command airfields; Bomber Command airfields were hit instead.[107]
Luftwaffe policy at this point was primarily to continue progressive attacks on London, chiefly by night attack; second, to interfere with production in the vast industrial arms factories of the West Midlands, again chiefly by night attack; and third to disrupt plants and factories during the day by means of fighter-bombers.[108]
Kesselring, commanding Luftflotte 2, was ordered to send 50 sorties per night against London and attack eastern harbours in daylight. Sperrle, commanding Luftflotte 3, was ordered to dispatch 250 sorties per night including 100 against the West Midlands. Seeschlange would be carried out by Fliegerkorps X (10th Air Corps) which concentrated on mining operations against shipping. It also took part in the bombing over Britain. By 19/20 April 1941, it had dropped 3,984 mines, 1⁄3 of the total dropped. The mines' ability to destroy entire streets earned them respect in Britain, but several fell unexploded into British hands allowing counter-measures to be developed which damaged the German anti-shipping campaign.[109]
By mid-November 1940, when the Germans adopted a changed plan, more than 11,600 long tons (11,800 t) of high explosive and nearly 1,000,000 incendiaries had fallen on London. Outside the capital, there had been widespread harassing activity by single aircraft, as well as fairly strong diversionary attacks on Birmingham, Coventry and Liverpool, but no major raids. The London docks and railways communications had taken a heavy pounding, and much damage had been done to the railway system outside. In September, there had been no less than 667 hits on railways in Great Britain, and at one period, between 5,000 and 6,000 wagons were standing idle from the effect of delayed action bombs. But the great bulk of the traffic went on, and Londoners—though they glanced apprehensively each morning at the list of closed stretches of line displayed at their local station, or made strange detours round back streets in the buses—still got to work. For all the destruction of life and property, the observers sent out by the Ministry of Home Security failed to discover the slightest sign of a break in morale. More than 13,000 civilians had been killed, and almost 20,000 injured, in September and October alone,[110] but the death toll was much less than expected. In late 1940, Churchill credited the shelters.[111]
Wartime observers perceived the bombing as indiscriminate. American observer Ralph Ingersoll reported the bombing was inaccurate and did not hit targets of military value, but destroyed the surrounding areas. He wrote that Battersea Power Station, one of the largest landmarks in London, received only a minor hit.[112] In fact, on 8 September 1940 both Battersea and West Ham Power Station were both shut down after the 7 September daylight attack on London.[113] In the case of Battersea power station, an unused extension was hit and destroyed during November but the station was not put out of action during the night attacks.[114] It is not clear whether the power station or any specific structure was targeted during the German offensive as the Luftwaffe could not accurately bomb select targets during night operations.[115] In the initial operations against London, it did appear as if rail targets and the bridges over the Thames had been singled out: Victoria Station was hit by four bombs and suffered extensive damage.[115] The bombing disrupted rail traffic through London without destroying any of the crossings.[116] On 7 November, St Pancras, Kensal and Bricklayers Arms stations were hit and several lines of Southern Rail were cut on 10 November. The British government grew anxious about the delays and disruption of supplies during the month. Reports suggested the attacks blocked the movement of coal to the Greater London regions and urgent repairs were required.[117] Attacks against East End docks were effective and many Thames barges were destroyed. The London Underground rail system was also affected; high explosive bombs damaged the tunnels rendering some unsafe.[118] The London Docklands, in particular, the Royal Victoria Dock, received many hits and Port of London trade was disrupted. In some cases, the concentration of the bombing and resulting conflagration created firestorms of 1,000 °C.[119] The Ministry of Home Security reported that although the damage caused was "serious" it was not "crippling" and the quays, basins, railways and equipment remained operational.[120]
British night air defences were in a poor state.[121] Few anti-aircraft guns had fire-control systems, and the underpowered searchlights were usually ineffective against aircraft at altitudes above 12,000 ft (3,700 m).[122][123] In July 1940, only 1,200 heavy and 549 light guns were deployed in the whole of Britain. Of the "heavies", some 200 were of the obsolescent 3 in (76 mm) type; the remainder were the effective 4.5 in (110 mm) and 3.7 in (94 mm) guns, with a theoretical ceiling of over 30,000 ft (9,100 m) but a practical limit of 25,000 ft (7,600 m) because the predictor in use could not accept greater heights. The light guns, about half of which were of the excellent Bofors 40 mm, dealt with aircraft only up to 6,000 ft (1,800 m).[124] Although the use of the guns improved civilian morale, with the knowledge the German bomber crews were facing the barrage, it is now believed that the anti-aircraft guns achieved little and in fact the falling shell fragments caused more British casualties on the ground.[125]
Few fighter aircraft were able to operate at night. Ground-based radar was limited, and airborne radar and RAF night fighters were generally ineffective.[126] RAF day fighters were converting to night operations and the interim Bristol Blenheim night fighter conversion of the light bomber was being replaced by the powerful Beaufighter, but this was only available in very small numbers.[127] By the second month of the Blitz the defences were not performing well.[128] London's defences were rapidly reorganised by General Pile, the Commander-in-Chief of Anti-Aircraft Command. The difference this made to the effectiveness of air defences is questionable. The British were still one-third below the establishment of heavy anti-aircraft artillery AAA (or ack-ack) in May 1941, with only 2,631 weapons available. Dowding had to rely on night fighters. From 1940 to 1941, the most successful night-fighter was the Boulton Paul Defiant; its four squadrons shot down more enemy aircraft than any other type.[129] AA defences improved by better use of radar and searchlights. Over several months, the 20,000 shells spent per raider shot down in September 1940, was reduced to 4,087 in January 1941 and to 2,963 shells in February 1941.[130]
Aircraft interception radar (AI) then available was unreliable. The heavy fighting in the Battle of Britain had eaten up most of Fighter Command's resources, so there was little investment in night fighting. Bombers were flown with airborne search lights out of desperation but to little avail. Of greater potential was the GL (gun-laying) radar and searchlights with fighter direction from RAF fighter control rooms to begin a GCI system (Ground Control-led Interception) under Group-level control (No. 10 Group RAF, No. 11 Group RAF and No. 12 Group RAF).[131] Whitehall's disquiet at the failures of the RAF led to the replacement of Dowding (who was already due for retirement) with Sholto Douglas on 25 November. Douglas set about introducing more squadrons and dispersing the few GL sets to create a carpet effect in the southern counties. Still, in February 1941, there remained only seven squadrons with 87 pilots, under half the required strength. The GL carpet was supported by six GCI sets controlling radar-equipped night-fighters. By the height of the Blitz, they were becoming more successful. The number of contacts and combats rose in 1941, from 44 and two in 48 sorties in January 1941, to 204 and 74 in May (643 sorties). But even in May, 67 percent of the sorties were visual cat's-eye missions. Curiously, while 43 percent of the contacts in May 1941 were by visual sightings, they accounted for 61 percent of the combats. Yet when compared with Luftwaffe daylight operations, there was a sharp decline in German losses to one percent. If a vigilant bomber crew could spot the fighter first, they had a decent chance of evading it.[131]
Nevertheless, it was radar that proved to be the critical weapon in the night battles over Britain from this point onward. Dowding had introduced the concept of aircraft interception radar and encouraged its usage. Eventually, it would become a success. On the night of 22/23 July 1940, Flying Officer Cyril Ashfield (pilot), Pilot Officer Geoffrey Morris (air observer) and Flight Sergeant Reginald Leyland (aircraft intercept radar operator) of the Fighter Interception Unit became the first pilot and crew to intercept and destroy an enemy aircraft using onboard radar to guide them to a visual interception, when their AI night fighter brought down a Do 17 off Sussex.[132] On 19 November 1940 the RAF night fighter ace John Cunningham shot down a Ju 88 bomber using aircraft interception radar, just as Dowding had predicted.[133] By mid-November, nine squadrons were available, but only one was equipped with Beaufighters (No. 219 Squadron RAF at RAF Kenley). By 16 February 1941, this had grown to 12; with 5 equipped, or partially equipped with Beaufighters spread over 5 Groups.[134]
The Corpo Aereo Italiano (literally, "Italian Air Corps"), or CAI, was an expeditionary force from the Italian Regia Aeronautica (Italian Royal Air Force) that participated in the Battle of Britain and the Blitz during the final months of 1940. The Air Corps was created by Italian dictator Benito Mussolini to assist his German ally during the Battle of Britain. On 10 September 1940, the CAI was formed, under the command of Generale di Squadra Aerea Rino Corso-Fougier.
The corps comprised 50 Fiat CR.42 biplane fighter, 45 Fiat G.50 Freccia monoplane fighters and a squadron of Fiat BR.20 twin engined bombers.
The first raid was a night time bombing mission when 18 BR.20s attacked Harwich and Felixstowe on 24/25 October. On 29 October 15 bombers with a heavy fighter escort attacked Ramsgate during the daytime. There were 8 further night time bomber attacks on Harwich and Ipswich and one daylight bomber raid of Harwich with an escort of 40 fighters. The last raid was by 5 bombers against Ipswich on the night of 2 January.
In total 54.3 tons (55.2 tonnes) of bombs were dropped in 102 sorties.
From November 1940 to February 1941, the Luftwaffe shifted its strategy and attacked other industrial cities.[135] In particular, the West Midlands were targeted. On the night of 13/14 November, 77 He 111s of Kampfgeschwader 26 (26th Combat Wing, or KG 26) bombed London, while 63 from KG 55 hit Birmingham. The next night, a large force hit Coventry. "Pathfinders" from 12 Kampfgruppe 100 (Combat Group 100 or KGr 100) led 437 bombers from KG 1, KG 3, KG 26, KG 27, KG 55 and Lehrgeschwader 1 (1st Training Wing, or LG 1) which dropped 350 long tons (356 t) of high explosive, 50 long tons (50.8 t) of incendiaries, and 127 parachute mines.[127] Other sources say 449 bombers and a total of 470 long tons (478 t) of bombs were dropped.[136] The raid against Coventry was particularly devastating, and led to widespread use of the phrase "to coventrate".[127] Over 10,000 incendiaries were dropped.[137] Around 21 factories were seriously damaged in Coventry, and loss of public utilities stopped work at nine others, disrupting industrial output for several months. The historic cathedral was all but destroyed together with most of the city centre in the massive firestorm. Only one bomber was lost, to anti-aircraft fire, despite the RAF flying 125 night sorties. No follow-up raids were made, as OKL underestimated the British power of recovery (as Bomber Command would do over Germany from 1943 to 1945).[136] The Germans were surprised by the success of the attack.[138] The strategic effect of the raid was a brief 20 percent dip in aircraft production.[11]
Five nights later, Birmingham was hit by 369 bombers from KG 54, KG 26, and KG 55. By the end of November, 1,100 bombers were available for night raids. An average of 200 were able to strike per night. This weight of attack went on for two months, with the Luftwaffe dropping 12,400 long tons (12,600 t) of bombs.[127] In November 1940, 6,000 sorties and 23 major attacks (more than 100 tons [102 t] of bombs dropped) were flown. Two heavy attacks (50 long tons (51 t) of bombs) were also flown. In December, only 11 major and five heavy attacks were made.[139]
Probably the most devastating attack occurred on the evening of 29 December, when German aircraft attacked the City of London itself with incendiary and high explosive bombs, causing a firestorm that has been called the Second Great Fire of London.[9] The first group to use these incendiaries was Kampfgruppe 100 which despatched 10 "pathfinder" He 111s. At 18:17, it released the first of 10,000 firebombs, eventually amounting to 300 dropped per minute.[140][failed verification] Altogether, 130 German bombers destroyed the historical centre of London.[141] Civilian casualties on London throughout the Blitz amounted to 28,556 killed, and 25,578 wounded. The Luftwaffe had dropped 16,331 long tons (16,593 t) of bombs.[142]
Not all of the Luftwaffe effort was made against inland cities. Port cities were also attacked to try to disrupt trade and sea communications. In January, Swansea was bombed four times, very heavily. As well as this, heavy and sustained bombing continued into February, culminating in the 'Three Nights' Blitz' from 19 to 21 February 1941. A total of 230 people were killed and 397 were injured. Swansea was selected by the Germans as a legitimate strategic target due to its importance as a port and docks and the oil refinery just beyond, and its destruction was key to Nazi German war efforts as part of their strategic bombing campaign aimed at crippling coal export and demoralizing civilians and emergency services. On 17 January around 100 bombers dropped a high concentration of incendiaries, some 32,000 in all. The main damage was inflicted on the commercial and domestic areas. Four days later 230 tons (234 t) were dropped including 60,000 incendiaries. Waves of 150 bombers destroyed vast swaths of Southsea (Portsmouth) and Gosport with 40,000 incendiaries. Warehouses, rail lines and houses were destroyed and damaged, but the docks were largely untouched.[143] In January and February 1941, Luftwaffe serviceability rates declined until just 551 of 1,214 bombers were combat-worthy. Seven major and eight heavy attacks were flown, but the weather made it difficult to keep up the pressure. Still, at Southampton, attacks were so effective morale did give way briefly with civilian authorities leading people en masse out of the city.[139]
Although official German air doctrine did target civilian morale, it did not espouse the attacking of civilians directly. It hoped to destroy morale by destroying the enemy's factories and public utilities as well as its food stocks (by attacking shipping). Nevertheless, its official opposition to attacks on civilians became an increasingly moot point when large-scale raids were conducted in November and December 1940. Although not encouraged by official policy, the use of mines and incendiaries, for tactical expediency, came close to indiscriminate bombing. Locating targets in skies obscured by industrial haze meant the target area needed to be illuminated and hit "without regard for the civilian population".[109] Special units, such as KGr 100, became the Beleuchtergruppe (Firelighter Group), which used incendiaries and high explosives to mark the target area. The tactic was expanded into Feuerleitung (Blaze Control) with the creation of Brandbombenfelder (Incendiary Fields) to mark targets. These were marked out by parachute flares. Then bombers carrying SC 1000 (1,000 kg (2,205 lb)), SC 1400 (1,400 kg (3,086 lb)), and SC 1800 (1,800 kg (3,968 lb)) "Satan" bombs were used to level streets and residential areas. By December, the SC 2500 (2,500 kg (5,512 lb)) "Max" bomb was used.[109]
These decisions, apparently taken at the Luftflotte or Fliegerkorps level, meant attacks on individual targets were gradually replaced by what was, for all intents and purposes, an unrestricted area attack or Terrorangriff (terror attack).[144] Part of the reason for this was inaccuracy of navigation. The effectiveness of British countermeasures against Knickebein caused the Luftwaffe to prefer fire light instead for target marking and navigation.[144] The shift from precision bombing to area attack is indicated in the tactical methods and weapons dropped. KGr 100 increased its use of incendiaries from 13 to 28 percent. By December, this had increased to 92 percent.[144] Use of incendiaries, which were inherently inaccurate, indicated much less care was taken to avoid civilian property close to industrial sites. Other units ceased using parachute flares and opted for explosive target markers.[144] Captured German aircrews also indicated the homes of industrial workers were deliberately targeted.[144]
In 1941, the Luftwaffe shifted strategy again. Erich Raeder—commander-in-chief of the Kriegsmarine—had long argued the Luftwaffe should support the German submarine force (U-Bootwaffe) in the Battle of the Atlantic by attacking shipping in the Atlantic Ocean and attacking British ports.[145] Eventually, he convinced Hitler of the need to attack British port facilities.[146] At Raeder's prompting, Hitler correctly noted that the greatest damage to the British war economy had been done through the destruction of merchant shipping by submarines and air attacks by small numbers of Focke-Wulf Fw 200 naval aircraft and ordered the German air arm to focus its efforts against British convoys. This meant that British coastal centres and shipping at sea west of Ireland were the prime targets.[147]
Hitler's interest in this strategy forced Göring and Jeschonnek to review the air war against Britain in January 1941. This led to their agreeing to Hitler's Directive 23, Directions for operations against the British War Economy, which was published on 6 February 1941 and gave aerial interdiction of British imports by sea top priority.[148] This strategy had been recognised before the war, but Operation Eagle Attack and the following Battle of Britain had got in the way of striking at Britain's sea communications and diverted German air strength to the campaign against the RAF and its supporting structures.[149] The OKL had always regarded the interdiction of sea communications of less importance than bombing land-based aircraft industries.[150]
Directive 23 was the only concession made by Göring to the Kriegsmarine over the strategic bombing strategy of the Luftwaffe against Britain. Thereafter, he would refuse to make available any air units to destroy British dockyards, ports, port facilities, or shipping in dock or at sea, lest the Kriegsmarine gain control of more Luftwaffe units.[151] Raeder's successor—Karl Dönitz—would—on the intervention of Hitler—gain control of one unit (KG 40), but Göring would soon regain it. Göring's lack of co-operation was detrimental to the one air strategy with potentially decisive strategic effect on Britain. Instead, he wasted aircraft of Fliegerführer Atlantik (Flying Command Atlantic) on bombing mainland Britain instead of attacks against convoys.[152] For Göring, his prestige had been damaged by the defeat in the Battle of Britain, and he wanted to regain it by subduing Britain by air power alone. He was always reluctant to co-operate with Raeder.[153]
Even so, the decision by the OKL to support the strategy in Directive 23 was instigated by two considerations, both of which had little to do with wanting to destroy Britain's sea communications in conjunction with the Kriegsmarine. First, the difficulty in estimating the impact of bombing upon war production was becoming apparent, and second, the conclusion British morale was unlikely to break led the OKL to adopt the naval option.[148] The indifference displayed by the OKL to Directive 23 was perhaps best demonstrated in operational directives which diluted its effect. They emphasised the core strategic interest was attacking ports but they insisted in maintaining pressure or diverting strength, onto industries building aircraft, anti-aircraft guns, and explosives. Other targets would be considered if the primary ones could not be attacked because of weather conditions.[148]
A further line in the directive stressed the need to inflict the heaviest losses possible, but also to intensify the air war in order to create the impression an amphibious assault on Britain was planned for 1941. However, meteorological conditions over Britain were not favourable for flying and prevented an escalation in air operations. Airfields became waterlogged and the 18 Kampfgruppen (bomber groups) of the Luftwaffe's Kampfgeschwadern (bomber wings) were relocated to Germany for rest and re-equipment.[148]
From the German point of view, March 1941 saw an improvement. The Luftwaffe flew 4,000 sorties that month, including 12 major and three heavy attacks. The electronic war intensified but the Luftwaffe flew major inland missions only on moonlit nights. Ports were easier to find and made better targets. To confuse the British, radio silence was observed until the bombs fell. X- and Y-Gerät beams were placed over false targets and switched only at the last minute. Rapid frequency changes were introduced for X-Gerät, whose wider band of frequencies and greater tactical flexibility ensured it remained effective at a time when British selective jamming was degrading the effectiveness of Y-Gerät.[148]
By now, the imminent threat of invasion had all but passed as the Luftwaffe had failed to gain the prerequisite air superiority. The aerial bombing was now principally aimed at the destruction of industrial targets, but also continued with the objective of breaking the morale of the civilian population.[39] The attacks were focused against western ports in March. These attacks produced some breaks in morale, with civil leaders fleeing the cities before the offensive reached its height. But the Luftwaffe's effort eased in the last 10 attacks as seven Kampfgruppen moved to Austria in preparation for the Balkans Campaign in Yugoslavia and Greece. The shortage of bombers caused OKL to improvise.[148] Some 50 Junkers Ju 87 Stuka dive-bombers and Jabos (fighter-bombers) were used, officially classed as Leichte Kampfflugzeuge ("light bombers") and sometimes called Leichte Kesselringe ("Light Kesselrings"). The defences failed to prevent widespread damage but on some occasions did prevent German bombers concentrating on their targets. On occasion, only one-third of German bombs hit their targets.[154]
The diversion of heavier bombers to the Balkans meant that the crews and units left behind were asked to fly two or three sorties per night. Bombers were noisy, cold, and vibrated badly. Added to the tension of the mission which exhausted and drained crews, tiredness caught up with and killed many. In one incident on 28/29 April, Peter Stahl of KG 30 was flying on his 50th mission. He fell asleep at the controls of his Ju 88 and woke up to discover the entire crew asleep. He roused them, ensured they took oxygen and dextro-energen amphetamine tablets, then completed the mission.[155]
The Luftwaffe could still inflict much damage and after the German conquest of Western Europe, the air and submarine offensive against British sea communications became much more dangerous than the German offensive during the First World War. Liverpool and its port became an important destination for convoys heading through the Western Approaches from North America, bringing supplies and materials. The considerable rail network distributed to the rest of the country.[156] Air attacks sank 39,126 long tons (39,754 t) of shipping, with another 111,601 long tons (113,392 t) damaged. Minister of Home Security Herbert Morrison was also worried morale was breaking, noting the defeatism expressed by civilians.[155] Other sources point out that half of the 144 berths in the port were rendered unusable and cargo unloading capability was reduced by 75 percent. Roads and railways were blocked and ships could not leave harbour. On 8 May 1941, 57 ships were destroyed, sunk or damaged, amounting to 80,000 long tons (81,300 t). Around 66,000 houses were destroyed and 77,000 people made homeless ("bombed out"[157]), with 1,900 people killed and 1,450 seriously hurt on one night.[158] Operations against London up until May 1941 could also have a severe impact on morale. The populace of the port of Hull became "trekkers", people who made a mass exodus from cities before, during and after attacks.[155] The Luftwaffe attacks failed to knock out railways or port facilities for long, even in the Port of London, a target of many attacks.[40] The Port of London, in particular, was an important target, bringing in one-third of overseas trade.[159]
On 13 March, the upper Clyde port of Clydebank near Glasgow was bombed (Clydebank Blitz). All but seven of its 12,000 houses were damaged. Many more ports were attacked. Plymouth was attacked five times before the end of the month while Belfast, Hull, and Cardiff were hit. Cardiff was bombed on three nights; Portsmouth centre was devastated by five raids. The rate of civilian housing loss was averaging 40,000 people per week dehoused in September 1940. In March 1941, two raids on Plymouth and London dehoused 148,000 people.[160] Still, while heavily damaged, British ports continued to support war industry and supplies from North America continued to pass through them while the Royal Navy continued to operate in Plymouth, Southampton, and Portsmouth.[12][161] Plymouth in particular, because of its vulnerable position on the south coast and close proximity to German air bases, was subjected to the heaviest attacks. On 10/11 March, 240 bombers dropped 193 tons (196 t) of high explosives and 46,000 incendiaries. Many houses and commercial centres were heavily damaged, the electrical supply was knocked out, and five oil tanks and two magazines exploded. Nine days later, two waves of 125 and 170 bombers dropped heavy bombs, including 160 tons (163 t) of high explosive and 32,000 incendiaries. Much of the city centre was destroyed. Damage was inflicted on the port installations, but many bombs fell on the city itself. On 17 April 346 tons (352 t) of explosives and 46,000 incendiaries were dropped from 250 bombers led by KG 26. The damage was considerable, and the Germans also used aerial mines. Over 2,000 AAA shells were fired, destroying two Ju 88s.[162] By the end of the air campaign over Britain, only eight percent of the German effort against British ports was made using mines.[163]
In the north, substantial efforts were made against Newcastle-upon-Tyne and Sunderland, which were large ports on the English east coast. On 9 April 1941, Luftflotte 2 dropped 150 tons (152 t) of high explosives and 50,000 incendiaries from 120 bombers in a five-hour attack. Sewer, rail, docklands, and electric installations were damaged. In Sunderland on 25 April, Luftflotte 2 sent 60 bombers which dropped 80 tons (81.3 t) of high explosive and 9,000 incendiaries. Much damage was done. A further attack on the Clyde, this time at Greenock, took place on 6 and 7 May. However, as with the attacks in the south, the Germans failed to prevent maritime movements or cripple industry in the regions.[164]
The last major attack on London was on 10/11 May 1941, on which the Luftwaffe flew 571 sorties and dropped 787 long tons (800 t) of bombs. This caused more than 2,000 fires; 1,436 people were killed and 1,792 seriously injured, which affected morale badly.[160] Another raid was carried out on 11/12 May 1941.[155] Westminster Abbey and the Law Courts were damaged, while the Chamber of the House of Commons was destroyed. One-third of London's streets were impassable. All but one railway station line was blocked for several weeks.[160] This raid was significant, as 63 German fighters were sent with the bombers, indicating the growing effectiveness of RAF night fighter defences.[155]
German air supremacy at night was also now under threat. British night-fighter operations out over the Channel were proving successful.[165] This was not immediately apparent.[166] The Bristol Blenheim F.1 carried four .303 in (7.7 mm) machine guns which lacked the firepower to easily shoot down a Do 17, Ju 88 or Heinkel He 111.[167] The Blenheim had only a small speed advantage to overtake a German bomber in a stern-chase. Added to the fact an interception relied on visual sighting, a kill was most unlikely even in the conditions of a moonlit sky.[167] The Boulton Paul Defiant, despite its poor performance during daylight engagements, was a much better night fighter. It was faster, able to catch the bombers and its configuration of four machine guns in a turret could (much like German night fighters in 1943–1945 with Schräge Musik) engage the German bomber from beneath. Attacks from below offered a larger target, compared to attacking tail-on, as well as a better chance of not being seen by the crew (so less chance of evasion), as well as greater likelihood of detonating its bomb load. In subsequent months a steady number of German bombers would fall to night fighters.[168]
Improved aircraft designs were in the offing with the Bristol Beaufighter, then under development. It would prove formidable but its development was slow.[168] The Beaufighter had a maximum speed of 320 mph (510 km/h), an operational ceiling of 26,000 ft (7,900 m), a climb rate of 2,500 ft (760 m) per minute, and its battery of four 20 mm (0.79 in) Hispano cannon and six .303 in Browning machine guns was much more lethal.[169] On 19 November, John Cunningham of No. 604 Squadron RAF shot down a bomber flying an AI-equipped Beaufighter, the first air victory for the airborne radar.[169] In November and December 1940, the Luftwaffe flew 9,000 sorties against British targets and RAF night fighters claimed only six shot down. In January 1941, Fighter Command flew 486 sorties against 1,965 made by the Germans. Just three and twelve were claimed by the RAF and AA defences respectively.[170] In the bad weather of February 1941, Fighter Command flew 568 sorties to counter the Luftwaffe which flew 1,644 sorties. Night fighters could claim only four bombers for four losses.[171]
By April and May 1941, the Luftwaffe was still getting through to their targets, taking no more than one- to two-percent losses per mission.[172] On 19/20 April 1941, in honour of Hitler's 52nd birthday, 712 bombers hit Plymouth with a record 1,000 tons (1,016 t) of bombs.[172] Losses were minimal. In the following month, 22 German bombers were lost with 13 confirmed to have been shot down by night fighters.[172] On 3/4 May, nine were shot down in one night.[172] On 10/11 May, London suffered severe damage, but 10 German bombers were downed.[172] In May 1941, RAF night fighters shot down 38 German bombers.[173] By the end of May, Kesselring's Luftflotte 2 had been withdrawn, leaving Hugo Sperrle's Luftflotte 3 as a token force to maintain the illusion of strategic bombing.[155] Hitler now had his sights set on attacking the USSR with Operation Barbarossa, and the Blitz came to an end.[174]
Between 20 June 1940, when the first German air operations began over Britain, and 31 March 1941, OKL recorded the loss of 2,265 aircraft over the British Isles, a quarter of them fighters and one-third bombers. At least 3,363 Luftwaffe aircrew were killed, 2,641 missing and 2,117 wounded.[175] Total losses could have been as high as 600 bombers, just 1.5 percent of the sorties flown. A significant number of the aircraft not shot down after the resort to night bombing were wrecked during landings or crashed in bad weather.[2]
The military effectiveness of bombing varied. The Luftwaffe dropped around 40,000 long tons (40,600 t) of bombs during the Blitz, which disrupted production and transport, reduced food supplies, and shook British morale. The bombing also helped to support the U-boat blockade by sinking some 58,000 long tons (58,900 t) of shipping and damaging 450,000 long tons (457,000 t) more. Despite the bombing, British production rose steadily throughout this period, although there were significant falls during April 1941, probably influenced by the departure of workers for Easter Holidays, according to the British official history. The official history volume British War Production (Postan, 1952) noted that the greatest effect on output of warlike stores was on the supply of components and dispersal of production rather than complete equipment.[177][3]
In aircraft production, the British were denied the opportunity to reach the planned target of 2,500 aircraft in a month, arguably the greatest achievement of the bombing, as it forced the dispersal of the industry, at first because of damage to aircraft factories and then by a policy of precautionary dispersal.[13] In April 1941, when the targets were British ports, rifle production fell by 25 percent, filled-shell production by 4.6 percent and in small-arms production 4.5 percent.[13] The strategic impact on industrial cities was varied; most took from 10 to 15 days to recover from heavy raids, although Belfast and Liverpool took longer. The attacks against Birmingham took war industries some three months to recover fully. The exhausted population took three weeks to overcome the effects of an attack.[13]
The air offensive against the RAF and British industry failed to have the desired effect. More might have been achieved had OKL exploited the vulnerability of British sea communications. The Allies did so later when Bomber Command attacked rail communications and the United States Army Air Forces targeted oil, but that would have required an economic-industrial analysis of which the Luftwaffe was incapable.[3] OKL instead sought clusters of targets that suited the latest policy (which changed frequently), and disputes within the leadership were about tactics rather than strategy.[178] Though militarily ineffective, the Blitz cost around 41,000 lives, may have injured another 139,000 people and did enormous damage to British infrastructure and housing stock.[2]
The British began to assess the impact of the Blitz in August 1941 and the RAF Air Staff used the German experience to improve Bomber Command's offensives. They concluded bombers should strike a single target each night and use more incendiaries because they had a greater impact on production than high explosives. They also noted regional production was severely disrupted when city centres were devastated through the loss of administrative offices, utilities and transport. They believed the Luftwaffe had failed in precision attack and concluded the German example of area attack using incendiaries was the way forward for operations over Germany.[178]
Some writers claim the Air Staff ignored a critical lesson, that British morale did not break and that attacking German morale was not sufficient to induce a collapse. Aviation strategists dispute that morale was ever a major consideration for Bomber Command. Throughout 1933–1939 none of the 16 Western Air Plans drafted mentioned morale as a target. The first three directives in 1940 did not mention civilian populations or morale in any way. Morale was not mentioned until the ninth wartime directive on 21 September 1940.[179] The 10th directive in October 1940 mentioned morale by name but industrial cities were only to be targeted if weather prevented raids on oil targets.[180]
The AOC Bomber Command, Arthur Harris, who did see German morale as an objective, did not believe that the morale collapse could occur without the destruction of the German economy. The primary goal of Bomber Command was to destroy the German industrial base (economic warfare) and in doing so reduce morale. In late 1943, just before the Battle of Berlin, Harris declared the power of Bomber Command would enable it to achieve "a state of devastation in which surrender is inevitable".[24][181] A summary of Harris' strategic intentions was clear:
From 1943 to the end of the war, he [Harris] and other proponents of the area offensive represented it [the bomber offensive] less as an attack on morale than as an assault on the housing, utilities, communications, and other services that supported the war production effort.
— Hall[181]
In comparison to the Allied bombing campaign against Germany, casualties due to the Blitz were relatively low; the bombing of Hamburg alone inflicted about 40,000 civilian casualties.[182]
A popular image arose of British people in the Second World War: a collection of people locked in national solidarity.[183] This image entered the historiography of the Second World War in the 1980s and 1990s, especially after the publication of Angus Calder's book The Myth of the Blitz (1991). It was evoked by both the right and left political factions in Britain in 1982, during the Falklands War when it was portrayed in a nostalgic narrative in which the Second World War represented patriotism actively and successfully acting as a defender of democracy.[184][185][186] This imagery of people in the Blitz was embedded via being in film, radio, newspapers and magazines.[187] At the time it was seen as a useful propaganda tool for domestic and foreign consumption.[188] Historians' critical response to this construction focused on what were seen as overemphasised claims of patriotic nationalism and national unity. In The Myth of the Blitz, Calder exposed some of the counter-evidences of anti-social and divisive behaviours. What he saw as the myth—serene national unity—became "historical truth". In particular, class division was most evident during the Blitz.[184]
Raids during the Blitz produced the greatest divisions and morale effects in the working-class areas, with lack of sleep, insufficient shelters and inefficiency of warning systems being major causes. The loss of sleep was a particular factor, with many not bothering to attend inconvenient shelters. The Communist Party made political capital out of these difficulties.[189] In the wake of the Coventry Blitz, there was widespread agitation from the Communist Party over the need for bomb-proof shelters. Many Londoners, in particular, took to using the Underground railway system, without authority, for shelter and sleeping through the night. So worried were the government over the sudden campaign of leaflets and posters distributed by the Communist Party in Coventry and London, that the police were sent to seize their production facilities. The government up until November 1940 was opposed to the centralised organisation of shelter. Home Secretary Sir John Anderson was replaced by Morrison soon afterwards, in the wake of a Cabinet reshuffle as the dying Neville Chamberlain resigned. Morrison warned that he could not counter the Communist unrest unless provision of shelters was made. He recognised the right of the public to seize tube stations and authorised plans to improve their condition and expand them by tunnelling. Still, many British citizens, who had been members of the Labour Party, itself inert over the issue, turned to the Communist Party. The Communists attempted to blame the damage and casualties of the Coventry raid on the rich factory owners, big business and landowning interests and called for a negotiated peace. Though they failed to make a large gain in influence, the membership of the Party had doubled by June 1941.[190] The "Communist threat" was deemed important enough for Herbert Morrison to order, with the support of the Cabinet, the cessation of activities of the Daily Worker, the Communist newspaper.[191]
The brief success of the Communists also fed into the hands of the British Union of Fascists (BUF). Antisemitic attitudes became widespread, particularly in London. Rumours that Jewish support was underpinning the Communist surge were frequent. Rumours that Jews were inflating prices, were responsible for the black market, were the first to panic under attack (or even the cause of the panic), and secured the best shelters via underhanded methods, were also widespread. There was also minor ethnic antagonism between the small Black, Indian and Jewish communities, but despite this these tensions quietly and quickly subsided.[192] In other cities, class divisions became more evident. Over a quarter of London's population had left the city by November 1940. Civilians left for more remote areas of the country. Upsurges in population in south Wales and Gloucester intimated where these displaced people went. Other factors, including industry dispersal, may have been important. However, resentment of rich self-evacuees and hostile treatment of poor ones were signs of persistence of class resentments, although these factors did not appear to threaten social order.[193] The total number of evacuees numbered 1.4 million, including a high proportion from the poorest inner-city families. Reception committees were completely unprepared for the condition of some of the children. Far from displaying the nation's unity in times of war, the scheme backfired, often aggravating class antagonism and bolstering prejudice about the urban poor. Within four months, 88 percent of evacuated mothers, 86 percent of small children, and 43 percent of schoolchildren had been returned home. The lack of bombing in the Phoney War contributed significantly to the return of people to the cities, but class conflict was not eased a year later when evacuation operations had to be put into effect again.[50]
On the other hand, some historians have recently contended that this revisionism of the "Blitz spirit" narrative may have been an over-correction. These include Peter Hennessy, Andrew Thorpe, and Philip Ziegler, who while admitting serious exceptions, argue that the population largely behaved well during the Blitz.[194]
There is much that Londoners can look back on with pride, remarkably little about which they need to feel ashamed.
— Philip Ziegler, London At War (1995) p. 340
According to Edward Quinn, Elizabeth Bowen's novel, The Heat of the Day (1948) takes place during the "first heady autumn of the London air raids". The protagonist, Stella Rodney, meets her lover Robert, and their relationship is shaped by the historical context in which it takes place. The novel's powerful depiction of this era, marked by the camaraderie that arose during the Blitz and the constant threat of death, adds depth to its exploration of the theme of treason. Bowen's writing captures the poignant moments of strangers bidding each other farewell on street corners, as they hope to survive the night and not be forgotten. Overall, the novel's strength lies in its ability to transport readers to a specific time and place and make them feel the weight of historical events on the characters' lives.[195]
In recent years a large number of wartime recordings relating to the Blitz have been made available on audiobooks such as The Blitz, The Home Front, and British War Broadcasting. These collections include period interviews with civilians, servicemen, aircrew, politicians and Civil Defence personnel, as well as Blitz actuality recordings, news bulletins and public information broadcasts. Notable interviews include Thomas Alderson, the first recipient of the George Cross, John Cormack, who survived eight days trapped beneath rubble on Clydeside, and Herbert Morrison's famous "Britain shall not burn" appeal for more fireguards in December 1940.[196][full citation needed]
In one 6-month period, 750,000 tons (762,000 t) of bomb site rubble from London was transported by railway on 1,700 freight trains to make runways on Bomber Command airfields in East Anglia. Bomb site rubble from Birmingham was used to make runways on US Air Force bases in Kent and Essex in southeast England.[197] Many sites of bombed buildings, when cleared of rubble, were cultivated to grow vegetables to ease wartime food shortages and were known as victory gardens.[198]
Below is a table by city of the number of major raids (where at least 100 tons of bombs were dropped) and tonnage of bombs dropped during these major raids. Smaller raids are not included in the tonnages.
{{cite book}}: CS1 maint: others (link)